– Я говорил, что большевикам нельзя доверять! – срывается наконец Посошков. – Откуда нам знать, что касса у фон Плау действительно пропала? Как вам вообще пришло в голову, что большевики способны отказаться от своих интриг ради общего дела?
– Вацлав дал честное слово.
– Только подлецы и негодяи дают безответственно честное слово!
– Поосторожнее, Иван Кириллович, – говорит, бледнея, Вацлав. – Я был не один.
И все смотрят на Лихача, главного апологета союза с коммунистами.
Лихач потребовал разбирательства, но в суете и запале этих дней мало кто понял, чего он хочет и что с ним случилось. Он был член ЦК, это правда, но только как руководитель межпартийной БО, и чем большую неприязнь вызывала БО, с тем меньшим доверием относились к нему, как-то чувствуя или понимая, что в первую очередь он боевик и лишь во вторую – цекист. Вся затея с БО уже кажется цекистам ужасной, компрометирующей глупостью. Можно прожить и без экспроприаций, и без терактов; с программой, отредактированной сообразно новому времени.
Что в таком случае останется от партии и её идеалов?
Что останется от партии в любом случае? Уже нашлись и угнездились на мещанских диванах отступники, нашлись и такие ренегаты, которые пытают счастья в партиях XXI века… не нужны они там, даже на ролях свадебных генералов… Боевой организации не скажешь, как говорили отцы: «Постой за дверью, позовём».
– Вацлав обвиняет меня в сотрудничестве с жандармами. Я хочу, чтобы он предъявил доказательства весомее двусмысленных фотографий.
Непостижимые и грозные технологии XXI века могут всё, и новые спецметоды кажутся воскрешённым ещё чудовищнее старых. Теперь не только можно сделать с человеком что угодно, но сделать это можно так, что он ничего не узнает.
– Они поддельные? – с надеждой спрашивает кто-то.
– Настоящие, – признаётся Лихач. – Но на самом деле всё не так, как на них! А что касается кассы, Вацлав и я, с общего согласия, передали её на временное хранение Ромуальду. Вы все знали, что они из ГПУ. Почему же тогда предатель я?
– Хорошо, – говорит Посошков. – Мы с Вацлавом идём к фон Плау и ещё раз выслушиваем его объяснения.
– Не тошнит вас ещё, Иван Кириллович, от его объяснений?
– И к тому же это никак не объяснит факт знакомства Лихача с жандармским полковником.
– Откуда такая уверенность? С чьих слов вы знаете, что это жандармский полковник?
– А что, непохож?
– Давайте будем решать наши проблемы в какой-то очерёдности! – взывает Посошков. – Сперва касса и фон Плау, затем – жандармы и Лихач!
– А если это взаимосвязано? Если это заговор? Почему ГПУ не может сговориться с ГБ, они же признали себя правопреемниками?
Это высказанное наконец вслух подозрение давно тревожит умы. Коалиция ГПУ с ФСБ выглядит не удивительнее коалиции ГПУ с ПСР и межпартийной БО. Вацлав говорил, что это сотрудничество конкретных людей, а не союз ведомств, а они кивали и соглашались, – но, может быть, и у ФСБ есть конкретные люди? Стороны признали, что отброшены во времена до октября семнадцатого года, в ту альтернативную историю, где эсеры уже не составляют большинство в Учредительном собрании, и поэтому для них мрачную тоже.
– За фон Плау поручился Вацлав.
– А кто поручится за Вацлава?
– Довольно, – говорит Посошков. – Мы опять начинаем подозревать и обвинять друг друга. Это то, на что ставят наши враги.
– Ах вот на что ты поставил, – говорит дядя Миша Кошкину. – На диктатуру.
– Сейчас и необходима диктатура.
– Вот и Корнилов так решил. Но у Корнилова была армия.
– Потом это будет преобразовано в диктатуру пролетариата. Мирным путём.
– Ну спасибо, что не в диктатуру сердца.
– …
– Я отказываюсь понимать, как ты мирным путём проведёшь национализацию. И где возьмёшь для своей диктатуры пролетариат.
– Если пролетариат изменился, это не значит, что он исчез. Вокруг посмотрите. Что вы увидите?
– Марксизм – дело творческое, – говорит дядя Миша. – Но не знал, что настолько.
– Вы увидите пять сотен или пять тысяч мерзавцев, каждый с пятью иностранными паспортами в кармане, и, через пропасть от них, всех остальных, которых эти мерзавцы сперва ограбили, а теперь обкрадывают. Когда народ и государство придут, чтобы вернуть своё, кто встанет на защиту пяти тысяч против десятков миллионов? Наша задача не в том, чтобы выпотрошить подушки у мелкой буржуазии или сейфы – у средней. И широкие слои будут ликовать. И вы будете ликовать. Потому что в итоге получите сильную, сложную и процветающую Россию.
– Я только боюсь, что на каком-то этапе ты решишь пожертвовать сложностью.
– Вы считаете, что люди ничему не учатся?
– На тридцать четвёртую комнату смотрю и думаю, что нет. Или взять нынешних – тоже словно прямиком из «великого марта». Пусть Россия будет величиной с пятак, лишь бы демократическая.
– Но сами вы научились. Я научился. Этот нынешний полковник учится, хотя и делает вид, что валяет дурака.
– И вот так, втроём, мы совершим Восемнадцатое брюмера. Тре бьен. Бонопарт-то у тебя на примете есть?
– Пусть этот сидит, который сейчас. Людям нравится.
– …Говорят, Сталин воскрес.
– Михаил Алексеевич… С каких пор вы прислушиваетесь к тому, что говорят на базарах?
– Но ты, голубчик, сам получал сводки со всех базаров.
– Это совсем другое. Я и сейчас их получаю. Я знаю, о чём говорят. Но не всему верю.
– И почему ты не веришь именно этому?
– …
– …
– Давно хотел спросить, почему вы тогда не эмигрировали.
– Сперва чувствовал себя слишком виноватым. Потом не стало возможности. Конечно, если бы я на тот момент оказался, как Маклаков, за границей, то вряд ли бы вернулся.
– За кордоном многие прозрели.
– Не так, как ты думаешь, голубчик. Есть негодность идей, а есть негодность лиц. Ставишь либо на тех, с кем идти вместе нельзя, либо на тех, кто не выиграет. Тут либо против совести, либо против здравого смысла…Что уж теперь-то вспоминать.
– Да, – говорит Кошкин и улыбается. – Теперь речь о будущем, а не о прошлом.
От денег под кроватью шёл ровный, зловещий жар: Саша чувствовал его сквозь кровать и клеёнку баула. Шестого ноября он решил, что пара дней истекли (он просто не выдержит ещё одной такой ночи), встретился с полковником Татевым и, как он думал, аккуратно, навёл разговор на Казарова. (Как там Василий Иванович, интересно? А доктор Старцев? А что с Казаровым?)
– Казарова задержали.
– За что?
– Паспорт себе фальшивый покупал. Что примечательно, обычный.
– Не всем нужны фальшивые загранпаспорта.
– Я имел в виду паспорт с нормальной датой рождения – как у тебя, у меня. Многие воскрешённые стали скрывать, что они воскрешённые, понимаешь?
