– Олег Иванович на ночном допросе сообщил, что совершил похищение заслуженного профессора Сидорова Павла Павловича по просьбе Марии Владимировны Нестеровой, своей соседки по пригородному коттеджному посёлку, а по совместительству – многолетней любовницы.
– Что ты сказал? – опешил Ник.
– Только то, что ты слышал! Многолетней любовницы…
«Этого не может быть!», – жалобно заныл-захныкал ошарашенный внутренний голос. – «После всего, что было? Бред сивой кобылы в безоблачную лунную ночь! А как же жёлтая роза и яркая семицветная радуга на безоблачном утреннем небе? Получается, что это – элементарное совпадение? Обыкновенная, ничего незначащая случайность? И все эти древние легенды, поверья, сказки, саги, странные сны – полный и безумный бред? А вот мужской носок на подоконнике – серый такой, незнакомый, в мелкую чёрную клеточку – наоборот, является истиной в последней инстанции?»…
Из скорбной задумчивости его вывел голос Ануфриева. Вернее, губами шевелил сам Иван Иванович, а вот голос был женский. Создавалось странное впечатление, что первую часть каждой фразы говорила Маришка, а вторую – Веруня, внучка Пал Палыча.
– Итак, похищение господина Сидорова было организовано с целью получения дополнительной информации, – невозмутимо вещал Ануфриев-Матильда-Верочка. – Уточняю, для получения дополнительной информации о предстоящем приезде в наш город делегации южноафриканских ювелиров. Госпожа Нестерова – по словам Быстрова – считала, что ей не стоит проявлять избыточной настойчивости при общении со своим законным супругом на предмет его профессиональных секретов и тайн. Мол, данный супруг, то бишь, ты, Николай Сергеевич, очень скрытен и крайне подозрителен. А, кроме всего прочего, ещё и патологически честен, зараза такая…. Вот и было принято совместное взвешенное решение – выкрасть профессора Сидорова, допросить его, выпытать всякие важные нюансы…. Николай, ты как? Адекватен? Воспринимаешь информацию? Может, тебе набулькать коньяку? Ты кому-то ещё рассказывал про ювелиров? Вспоминай, родной…
– Коньячку не надо. Спасибо. Мне уже московские секретные службисты предлагали, – Ник по-честному попытался справиться с душащими его эмоциями. – А про южноафриканцев я рассказывал только Маришке и старому доктору. Больше никому, честное слово…. И то – только в самых общих чертах. Я ведь, если вы, Иван Иванович, не забыли, основные детали предстоящей операции узнал только вчерашним вечером. Это я имею в виду завещание мистера Грина – внебрачного сына Льва Троцкого, Чашу Святого Грааля, литературные редкости и всё такое прочее…
– Это правда! – как-то сразу успокоился Ануфриев и заговорил уже сугубо собственным голосом. – Надеюсь, что прошлой ночью ты, э-э-э, не разомлел окончательно от ласк супружеских? В том смысле, что не выложил прекрасной Марии Владимировне всё – как есть на самом деле? Без секретов и обиняков?
– Обижаете, Иван Иванович!
– Ну, ну. Верю, верю…. Протоколы-то будешь читать?
– Я бы предпочёл пообщаться с соседом лично, один на один, – хищно и холодно прищурился Ник. – Думаю, что так будет больше прока. Обещаю арестованного сильно не калечить. Ни физически, ни морально. Готов дать соответствующую подписку.
– Подписки-то, как раз, и не требуется, – опять помрачнел банкир, брезгливо выплёвывая окурок сигары в широкую никелированную пепельницу. – Мать их всех, козлов душных и драных! Профессионалы хреновы! Увольнять всех надо – без денежного выходного пособия, с волчьими билетами в прокуренных зубах…
– Неужто перестарались при жёстких допросах и забили неразговорчивого клиента до смерти?
– Если бы! Сбежал достославный господин Быстров из следственного изолятора. Сбежал! Его, гада нервного, уже на рассвете Митькой звали…. Зазевавшемуся охраннику наш милейший Олег Абрамович проломил башку, когда его переводили из одной камеры в другую, перемахнул – не пойми и как – через трёхметровый забор, оснащённый колючей проволокой под током, и растворился в предрассветном сумраке.…По крайней мере, так доложил по инстанции подполковник Старко Сергей Андреевич. Ничего, я ужо постараюсь, чтобы означенный Старко превратился – в ближайшее время – в запойного майора-неудачника, возглавляющего самое затрапезное районное УВД где-нибудь в Тамбовской области.
– Странно всё это, – задумчиво пробормотал Ник. – Хрень какая-то. Мутная и расплывчатая…
– Странно? Мутная хрень? – от полноты нахлынувших на него чувств банкир вскочил на ноги и бестолково замахал руками-ятаганами, безжалостно царапая и обдирая дорогущие пробковые обои со стен кабинета. – Это ты ещё всего не знаешь! Дополнительно выяснилось, что Олег Быстров – твой соседушка, бывший работник городской Прокуратуры – в молодости два с половиной года провёл в психушке. Сумасшедшим он был. Точнее выражаясь, сумасшедшим вампиром…
– Вампиром – это как?
– А вот так! Вообразил-возомнил себя, понимаешь, жестоким и кровавым графом Дракулой, бросался на людей и кусался от души. Одну молоденькую девицу, предварительно изнасиловав, загрыз до смерти. А потом, после двух с половиной лет принудительного лечения, Олег Абрамович неожиданно выздоровел, вследствие чего и был отпущен из сумасшедшего дома на все четыре стороны…. Побледнел? Испугался за жизнь драгоценной супруги? А вот это, братец, напрасно!
– Напрасно? – удивлённо переспросил Ник.
– Так следует из показаний гражданина Быстрова. Он клятвенно утверждает, что последние восемь месяцев снова является действующим вампиром. Более того, чистосердечно сознался, что за этот период убил четырёх молодых девушек. Цель убийств – человеческая кровь. Более того, Олег Абрамович письменно подтвердил, что тёплую девичью крове он пил не один, а вместе со своей верной напарницей-любовницей Марией Нестеровой, которая тоже является природным вампиром…, – Ануфриев неловко замолчал, посматривая на собеседника с плохо скрытым любопытством.
– Ещё что? – внешне безразлично спросил Ник.
– Тебе мало? Демонстрируешь недюжинную крепость нервов? Мол, не нервы, а стальные толстенные канаты? Что же, весьма похвально…. Ещё стало известно, что Быстров знаком с профессором Сидоровым. То есть, с самого детства являлся его постоянным пациентом – на предмет излечения от нездоровых вампирских наклонностей.
– А сам Пал Палыч, что говорит по этому поводу?
– Ничего он не говорит. Потому как пребывает в комме. Причём, никто из лечащих врачей не может чётко спрогнозировать, когда он покинет эту самую комму. В том смысле, когда злая и неуступчивая комма выпустит бедного профессора из своих крепких и цепких объятий…. Так как – по поводу коньячка? Если созрел, так давай, вздрогнем. Напиток в баре, рюмки на полке, нарезанный на дольки лимон в холодильнике…. Подожди чуть-чуть, я постелю на стол пару салфеток…
