– Попортили Феба, гады, – пожаловался он.
У него тоже гудела голова, а пристань, кажется, ходила под ногами ходуном, вызывая отчётливую тошноту.
Кадмил посмотрел на курос сквозь пальцы.
– Ничего, – буркнул он. – Так даже лучше. Видно, что герой рисковал шкурой. Подвергался опасностям.
Он встал и сильно пошатнулся. Подобрал за ремень сумку.
– Так, – сказал он. – Делаем вот что. Сейчас несём эту красоту в храм Дельфиния. Тут недалеко, справимся. Ставим прямо на алтарь. Ты остаёшься в храме, а я лечу из последних сил в Афины. Собираю народ, говорю: радуйтесь, афиняне, герой вернулся, победой осиянный, и так далее. Веду их сюда, торжественно предъявляю героя вместе со статуей. Главное, позу прими повеличественнее… Ну, да ты профессионал, не мне тебя учить. И – дело в шляпе. Все ликуют и веселятся, у Эллады есть новый любимый царь, да ещё и лидийцам нос натянули. Думаю, обратно люди понесут тебя на руках.
– А, может, просто во дворец отвезём? – слабо предложил Акрион.
Кадмил поморщился.
– Не, – возразил он. – Так не годится. Бог и его герой вернулись с победой! Что им теперь – нанять повозку, запрячь осла и топать пешкодралом во дворец, как каким-то водовозам? Дешёвка. Народу потребны зрелища! Особенно если дело государственное.
– Согласен, – истово кивнул Акрион.
После чего повернулся и сблевал точнёхонько в несчастную фелуку, стоявшую у причала.
Качаясь и наступая себе на ноги, они протащили курос по пустынным улочкам Пирея. Сумка болталась у Кадмила на шее, хлопала по бедрам. Божественный посланник часто икал и ругался под нос. Боком, сипя от натуги, они взошли по двум дюжинам ступеней храма Аполлона Дельфиния, победителя чудовищ, покровителя моряков.
Скучавший у входа стражник направил было на них копьё, но Кадмил утомлённо сказал ему:
– Доблестный страж, се творится (ик!) деянье благое. Гнев усмири свой, оружье оставь. И помоги уже (ик!) эту дуру занести, а то руки отваливаются.
После чего стражник уронил копьё и резво бросился помогать: втащил, по сути, на собственном горбу Аполлона в храм, поставил на алтарь, зажёг лампы на стенах. Затем Кадмил велел ему «бдеть, не смыкая зениц, в карауле почётном», и стражник деревянной походкой отправился наружу.
Кадмил и Акрион, отступив на шаг от алтаря, оглядели плод совместных усилий.
Курос стоял на высокой мраморной плите. Истыканный стрелами, с облупившейся местами костяной оболочкой. Но тем не менее прекрасный и величественный. Сапфиры зрачков сияли в свете храмовых ламп, на губах играла вечная мудрая улыбка.
– Ну, вот и всё, – отряхивая ладони, сказал Кадмил. – Здесь ты и встретишь ликующих подданных, царь Акрион Пелонид. Думаю, за час управлюсь их сюда пригнать.
Он оглядел своё покрытое пятнами, засалившееся платье.
– Жаль, одет не совсем по случаю, – признал он. – Ну и насрать, ночью никто не разберётся.
Он улыбнулся – не привычной лукавой усмешкой Гермеса, а по-доброму, совсем как простой человек. Может быть, немного пьяный. Но довольный сделанной работой и тем, как всё вышло.
Акрион протянул руку, и Кадмил ответил пожатием. Это был всё тот же старинный эллинский жест, дексиосис, который означал: «Мы славно потрудились». Означал: «Все беды позади». Означал: «Ты мой друг».
– Спасибо тебе, – сказал Акрион.
Кадмил кивнул, поправил ремень сумки на плече, развернулся и пошёл к выходу.
– Странно, – проговорил он, выглядывая наружу. – А где же этот вояка?
Он сделал ещё шаг и очутился на ступенях.
Раздался свист – пропела треснутая флейта.
Кадмил вскрикнул и упал, будто сбитый с ног огромным невидимым кулаком. Сумка отлетела в сторону.
Акрион, рванув из ножен меч, выбежал наружу. Склонился над Кадмилом.
Тот лежал лицом вверх, ошеломлённо глядя в небо. Из груди, на ладонь ниже левой ключицы, торчало оперённое древко стрелы.
– С-с…– прошипел он. – С-сзади…
Акрион резво повернулся, но голова вдруг взорвалась болью. Ночная тьма стала непроглядной, а звёзды разом ринулись в глаза, словно сорвались с небесных сфер. Он повалился на ступени, и из тьмы со всех сторон посыпались удары. Били по бокам, по голове, по локтям, когда он пытался защититься. Потом перевернули на живот и связали руки за спиной.
Глаза заплывали, во рту копилась кровь. Акрион силился пошевелиться, но вышло только слегка повернуть голову. Он видел чьи-то сандалии. Видел дубинку, которая раскачивалась перед самым лицом. Видел факел на стене храма.
И лежащего поодаль Кадмила со стрелой в груди.
Кадмил застонал и поднял руку с жезлом – слабую, дрожащую руку. К нему подскочил человек, вооружённый дубинкой. Схватился за керикион, чтобы отобрать, но тут же с воплем выпустил жезл.
– Ты чего? – спросили над ухом у Акриона.
– Раскалённый, архидия! Как есть раскалённый!
– Ну так выбей.
Мелькнула дубинка. Кадмил закричал, керикион вылетел из его руки и, дребезжа, грохнулся на камни.
– Слышь, – сказал ещё кто-то, – а ничего, что мы вот так перед самым-то храмом?
– Дык не в храме же, – возразил голос над ухом Акриона. Хриплый, раскатистый, с начальственной ленцой. – В храме, известное дело, нельзя. А мы на ступеньках. Тут хоть всех поубивай. Боги не в обиде, га-га-га!
– Ну, этого-то не убьём.
– Не убьём, – согласился хриплый разбойник. – Вон какой здоровый! Хоть в гребцы, хоть в лудии! Сотни две дадут, не меньше. И того… За убой не уплачено. Уплачено за другое.
Смех на несколько голосов. Акриона ещё раз двинули по рёбрам.
– Кто? – проклокотал, давясь, Кадмил. – Кто вас послал, сволочь? Кто зап… ла... тил?
Смех утих.
– Тебе-то что? – спросил хриплый. – Ну, баба одна. Сестра вот этого красавца.
Снова удар – теперь, для разнообразия, в бедро. Акрион, однако, даже не почуял боли, ошеломлённый услышанным. Сестра?! Что за чушь? Неужели…
Внезапно Акриону припомнился Вилий, брадобрей, который так не вовремя явился со своим рассказом и так странно погиб, когда потребовалось рассказать больше. Кто-то подговорил Вилия прийти на церемонию – а затем, убоявшись возмездия за неудавшийся заговор, отравил. Кто мог такое сделать? Кто-то, кому не нужен был Акрион на троне. Кто-то, кому он мешал.
И тут же мгновенно в памяти возникла Эвника. Гневная, в праздничном пеплосе. «Ты правда его убил? Нашего отца?» И – другая Эвника, с лицом, скрытым полутьмой, нагнувшаяся над покойной мачехой: «Она… сама? Хорошо». И – Эвника, которая смотрит на труп Вилия, смотрит пристально, словно желая удостовериться, что тот мёртв, что больше ничего не скажет.
Кто станет царствовать после гибели Ликандра?
Его наследник, Акрион.
А если Акрион исчезнет?
Тогда – наследница. Не Фимения, конечно: жрицы не правят государствами, их удел – служение богам. А вот Эвника может выйти замуж и разделить с мужем престол. Участвовать в собраниях. Возглавлять праздничные шествия. Рожать царских наследников. Быть царицей Эллады.
– Су… ка… – прохрипел Кадмил. – См-мерть… на… вас… кр-ровь… и… смерть…
Он шевелился, загребал рукой, пытаясь подтянуть к себе керикион за витой шнур.
– Живучий, падаль, – говорящий сплюнул. – Кто он таков-то?
– Сказывали – пройдоха какой-то, – отозвался хриплый. – Да какая разница? Жаба, пойди, успокой его.
– Насовсем, что ли?
– А хоть бы и насовсем. На кой он нам сдался с дырой в бочине? Покажи, что умеешь.
Тот, кого назвали Жабой, шагнул к распростёртому божьему посланнику. Пнул в челюсть – голова Кадмила мотнулась, запрокинулась, открыв горло. Жаба наступил Кадмилу на плечо, покачался для устойчивости на ногах.
В свете факела сверкнул клинок.
Раздался омерзительный звук, будто с высоты наземь уронили кочан капусты.
По ступеням, лениво вращаясь, прокатился облепленный волосами шар – отрубленная голова Кадмила. Из рассечённой шеи плеснуло белым.
«Бессмертная кровь, – зазвучали в ушах Акриона гомеровские строки. – Влага, какая струится у жителей неба счастливых». Больше он не слышал ничего, потому что кричал. Кричал изо всех сил, во всё горло.
