— А что это, по-твоему, сейчас? Не приказ?
— Пока еще нет. Пока еще это вежливая просьба, — спокойно ответил шеф. — Я поговорить с тобой хотел, Эрик — и только. Никаких трюков и уловок на этот раз. Честное слово.
— Честное слово, — усмехнулся молодой полицейский. — И ты говоришь это после того, как вы схватили меня и насильно удерживали в старом бункере.
— Я знаю, как это звучит, — серьезно сказал шеф. — Так ты идешь или мне попросить тебя еще раз?
— Говори здесь.
— Нет. Я хочу, чтобы мы поговорили в моем кабинете.
Эрик смерил его взглядом, а затем плюнул и поднялся на второй этаж вместе с шефом.
— Лестницы — это настоящее наказание, — тяжело проговорил шеф, преодолев последнюю ступеньку. Дышал он со свистом. — Ненавижу лестницы. Вот в городе побольше везде есть эскалаторы или лифты, а у нас нигде ничего подобного нет.
Они зашли в кабинет. Окно было разбито, на полу валялись осколки стекла, однако шеф не обращал на это внимания, спокойно ступая по ним. Он уселся в кресло и предложил молодому полицейскому сесть на стул рядом со столом. Догадываясь, что шеф вновь пригрозит пистолетом, если отказаться, Эрик сел.
— Что у тебя на уме? — спросил он настороженно.
— Я не то чтобы хочу оправдаться… — говорил шеф, выдержав небольшую паузу, — я хочу выговориться. Я мерзавец, это факт. Я мерзавец и не достоин называть себя полицейским. Я не горжусь тем, что сделал с тобой, что сделал с другими людьми. Что отдал приказ застрелить бедного Ланго, чтобы сделать его козлом отпущения и скрыть правду. Много зла я сделал, — угрюмо проговорил он. В кабинете дул ветер, отчего создавалось ощущение, будто они сидят на развалинах. В каком-то смысле так оно и было.
— Раскаяться решил? — безразлично сказал Эрик. — Приперло, и сразу запел по-другому. А до этого сколько было слов… Как ты это только ни оправдывал. Поздновато ты. Погубленным людям твое раскаяние ни к чему. Да и мне тоже плевать.
— Не думаю, что «раскаяться» — это подходящее слово, — ответил шеф. — Я… всегда раскаивался. Каждую минуту, которую был вампиром. Думаешь, я не понимал, что делаю? Понимал я. Но ничего поделать не мог. Я изменился. Поступить по-другому я уже не мог, моя прошлая жизнь закончилась. И началась новая. Было бы неправильно выдавать себя за жертву, но… я стал заложником. Легко судить, когда ты человек. А вот побыл ты вампиром, может, и понял бы меня.
— Как скажешь, — равнодушно сказал Эрик.
— Как оставаться человеком… если по-другому ты просто не можешь поступать? Если нет правильного пути, только неправильный, который вынуждает тебя делать плохие вещи, чтобы просто жить дальше? Тут уже не до морали…
— Тогда лучше уж умереть.
— Умереть — это слишком простой ответ. Простой и поверхностный. И дело тут даже не в трусости. Эрик, у меня есть семья. Для меня семья — это не пустой звук. Может, тебе, человеку без семьи, одиночке, было бы проще умереть, чем идти наперекор совести, но я так не могу. Моей дочери нужен отец. Моей жене нужен муж. Я не могу просто взять и исчезнуть из их жизней. Нет тут никакого высшего блага — только привязанность. Я могу считать свою жизнь ничтожной, но другим людям я все равно нужен. Для них моя жизнь не ничтожна.
Эрик внимательно посмотрел на шефа. Шефу не было смысла выдумывать и лгать, он действительно говорил искренне. Он просто хотел обнажить кому-нибудь душу. Похоже, родным он ничего не говорил.
— Так ты был серьезен, когда говорил, что у вас вампирская семья?
Шеф медленно кивнул.
— То, как мы заботились друг о друге поначалу маленькой общиной, действительно напоминало мне семью, пусть и не связанную кровным родством. Но чем больше нас становилось, тем тоньше и прозрачнее становилась эта связь. И то же самое было с нашими пленниками; с первых из них мы пылинки сдували. Нам не удалось добиться от них добровольного пожертвования — да и вряд ли это было возможно в принципе, — но все равно мы с ними были очень вежливы и осторожны. Настолько, насколько это было возможно…
Эрик промолчал.
— Мы быстро потеряли человеческое лицо, — заключил шеф. Он развернулся на стуле, посмотрел в разбитое окно, затем снова повернулся к Эрику. — Скажи мне: кто ты все-таки такой? — Он сощурил взгляд. — Ты ведь не рекимиец, это за километр видно. Зачем ты здесь?
Молодой полицейский подумал, а затем говорил:
— Мой соотечественник, который приглядывал за мной, очень интересовался Бланвертом.
— Я помню, ты это упоминал.
— И я тоже заинтересовался этим городом.
— Какой… своеобразный интерес для иностранцев.
— Я не иностранец. Корни у меня иностранные, но по паспорту я такой же рекимиец, как и вы.
— Оставим этот разговор для поборников национальной чистоты, — лениво отмахнулся шеф.
— Другое дело, что я всю жизнь чувствовал себя чужим. Я пытался влиться, но Рекимия меня принимать не хотела. Мои зеленые глаза было видно за километр, это всегда выделяло меня.
— Как же ты оказался в Рекимии?
— Родители никогда мне не рассказывали… да и помню я их плохо, но я помню, что мы как будто от чего-то постоянно скрывались. Может, мои родители были какими-то преступниками, я не знаю… В конце концов, они оставили меня здесь, а сами куда-то навсегда исчезли. Я даже не знаю, живы ли они еще.
— Твои родители уберегли тебя от опасности, — сказал шеф, подумав немного.
— Может быть. Это не имеет значения, — сказал Эрик.
— Так а все-таки, что в Бланверте было такого необычного, что ты приехал сюда?
— Мне действительно нужно отвечать на этот вопрос?
— Ну, теперь, полагаю, все и так понятно, но ты же не знал, что город охватит это, — махнул он рукой в сторону окна, и в этот же момент, будто в подтверждение его слов, где-то вдалеке послышались два выстрела.
— Не знал, конечно, — коротко кивнул Эрик. — Опекун предложил мне сделку: я приеду сюда и разузнаю всю подноготную, а наградой за это мне будет билет на родину моих родителей.
— И что же он искал здесь?
— Кто знает? Может, каннибалов он и искал.
— Вампиров, Эрик. Мы вампиры.
— Опекун не сказал, что именно он ищет. Но велел цепляться за все необычное. И необычного за свое путешествие я успел зацепить порядочно.
— Почему твой опекун сам не приехал? Разве ему не хотелось увидеть все своими глазами? Почему он отправил тебя?
— Потому что сам он уже не в Рекимии. Уехал лет как десять и с тех пор изредка связывается со мной через письма. К слову, перед тем, как уехать, он оставил мне вот такое устройство, — Эрик достал из кармана небольшой пластмассовый предмет, размером примерно с сигаретную пачку. На нем был маленький узкий экранчик, как лента, и кнопочки с цифрами и буквами иностранного алфавита.
— Что это за диковинная штука? — с любопытством спросил шеф.
— Это передатчик. Передает и принимает сообщения на расстоянии. И не нужно никаких писем. Написал, что хочешь, — щелк! — и отправил. Правда, я сколько раз ни пытался писать опекуну, он ни разу мне не ответил… так что даже не знаю, может ли мое устройство что-то отправлять. Хотя, возможно, сообщения просто не отправились, потому что для этого нужен некий «поток».
— Никогда такого не видел!
— Такие используются во всем мире, но не в Рекимии, насколько я знаю. В Рекимии передатчики почему-то еще не получили распространения. Может быть потому, что остров маленький и у жителей нет потребности в том, чтобы передавать сообщения на другие острова. Либо здешние жители те еще технофобы. Телевизор есть, и больше ничего для счастья не нужно.
— Я могу посмотреть?..
— Не думаю, — отрезал Эрик и спрятал передатчик обратно в карман. — В общем говоря, опекун однажды связался со мной через это устройство. И попросил меня помочь. Так я оказался в Бланверте.
— Занятная история. Иностранец, который заинтересован в нашей стране и особенно богами забытым городом, посылает другого иностранца в этот самый город, — повторил шеф, как бы подытоживая. — И вскоре после этого в городе начинают происходить противоестественные события…
