Как уже знала Стелла, именно он являлся заведующим отделением.
— Лиля Кондратьева. Что с ней и как?
— Вы с ее работы? Состояние тяжелое, есть положительная динамика, но пока еще без сознания. По настоятельной просьбе вашего начальника сейчас делают томографию, хотя при теперешнем состоянии это…
Тут зазвонил телефон. Сигнал был резкий, дребезжащий, как у аппаратов полувековой давности.
— Я у телефона, — скромно сказал врач.
Доктор носил строгий идеально белый халат без каких-либо особенностей и отличительных признаков. Некоторое время он молча слушал, потом кого-то поблагодарил и повесил трубку.
— Вот, сейчас звонила Марта Витольдовна, это наш нейрохирург, и сказала, что серьезной патологии действительно нет. Томограмма чистая, ничего страшного не показала. Диагностировано сотрясение мозга. Но видимых повреждений нет, ни внешних, ни внутренних. Это главное. Только вот…
— Что? — нервно спросила Стелла.
— Из комы пока не выходит, вот что. Надо родственников предупредить.
— Уже сделано, сюда ее муж едет, — с готовностью пояснила девушка.
— Муж — это всегда хорошо, — как-то рассеянно произнес врач. — Но придется купить некоторые препараты и материалы. Вот список, возможно, что-то есть и в нашем киоске внизу в вестибюле… Более конкретно уточните у лечащего врача.
— Лилю можно увидеть? — спросила Стелла, разглядывая список каких-то непонятных названий.
— Ее? Нет пока. Извините, я должен идти, — торопливо произнес хозяин кабинета и вопросительно взглянул в глаза Стеллы.
— Спасибо, а вот это просил передать наш шеф, — смущенно сказала девушка, кладя на стол врачу самый толстый из своих конвертов. Не дожидаясь реакции доктора, и даже не запомнив, как того зовут, Стелла быстро попрощалась, вышла из кабинета, прошла в лифтовой холл и нажала сразу на все возможные кнопки.
В аптечном киоске внизу оказалось далеко не все из списка, снова пришлось беспокоить шефа.
Второй по пухлости конверт попал другому врачу — Марте Витольдовне — нейрохирургу. Остальные конверты тоже нашли своих адресатов. Может благодаря этому, а может и нет, но Стеллу пустили в палату интенсивной терапии почти сразу, как только Лилька пришла в себя. На тот момент состояние было переквалифицировано из «стабильно тяжелого» в «средней тяжести».
— Извините, а где лежит Кондратьева? — спросила она у местной медсестры, молоденькой смешливой девушки, которая весело разговаривала с молодым ординатором, что казалось совсем неуместным в таком унылом и безрадостном месте.
Чтобы их не перепутали с медсестрами и медбратьями, молодые врачи всегда имели на себе какие-нибудь легкие атрибуты профессии. Стетоскопы, ларингоскопы, молоточки невропатолога.… И опять же халаты. Халаты врачей согласно местной больничной этике отличались по цвету и фасону от халатов среднего и младшего медицинского персонала. В разных отделениях халаты тоже различались. В нейрологии все, кроме заведующего, носили светло-зеленую спецодежду, причем с короткими рукавами. У врачей — на пуговицах, а у медсестер — завязанные по талии. На головах у всех — такие же зелененькие шапочки. Что здесь — какое-то негласное правило, письменная инструкция, или просто мода вместе с традициями конкретного медицинского учреждения? Почему-то это всегда раздражало Стеллу. Дело в том, что она считала, будто халат врача (кроме хирурга и патологоанатома) должен быть лаконичен, без цветной или атласной отделки и исключительно на пуговицах. Видимо врачи обмундирование покупали себе сами, а медперсоналу иногда выдавали… но теперь довольно редко судя всему.
— Вот как войдете, первая койка направо, — отвлекшись на секунду, ответила медсестра, продолжая хихикать на какую-то шутку своего собеседника.
В палате интенсивной терапии, во всяком случае, в той, куда вошла Стелла, вперемешку лежали и мужчины и женщины, только иногда их разделяли несерьезными ширмочками. Девушка так и не выяснила, в каких случаях и зачем ставят ширму, но узнавать об этом как-то не хотелось. Стараясь не смотреть по сторонам, девушка прошла сразу же к койке шефской секретарши. Если не считать отсутствия косметики и растрепанную прическу, Лилька выглядела вполне обыкновенно. Говорили, что она вообще быстро поправлялась. Обе девушки поздоровались, как близкие подруги.
И тут Стелла заметила, что Лилька приложила средний палец правой руки к губам, а другой рукой показывает куда-то в сторону и делает при этом какие-то идиотские знаки.
Стелла обернулась. Первый раз в жизни она увидела человека в коме. Раньше она много слышал об этом, но вот только сейчас встретилась напрямую, в палате интенсивной терапии. Мужчина непонятных лет лежал, привязанный к койке, и, сгибаясь при вдохе, глубоко и громко вбирал в себя воздух. А когда чуть позже медсестра пришла снимать кардиограмму, одеяло убрали, и Стелла заметила, что в разные части тела введены какие-то трубки, а из носа торчала еще одна — видимо для отвода всего, что связано с пищеварительным трактом. Трубка вела в баночку с каким-то непонятным содержимым противного цвета. Стелла подошла и взглянула на этого человека. В определенный момент вдоха у него приоткрывались глаза, и тут какой-нибудь впечатлительной и нервной девочке могло бы даже показаться, что больной смотрит и все видит. Лилька потом сказала, что ночью он приходил в себя, но вскорости снова потерял сознание.
Только сейчас Стелла его узнала. На противоположной от Лильки койке лежал «Луи».
Однажды Хельга пришла очень веселая, беспрестанно глупо хихикала, потом крепко поцеловала меня и стала вертеться перед зеркалом. Раньше я не замечал за ней ничего подобного, и, насколько я помню, она вообще при мне никогдатакне смеялась. А сейчас ее лукавые синие глазки самым нескромным образом поглядывали на меня, она то и дело ощупывала мочки своих ушей и при этом беспрерывно ржала. Сначала я не мог понять оснований для ее беспричинно веселого настроения, но меня это здорово перепугало. Нельзя быть одновременно веселым, трезвым и умным. Я кожей затылка ощущал, что случилась какая-то беда, все это не к добру, и Хельга что-то натворила или хочет натворить.
Вдруг она на время перестала хихикать, встала напротив и, вперившись прямо мне в глаза, сказала:
— Ты обещал, что будешь повиноваться и делать все то, что я тебе прикажу. Так?
Только сейчас я заметил, что ее зрачки сузились, и стали похожи на маленькие дырочки, как проколы иглы. Я все еще не хотел верить собственным глазам.
— Так, — согласился я, хорошо понимая, что скоро об этом пожалею.
