только о том, что хочу увидеть своего ребёнка, — прошептал посол. Он был таким грустным, а я не знал, как его утешить.
— Вы бы понравились отцу, я уверен. Он легко находил общий язык… со всеми… Он был очень добрым и весёлым. Отец любил книги и звёзды. Он умер, когда мне было тринадцать. Несчастный случай. У меня… у меня остались фотографии, — я потянулся за персональным гаджетом. — Вот, возьмите.
Лу'Каас жадным взглядом впился в экран, его длинные пальцы дрожали. Краем глаза я наблюдал за ним. Было что-то неуловимо знакомое в выражении его лица, в посадке головы, знакомое… Его светлые волосы, пушистые, как у отца. И ресницы такие же длинные… И уголки губ подняты вверх, будто он всегда улыбается. Подумать только! Подумать только!
— Я боялся, что Летиции уже нет в живых. Люди умирают быстрее илионийцев. Я хотел бы её увидеть. Может, не сейчас, а когда всё утрясётся.
Разумеется, посол хотел её увидеть! Как же иначе! Но чёрт… чёрт… чёрт!
— Сэр, мы будем вам рады. Я, моя мама, даже её новый муж. Это правда. Но… но вы должны знать: бабушка больна. Уже давно. Возможно, она вас не вспомнит.
— Больна… Не вспомнит… — прошептал Лу'Каас, и его лицо исказило страдание. Иллиониец, пришелец, в ту минуту он более всего походил на человека, на человека, годами жившего мечтой и потерявшего её. Столько лет он рвался на Землю, но прилетел слишком поздно.
— Сэр, мне так жаль! Простите, если…
— Ты-то, Александр, ни в чём не виноват, — посол положил руку мне на голову и растрепал волосы. Повторяю, я терпеть этого не могу. Подобный жест заставляет чувствовать себя мальчишкой, он напоминает об отце, которого я потерял, которого никто не заменит. Но тогда я не пытался увернуться.
* * *
— Ого, сколько разных вкусностей! А я принесла апельсины и овсяное печенье, — Эжени, развалившись на моей постели, изучала «гостинцы», которые оставил посол. — А это что такое? Инопланетный фрукт? — она с интересом разглядывала бледно-розовый плод размером с персик, покрытый красными наростами.
— Ага, на вкус, как адская помесь яблока и манго. Попробуй, необычная штука. Когда ещё выпадет возможность полакомиться инопланетными вкусностями?
Внезапно улыбка Эжени увяла. Девушка положила фрукт на высокую спинку кровати и замерла, уткнувшись лицом в мою рубашку.
— Что? Что случилось?
— Я волнуюсь за тебя, Алекс. Оставаться здесь небезопасно. Когда ты отправишься в Льеж?
— В ближайшие дни. Послушай, ты не должна беспокоиться! Ничего плохого с нами не случится, — я обнял её одной рукой.
«Наверное. Может быть. Кто знает. Ничего не могу обещать».
— Не думала, что буду мечтать о возвращении в Льеж. Столько работы накопилось. Меня ждут сплошные съемки.
— Найдёшь время на знакомство с моей матерью? Ей не терпится с тобой повидаться, взять автограф, а то и парочку. Ей очень нравится твоё шоу, то, в котором собирают деньги на лечение детей.
Я не рассчитывал, что она согласится. Что захочет побеседовать с моей матерью, что не испугается провести несколько часов с моей бабушкой. Ей там не место.
Эжени подёргала меня за воротник рубашки.
— Конечно, найду. Это будет здорово! А ты согласишься встретиться с моим отцом? Скорее всего, он наведается в Льеж в ближайшие недели. Отправится в Берлин, а перед этим заглянет ко мне. О, да ты побледнел, храбрый гвардеец! Ха-ха! Уж я-то знаю, как тебя поразить!
* * *
— Ты должен смотреть в оба, Бенджамин. Откажись от услуг телохранителей, это непроверенные люди. Они могут быть связаны со Службой безопасности. Я приставлю к тебе своих ребят. И к родственникам Тони тоже. В особенности, к Джулиану, иначе журналисты не слезут с парнишки, — командор Бофорт чеканным шагом мерил рабочий кабинет друга. Бенджамин Холинвуд не отрывал покрасневших от усталости глаз от экрана компа. Хавьер и я сидели у огромного окна, за которым раскинулся шумный, многолюдный Центр города, и разбирали чипы связи. Мы приобрели билеты на вечерний аэросостав и поэтому заглянули на огонёк к Бофорту и Холинвуду. Поневоле мы оказались в одной лодке и должны были разработать план дальнейших действий. Командор только и говорил, что о безопасности. Он пытался оградить семью погибшего товарища от докучливых репортёров. Они преследовали сына Севра, Джулиана, (парень учился в медицинском колледже и был моложе меня всего-то на три года) и его вдову, которая едва могла сдержать слёзы, когда мужа обвинили в государственной измене и лишили всех регалий и званий. Последние дни эту новость смаковали во всех газетах. Противно!
— Они хотели уничтожить Тони, раздавить его, смешать имя с грязью. И им удалось. Но мы это исправим, Гектор. Докажем его невиновность, — заявил Холинвуд. — У меня остались связи в разведке и в Службе безопасности. Через неделю состоится первый тур выборов в Тинг, «Партия справедливости» в фаворитах. И когда я стану канцлером…
— Не высовывайся, Бендж. Они хотят убрать тебя с дороги. Иначе, зачем готовили покушение на илионийского посла? Если бы Лу’Каас погиб или получил ранение, это сочли бы твоей и только твоей ошибкой. Илионийцам бы объяснили, что Гильдия никому не подчиняется, и во всём виноват ты. Ты не уберёг посла. Они хотят дискредитировать твою партию, пока ты не стал канцлером и не сформировал новое правительство.
— Ты, как и Тони, считаешь, что технократы пытаются скрыть ото всех некий эксперимент? — Холинвуд поднял глаза на друга. Мы навострили уши.
— Да, уверен, это так. Как только ты станешь канцлером и сформируешь правительство, «Партия прогресса» отойдёт на второй план, потеряет влияние. В проигрыше окажутся космические магнаты и финансисты, которые спонсируют программы освоения галактики и модификации планет.
— Да, потому что мы хотим урезать финансирование космических исследований и потратить эти деньги на социальные программы, на поддержку трудящихся.
— Я не смогу предъявить обвинения ни канцлеру Бергману, ни другим технократам, пока не раздобуду доказательства. А для этого нужно допросить агентов Тони и расшифровать его файлы. Пока могу сказать, что существует некая секретная программа, эксперимент
