— Конечно. Его и сделали таким. Другого такого нет во всём мире, а я помогала создать принципы его работы! — Это Гертруда сказала с гордостью. — А что он делает сейчас? Создаёт законы, по которым живут наши города. Когда они строились, когда люди переезжали сюда, мы с самого начала установили, что не будет никакой демократии. Люди ведь не просто слабы. Люди хотят потреблять и потреблять. И они проголосуют за каждого, кто им это пообещает, а потом эти обещания придётся выполнять… Нет, мы не могли допустить такого. Мы должны были установить такой режим жизни, при котором максимальное количество людей потребит минимум ресурсов. А чтобы рассчитать, как это сделать наиболее эффективно, и нужен искусственный интеллект. Он работает максимально близко к настоящему. Но только … он сам не изменит убеждений. Он лучше человека. И посмотрите, сейчас тех, кто создавал его, уже нет в живых. Я, кажется, осталась последней, но я не разбираюсь в компьютерах, я была одной из тех, кто формулировал принципы, по которым наш «мозг», — так мы его называли, — будет решать возникающие задачи. Он лучше любого правительства. И этим мы можем гордиться…
Интервью скоро закончилось. А Ян с Лаурой какое-то время сидели молча. Им нужно было переварить услышанное. Наконец, девушка сказала:
— Господи… Я даже представить себе такого не могла…
— Я даже не задумывался: а откуда берутся все эти законы, по которым мы живём? — поддержал её Ян. — Какими же мы все были идиотами… Неужели этого вопроса не задал себе даже Док? Он ведь, в отличие от нас, был … философом! Но ты только подумай, что смогли сделать эти люди. Надо сказать, умные, этого у них не отнимешь. Они … не просто сумели уничтожить тот мир, в котором они жили, и который считали несправедливым. Они сумели убедить людей … отказаться от естественных желаний, от потребностей. От того, чтобы быть самими собой. От желания жить лучше. И от права самим определять свою судьбу. От цивилизации, ведь цивилизованные люди, которые хотят жить лучше, для них — зло. Они были фанатиками, сумевшими заразить всех этими идеями, и убедить переехать туда, где эти идеи реализовывались столько людей, что прежний мир не смог нормально существовать, и за ними последовали даже те, кто не очень-то и желал… Но главное не в этом. Они отказались от демократии, — Гертруда права: если бы люди могли выбирать себе руководителей, те, кто предлагает … отказаться от самих себя, не смогли бы долго быть у власти. А чем её заменить? Диктатурой? Но диктаторы, даже фанатики, смертны. А что, если следующий не будет разделять их идей? И они, пользуясь тем, что люди привыкли доверять компьютерам, создали компьютерного диктатора. Искусственный интеллект, — но интеллект такой же фанатичный, каким был их собственный. И этот искусственный фанатик продолжает определять нашу жизнь, — не только в этом городе, а во всех других городах, построенных ими… Люди не задают вопросов, откуда берутся законы, по которым они живут, и кто, собственно, ими руководит. Потому что привыкли. А искусственный фанатик любой вопрос, который нужно решить, решает, не исходя из того, чтобы лучше было людям, а из того, чтобы их как можно больше ограничить во всём. В передвижении, в жилье, в вещах, даже в еде…
— Да, ты помнишь, с чего начинал Док?
— Конечно. Меня ещё тогда, когда он рассказывал об этом, поразило это: кому вообще могла прийти в голову такая мысль? Дать людям такую пищу, чтобы создавала иллюзию сытости и здоровья, но чтобы у человека не было сил … ни на то, чтобы делать что-то такое, чего не могут сделать другие, чтобы они не завидовали. Ни на то, чтобы изменять что-то вокруг себя… Ни на то, чтобы думать, а то вдруг додумается до какой-нибудь крамолы… Человеку такое средство достижения цели просто в голову бы не пришло. А искусственному интеллекту, спроектированному так, чтобы решать задачи, вовсе не исходя из интересов людей, — пожалуйста!
— Так что мы будем делать? Разрешим Гидеону опубликовать интервью? — спросила Лаура. — Чтобы они узнали, что делают с ними … столько лет!
— Нет, разумеется. Это ничего не даст. Интервью посмотрит не так много людей, а из тех, кто увидит, мало кто сделает нужные нам выводы. А если и сделает, дальше-то что? Это ничего не изменит. Не говоря уже о том, что тот же самый контрольный отдел сделает всё возможное, чтобы это интервью отовсюду «вычистить». Кстати, опасность будет грозить не только Гидеону, но и самой Гертруде. Хотя — что ей-то сделают, в её возрасте…
— Но … это же нельзя так оставлять! — всплеснула руками девушка. То, что она узнала, стало для неё потрясением, даже несмотря на то, что она давно была единомышленницей Дока.
— А я и не собираюсь это так оставлять, — твёрдо ответил Ян.
— Так что ты хочешь сделать?
— То, что мне легче, как инженеру и специалисту по компьютерам. Найти этот «мозг»…
— И уничтожить? Но ведь тогда … может воцариться хаос…
Ян улыбнулся, — впервые после того, как посмотрел интервью, — и молча покачал головой.
25
25.
— Вот это уже что-то, с чего можно начинать!
Удовлетворённый кивок начальника вызвал у Антуана Гама ощущение, как будто по внутренностям разливается приятное тепло. Сотрудник контрольного отдела понимал, что, вообще-то, идёт на риск, выставляя напоказ свою заочную борьбу с Яном Хенриксоном, без наличия прямых доказательств. Особенно с учётом того факта, что у него подруга служит в полиции. А теперь выяснялось, что риск был оправдан. Выявление не просто потенциального, а действительно подозреваемого в злонамеренной деятельности, — это большой шаг в карьере. Во всяком случае, фундамент на будущее. А если ещё и подтвердится существование организации…
— Что именно начинать? Вы дадите приказ о задержании? — На самом деле, Антуан понимал, что оснований для этого недостаточно. Пока. Но в бюрократических играх всегда один принцип: получаешь меньше, чем просишь, но чем больше просишь, тем больше получаешь. А он, в сущности, и не просил…
— Нет. Но вот сектор наблюдения мы задействуем, — решил начальник. Это было именно то, чего добивался Антуан: сектор наблюдения занимался тем, что вытекало из его названия, причём во всех сферах, — его сотрудники могли вести слежку на улице, даже устанавливать микрофон или камеру в квартире объекта, и, уж конечно, следили, чем он занимался в компьютерных сетях.
— И что же мы им скажем?
— Сами решите. Это ваша находка, вам их и инструктировать, что нужно узнать об объекте. Но пока только об одном. Полицейскую не трогать, она может заметить наш интерес, — вынес вердикт начальник.
Впрочем, Антуан Гам был рад и этому. На самом деле, позволить самому проинструктировать наблюдателей, — это был королевский подарок. Обычно такую возможность начальник оставлял за собой, поскольку инструктирующий вместе с начальником сектора наблюдения решали, какие ресурсы задействовать. И вот теперь часть задачи с их, аналитиков, стороны поручили именно ему. Разумеется, он постарается сделать так, чтобы ресурсы были задействованы как можно более значительные, а наблюдение за объектом было как можно более плотным.
Собственно, прямо от начальника он и отправился к лифту, на котором поднялся двумя этажами выше, где и находился тот самый сектор наблюдения. И, разумеется, нужные решения были приняты быстро, и доведены до исполнителей, а ими были не только сотрудники контрольного отдела.
Надо же! Убийца думал, что следующая операция будет сложной, а тут — такая удача! И кто же льёт воду на его мельницу? Контрольный отдел! Его соперники в этой борьбе. Хотя и не противники. Или всё-таки — они тоже враги? Как бы отреагировал контрольный отдел, если бы узнал, не только, кто он, но и почему делает то, что делает?
Впрочем, это не имело сейчас значения. Думать нужно было о другом: как использовать ситуацию. Тактически она выгодна, поскольку облегчает исполнение следующей операции. А стратегически? Если сделать тот шаг, который представляется очевидным, — как отреагирует враг? Если он сделает именно то, что требуется для исполнения операции, как это повлияет на дальнейшие шаги? Пожалуй, отчасти затруднит их. Но есть ли у него выбор? Очевидно, выбора нет.
