— Вот, вы подумали и не стали лгать. Потому, что это видно невооруженным глазом. Вы ведь жить друг без друга не можете, даже если и сами себе в этом не признаетесь, — сказал граф почти что с отвращением.
— Полагаю, это никого не касается.
— А если я хотел, чтобы вы уехали от Монтоне со мной? Ваш Савелли не умер бы, разве что провел бы неприятную ночь. В нездоровье и тягостных раздумьях. А у нас с вами был шанс попробовать понять друг друга! Поговорить откровенно, о важном и серьезном, может быть — стать ближе друг к другу. Вы бы поняли и прониклись, я знаю, вы умны и образованны, у нас легко нашлись бы точки соприкосновения. Вы — та женщина, с кем можно говорить не только о насущном, но и о вечном! Мы бы с вами читали старые книги, я бы играл для вас, а вы бы своим танцем сделали мою музыку ещё лучше… Если бы не он! Если бы мужчины из этой семьи не вставали у меня поперек дороги!
— Но, граф, вы столько лет приятельствуете с Полиной, да с другими нашими родственницами сталкивались, и так ничего и не поняли? Решать за другого человека — вообще самонадеянно, а если у человека к тому же есть возможность понять ваши намерения и предупредить их?
— Мне показалось, что вы из всех из них самая правильная и подходящая для меня.
— А ведь Полина вам говорила, — с некоторой горечью заметила Элоиза. — Ну и если бы вы просветили меня относительно ваших планов, то я бы сразу вам всё объяснила про их несбыточность. Тихо, вежливо и без эксцессов. Мы бы, по крайней мере, могли сохранить человеческие отношения.
— А вы еще и обиделись? — он воззрился на нее в великом изумлении. — Вы, переигравшая меня по всем статьям, едва не погубившая меня — обижаетесь?
— Знаете, Доменика сказала, что у вас практически не было шансов умереть. А она зря не скажет.
— Все равно. Я — я! — не держу на вас зла. По крайней мере, стараюсь. И вам следует поступить так же!
— Граф, я сама для себя решаю, что мне следует делать, а чего не следует. Уж извините.
— Хорошо. Вы меня вынудили. Я приношу вам свои извинения за неблаговидные намерения, о которых не предупредил, за некрасивую историю, в которой вы оказались замешаны, и за все мои недобрые слова о вас. Довольны?
— Не особенно, хотя извинения принимаю. Но лучше бы вы не передо мной извинялись, а сами знаете, перед кем. Он-то перед вами ничем не провинился. Это вы перед ним кругом виноваты.
— Ну уж нет. И если он еще раз попадется мне на глаза… — начал было граф, но Элоиза перебила его.
— Знаете, граф, вы, как говорится, прелестно самоуверенны.
— То есть?
— Если вы попадетесь ему на глаза и снова станете пакостить, а я, извините, не могу по-другому назвать то, что вы сделали в пятницу, имея в виду и отраву, и письмо… Так вот, если вдруг — он вас просто убьёт. И я не стану держать его за руки, поверьте. Потому, что если все, изложенное в письме, правда, то он, на мой взгляд, будет в своем праве полностью.
Граф поскучнел.
— Вы действительно так считаете?
— Именно так, — мрачно подтвердила Элоиза.
— В таком случае… вы станете думать обо мне лучше, если я попрошу вас передать ему мои извинения?
— Возможно.
— Тогда передайте. И не держите на меня зла, пожалуйста. А сейчас уходите, и позовите, пожалуйста… как это называется? Моего лечащего врача.
— Непременно. До свидания, граф.
— До свидания, Элоиза, — ей показалось, что если бы он мог гордо отвернуться от неё, то он бы непременно это сделал.
3.26 О поддержке и крепком тыле, то есть о семье
* 75 *
Вечером Элоиза приехала к Полине и застала там семейное сборище. Там уже была Лианна, незадолго до Элоизы приехала Доменика, а в гостиной всех встречал муж Полины Валентин, приехавший накануне вечером с целью изъять Полину и отправиться с ней на некий островной курорт в далёком тёплом море. Он, как всегда, привез нигде в нормальных местах не растущие грибы, ягоды и травки в чай, хитрым образом приготовленные огурцы, а также необыкновенно вкусную рыбу. И водки.
Водку с ним стала пить только Доменика. Элоиза подумала — может быть, не будет слишком большой наглостью, если она потом позвонит в службу безопасности и попросит прислать за ней машину? Раз уж не додумалась приехать на такси. У них ведь целая куча и машин, и водителей. Да в конце-то концов, а если откажутся — вызову такси.
После чего они с Линни стали пить мартини, а Полина ограничилась вином.
— Рассказывай, — значительно кивнула хозяйка, когда все расположились за столом и стали пробовать закуски, как привезенные, так и приготовленные поваром Полины.
— На самом деле ты знаешь ощутимую часть истории, — пожала плечами Элоиза.
— А остальные ни сном, ни духом, — возмутилась Линни. — Я желаю знать, как был посрамлен Барберини.
— Да-да, ты не сказала, что у вас с ним сегодня получилось, — Доменика попробовала огурец и пришла в восторг. — Валентин, неужели твоя сестра на самом деле готовит это все своими руками? Сколько её знаю — столько не устаю изумляться.
— Кроме рыбы, — подтвердил Валентин.
Он был почти полностью лыс, и обладал изрядным брюшком, но при этом был удивительно харизматичен. С ним не хотелось спорить, ему не хотелось дать в глаз, ему хотелось улыбаться. Это была сила и мощь в чистом виде. Элоиза понимала Полину — на её взгляд, в сравнении с ним Корнелио без вопросов проигрывал, несмотря на весь шарм окружавших его тайн.
— Он пытался доказать, что был прав. А в итоге извинился передо мной. И попросил передать извинения Себастьену. Монсеньору Марни. То есть герцогу Савелли.
— Что-то новенькое, совсем не из его репертуара, — покачала головой Доменика.
— Почему это, — возразила Полина. — Если ему подпалили хвост, он изо всех сил будет изворачиваться и спасаться. Эла, так всё же, что произошло?
— Один юрист, с которым мы изредка работали, стащил из кардинальской сокровищницы медальон, — Моллини вместе с признанием передали в руки полиции, поэтому официальная часть истории уже не была глубокой тайной. — В процессе поисков одному хорошему человеку прострелили ногу, второго чуть не взорвали вместе с машиной, потом еще я разбила колени, Доменика видела.
— Ничего себе! — ахнула Полина. — И ты молчала?
— Всё ведь кончилось хорошо, — пожала плечами Элоиза. И рассказала о приёме у Монтоне и обо всём, что там произошло.
— Ну он и урод, — Линни не видела причин сдерживаться в оценках.
— Корнелио верен себе, — заявила Полина. — Ладно, ладно, Валентино, не смотри на меня так, пока ты здесь — я не стану больше ходить к нему в больницу. Он просил меня помочь с неприятным происшествием у него дома, пока кто-нибудь из его родни не вернется в город. Завтра отправлю туда парочку его племянников, — улыбнулась она мужу.
— А что случилось у него дома? — спросила Доменика. — Я так и не поняла, что ему помогло за несколько часов там чуть не помереть снова!
— Представляешь, кто-то ему напакостил. Изгадили краской паркет на полу в нескольких комнатах и мрамор в атриуме. И ещё потолки. Вроде бы коллекция не пострадала, а всё остальное — вопрос хорошего ремонта и реставрации, но неприятно. Сигнализация не сработала, прислуга спала, охрана у ворот ничего не слышала. Варварство какое-то, — сообщила Полина. — Да, он попросил меня съездить к нему и всё осмотреть, и дать ему контакты той службы, которая ремонтировала наш верхний этаж в прошлом году.
— Наверное, он ещё кому-то перешёл дорогу, — предположила Элоиза. — При его образе жизни и взглядах это неудивительно.
Ей снова захотелось помыть руки.
— Теперь ты понимаешь, что я думала, когда Эла позвонила мне вечером и предложила поехать в клинику и спасать этого вот? — воздела руки к потолку Доменика.
— Скажи-ка, Полина, а тебе этот достойный кавалер что рассказал о вечере пятницы? — поинтересовалась Элоиза.
— Он долго мялся и морщился, а потом признал, что ты его обошла, — рассмеялась Полина. — Он вообще считает, что это нормально — создавать людям разные неприятные ситуации и смотреть, как они из них выпутаются.
