«Неужели Майк замахнулся на него?» — ужаснулась Шано, перелистывая страницы.
Оказалось, не совсем так. В самом конце обнаружилось несколько листочков, скрепленных отдельно чьей-то заботливой рукой. Это, как следовало из надписи, сделанной каллиграфическим почерком, был список того, чем интересовался Майк перед своей смертью.
Имя самого Штрауса здесь не фигурировало, зато речь шла о его дочери Франсис вад Тимас. Эта дама уже лет тридцать блистала красотой и, кажется, намеревалась блистать ею и впредь. Майку, как поняла Шано, зачем-то понадобился список всех омолодительных процедур и операций, которые та делала. Шано не смогла углядеть в них ничего криминального, хотя некоторые детали, надо сказать, были довольно сомнительными — как с медицинской, так и с косметической точки зрения.
Итак, господа старые сыщики не ошиблись. Шано узнала имя таинственной особы, на которую упорно намекал Коэн.
Но это ничего не прояснило, а даже больше запутало: при чем здесь Штраус и его вечно молодящаяся дочь? А если даже и при чем, то почему, скажите на милость, им — или ей? — понадобилось убирать Майка таким изощренным способом. Хватило бы ножа под ребро в какой-нибудь тихой подворотне, удара бутылкой или, скажем, табуретом по голове в пьяной драке — старые как мир, проверенные временем, простые и безопасные способы.
Нет, Шано положительно ничего не понимала. Она сложила листочки в папку, убрала ее в сумку, закрыла глаза — и так сидела до самой Корисы.
10На вокзале ее ожидал сюрприз. Едва она сошла с поезда, как, следом за объявлением о его прибытии Шано Шевальер было предложено подойти к центральной кассе. Ей передали конверт, из которого Шано извлекла записку и знакомый ключ от машины господина Мюллера. В записке патрон уведомлял ее, что оставляет свою машину на стоянке и напоминает, чтобы она позвонила — не в контору, а к нему домой — и доложила о своих успехах, о целостности машины, ну и, заодно, о самой себе.
Шано ухмыльнулась и направилась к стоянке. Забота патрона ее приятно удивила и была как нельзя кстати.
Поэтому, очутившись дома, она первым делом позвонила патрону; предварительно, правда, наполнив ванну горячей водой и погрузив в нее уставшее за день тело.
— Ну? — вместо приветствия произнес в трубке голос Мюллера.
— Это я, патрон, — сказала Шано, — только что приехала.
— Догадываюсь, — ответил Мюллер. — И уже валяешься в ванне, вместо того чтобы поспешить с докладом.
— Экий вы проницательный, — съязвила Шано. — Вы что, камеру у меня за зеркалом спрятали и подсматриваете?
— У тебя спрячешь, — усмехнулись в трубке. — А даже если и так, тебе меня нечего стесняться. Я давно уже не мальчик, но муж. Я за свою жизнь столько женщин повидал, что тебе и не снилось. И в одежде, и без одежды, и даже без кожи, — уточнил на всякий случай господин Мюллер и добавил: — К тому же ты не в моем вкусе.
— Опять хамите, — вздохнула Шано, давно привыкшая к тяжеловесным шуточкам своего патрона.
— Нет, просто констатирую, чтобы ты о себе не возомнила. — Мюллер помолчал. — Ладно, ты, я вижу, устала. Докладывай — и можешь отдыхать.
Шано доложила. Мюллер ее не перебивал, зато иногда с явным удовольствием похохатывал в трубку и вставлял восторженные междометия.
— Ну, это же надо! — воскликнул он, когда Шано закончила. — Это же золотое дно! Ну бабуси! И за столько лет ни разу не попасться!.. А ты говорила: «божьи одуванчики», «нечего туда ехать».
— Я уже так не говорю, — парировала Шано. — И не думаю тоже.
— Ладно, это мы обсудим потом, — сказал Мюллер. Голос его стал деловым: — Что о главном?
— Есть и о главном, — ответила Шано. — Бабушки мне дали папочку, то, чем Майк интересовался в последнее время. Там…
— Погоди, — перебил ее господин Мюллер. — Давай-ка без имен. Ты намекни, а я уж, если совпадет, догадаюсь.
— Вы что, патрон, думаете, нас слушают? — удивилась Шано.
— Ну, это вряд ли, — замялся Мюллер. — Но если Бернар прав, осторожность не помешает. Давай, намекай, — потребовал он.
— Это паранойя, патрон, — предупредила Шано; Мюллер диагноз проигнорировал, и ей пришлось намекать. — Та-ак, — сказала она после некоторого раздумья. — Это женщина. Богатая, немолодая, но выглядит куда лучше наших бабушек. Майк как раз этим интересовался особо. И она дочь одного известного промышленника…
— Да, — прервал ее Мюллер, — это она.
— Алло, патрон. Вы что, уснули? — спросила Шано, потому что Мюллер надолго замолчал.
— Нет. Я думаю, — отозвался он. — Вот что, девочка. Ты говоришь, там есть диск? — Шано подтвердила. — Ты перекинь его мне, я тут прогляжу на сон грядущий. А ты сама ложись спать. Отдыхай и ни о чем не думай. Завтра приедешь в контору — там и поговорим.
— Ладно, я и вправду устала и думать уже не могу, — вздохнула Шано и хотела уже было положить трубку, но Мюллер ее остановил:
— Кстати, твоя колдунья так и не звонила. Тебе было три звонка, но Сузи Героно среди них не числится. Перечислить?
— Не стоит, — ответила Шано и посетовала: — Вот и еще одна проблема…
— Никаких проблем! — сказал Мюллер, уже своим обычным, не терпящим возражений тоном. — Ложись спать. И про диск не забудь.
Этой ночью в ее сон снова вторглись телефонные звонки. Они были не настолько громкими, чтобы ее разбудить. И во сне она увидела Майка.
Он подошел, сел в кресло около кровати, уставился на Шано своим привычным, чуть виноватым взглядом.
Негромко звонил телефон.
«Я думала, что это звонил ты», — сказала Шано. «Да, это я звонил тебе, когда умирал, — ответил Майк, — теперь умирает кто-то еще». — «Кто?» — «Сними трубку, узнаешь», — сказал Майк. Шано протянула руку к неумолкающему телефону, но трубка сама оказалась у нее в руке. «Алло, — сказала она негромко, — алло?» — «Спаси меня, Шано, спаси», — послышался в трубке далекий голос, голос Сузи…
Шано проснулась и села на постели. Огляделась. Майка, как и следовало ожидать, не было. Но голос Сузи продолжал шелестеть в ушах далеким шепотом: «Спаси меня, Шано, спаси…», и Шано накинула халат, потянулась к телефону. К реальному.
У Сузи не отвечали. В каком-то оцепенении Шано просидела минут пять с трубкой у уха. Потом вскочила и бросилась одеваться.
Спустя пятнадцать минут она подъезжала к Алекс-парку.
На звонок никто не откликнулся. Шано проверила маленькое окошко сбоку от калитки, куда молочник ставил бутылки, а почтальон бросал письма, — в ящичке стояли две бутылки молока и лежало несколько писем; Шано это очень не понравилось.
