Сундук располагался в углу, запирался спереди массивным железным замком и, судя одеялу сверху, иногда использовался вместо кровати. Наверняка хозяйка хранит внутри старые шубы и платья, воняющие нафталином, и трясется за них, как за сокровища.
За неимением лишних стульев, девушка немного сдвинула постельное белье и присела на краешек.
– В сухую-то чего, – недовольно зашамкала старуха на девочку и, придвинув ей кружку с чаем, обратилась к гостье, – Мамаша вот ее, подлячка, выродила, да каждый день глаза заливает с такими же, – проскрипела со злостью. – Спрашивается, на шо мне сдалась эта девчурка приблудная. Возиться вот с ней. Я уж было к земле костьми прилегла, нет же, сдохнуть спокойно не дадут.
– А как же отец? – вырвалось само.
– П-ф-ф! – стервятница неожиданно выплюнула воздух назад, – нет у нее папаши… эта шаболда с кем попало за бутылку… да себя не помнит потом. – Да не давись ты, медленно жуй! – вновь шикнула на ребенка.
Девушка на мгновение дара речи лишилась: бабка спокойно прям при девочке все это озвучила! Даже учитывая немалый опыт существования в семье родителей, подобное показалось Кате чем-то из ряда вон.
– Но ведь, – наконец нашлась она, – можно в опеку обратиться, родительских прав лишить.
– Эх… – старуха махнула куда-то рукой, – уж приходили они. Толку-то. Пред ними курва как шелковая ходит, а потом по новой. Сегодня вот опять придут.
Она еще долго что-то ворчала, тряся головой и тыкая в пространство костлявым пальцем, потом рассказывала о своей трудной жизни, голоде во времена блокады. Ее потертая клюка то билась об пол, то взмывала в воздух, а тяжелые воспоминания все больше сгибали спину и прижимали иссохшее тело к земле. Катя беспокойно ерзала на сундуке и посматривала на время – ей было пора в институт, но прерывать рассказчицу она не решалась. И вдруг девочка повернула голову и пропела звонким, как колокольчик, голосом:
– Я – Аля.
– Наелась? – стервятница резко закончила словесные излияния. – И на вечер прихвати.
Девочка привстала на коленках на стуле и, заглянув в большую кастрюлю посреди стола, достала оттуда еще несколько пирожков. Взяла тарелку и пошла к двери. Катя с облегчением выскочила следом и забежала к себе. Но захлопнуть дверь не успела – сразу принесло другую соседку – ту, что скандалит и бьет посуду. Тетка в темных очках буквально ворвалась внутрь и сразу заметалась глазами в стороны, пытаясь охватить взглядом нехитрое убранство комнаты.
– Я видела, что ты у старухи напротив сидела, – хрипло начала она, затем откашлялась. – Ты просто новенькая, еще не знаешь правила. Ее тут все ненавидят. Змеюка она подколодная, вот кто. Всю жизнь соседям пакости делает: то клей в замочную скважину нальет, то дверь исцарапает, а недавно кота приучила на наш коврик ходить, – соседка обогнула девушку и бесцеремонно развалилась на стуле, на мгновение сверкнув краем фингала под темными стеклами. – Завидует старая грымза чужому семейному счастью, – тетка закинула ногу на ногу и обхватила колени в замок, продемонстрировав ногти с розовым облезлым лаком. – Старуха всю жизнь одна прожила. Уж никто на такую не позарился, ни семьи, ни детей. И когда уже подохнет…
Кате была неприятна эта наглая дама, особенно ее рот, ежеминутно выплевывающий гадости. Она с трудом сдерживалась, чтобы не выставить нахалку вон. Но все же совладала с собой и перевела разговор:
– А девочка соседей справа? Как она живет с такой э… пьющей матерью?
Тетка безразлично пожала плечами:
– Мне-то какое дело до чужих выродков? Наплодила – пусть теперь вошкается. Пособие, опять-таки, на нее получает. А у меня и своя есть: ее и одень, и накорми, и учиться заставь.
Катя про себя считала до шести, в то время пока другая ее часть мысленно запихивала похудевший рулон туалетной бумаги в грязную пасть соседки.
– Я опаздываю, – с трудом выдавила она. – Вы не могли бы зайти в другой раз? – подошла и, схватив за плечо, бесцеремонно вытолкала тетку за дверь. Внутри вовсю клокотала ярость. Только бы не сорваться…
– Ясно, – сквозь зубы процедила незваная гостья и, злобно скрипнув зубами, наконец ретировалась.
Вот же змеюка! И ведь не одна такая, почти у всех жильцов похожие физиономии. Такое ощущение, что поселилась в настоящем гадюшнике: Возвращаясь она не раз почти наяву слышала в комнатах их злобное шипение.
Катя бросила взгляд на часы и запаниковала – она уже серьезно опаздывала на лекции! Успокоилась только на остановке, и то с большим трудом. Девушка и раньше замечала, что энергетика места влияет на душевное состояние и зависит от людей, его населяющих. Есть квартиры с более грубыми вибрациями, где постоянно раздражаешься и выходишь из себя, а есть с более возвышенными, как, к примеру, дома у Милы. Но такую тяжелую энергетику, как в этой общаге, она не ощущала больше нигде.
После обеда, вернувшись из института, она вновь встретила Алю – та стояла у подоконника и рассматривала какого-то жука. И как тут дети выживают – неясно. Девочка сейчас выглядела намного лучше: светлые волосы чистые, причесаны и собраны по бокам в два хвостика, лицо умытое, одежда, хоть и немного мятая, но довольно опрятная и соответствует погоде. И было в ней что-то еще, что сразу притягивало внимание, какой-то внутренний свет.
– Привет! – поприветствовала ее. – А что тут одна делаешь?
– Привет! – обрадовалась Алька. – Меня мама погулять отправила. Убирает она. Сегодня тети приедут, как живем будут смотреть, а от меня все равно толку мало.
Катя вдруг вспомнила про мужика с наколками и его волчий взгляд. Аля – слишком заметный ребенок. Это может плохо кончится. Внутри шевельнулось нехорошее предчувствие:
– Скажи, а когда мама пьет и к ней «гости» приходят… они тебя не обижают?
– Нет, – беззаботно прощебетала девочка. – Я сразу к бабе Нюре ухожу… ну, у которой мы утром были, – и ее плечи как-то сразу поникли.
– А может, сейчас пойдем ко мне, ты поешь, и мы поговорим? Нечего в коридоре одной мерзнуть.
– Пошли! – радостно согласился ребенок.
Пока грелся суп, Аля рассказывала о своей жизни, попутно выщипывая из хлебного кусочка мякиш и отправляя в рот.
– Моя мама хорошая, просто пьет. Ты только тетям не жалуйся. Это у мамы болезнь такая. Это липуны разные ее пить заставляют.
– Что?!
– Ну, слизни такие, скользкие и зеленые. Когда они трястись начинают, мама злой становится, и огненная вода ей нужна. Вот сегодня они уже подрагивают, значит, ночью я опять у баб Нюры ночевать буду, – она печально вздохнула. – В последнее время их очень много стало, раньше хоть иногда уходили, а сейчас все время на
