– Муравьев, послушайте, что же это такое!
– Это блядство. С вашей стороны.
– Вы ищете Лизу Проханову, я ассистирую. Госпожа Чайковская – не свидетель, а предполагаемый свидетель … Вы понимаете?
– Прекрасно понимаю. И очень не люблю, когда меня используют в своих целях люди, которым я не сделал ничего дурного. И при этом считают меня наивным дураком.
– Перестаньте. Подумайте о выгоде моего присутствия.
– Выгода от присутствия представителей вашей конторы представляется мне сомнительной, госпожа Пиночет.
– Сосредоточтесь, Муравьев.
– Пустяки!
– Вам ведь в любом случае нужно допросить Аниту.
– Зачем?
– Хотя бы затем, что она вполне может знать, где сейчас находится Лиза Проханова.
– Лизы Прохановой скорее всего нет в живых, как мы с каждым шагом все больше убеждаемся. Подонок приходил, чтобы украсть у священника деловые бумаги. А Чайковская ничего толкового не скажет. Что ей Лиза.
– А допросить Чайковскую…
– Нужно, но это формальность, и ваша помощь не требуется, – отрезал Муравьев. – Вы мне надоели, сударыня.
– Это самообман, капитан. Без моей помощи вы к ней не попадете.
– Ну и … пустяки … с ним. Не больно то и хотелось.
– А она может оказаться нужным свидетелем на завтрашнем процессе.
– Мне нет дела до завтрашнего процесса.
– И в деле Прохановой тоже.
– Хорош свидетель!
– Вы правы, конечно же, Муравьев. Чайковская – пьяница, наркоманка и воровка. Зато отец у нее могуч. И это может оказаться полезным вам лично. В смысле карьеры, которая, как я понимаю, под угрозой.
Муравьев прислонился было к стене, но тут же отпрянул, опасаясь за роскошное пальто.
– А ведь и правда можно ее не допрашивать, – сказал он вдруг. – Ну ее.
– Нет уж, капитан…
– Не буду допрашивать!
– Будете.
– Я даже не знаю, где эти пустяки живут, – попытался отвертеться Муравьев.
– А я знаю. На пруду.
– На каком пруду? Она лягушка, что ли, или окунь?
– Патриаршие Пруды. Неужели не интересно? Зайдем на квартиру, познакомитесь с прислугой.
– Совершенно не интересно.
– Муравьев, я вам помогаю, чем могу. Помогите и вы мне. Не капризничайте.
– Вы мне морочите голову, а не помогаете.
– Муравьев, не сердите меня!
– Не забывайтесь, сударыня.
– Простите. Ну давайте, капитан, съездим к Аните. Что вам стоит.
– Думаете, Аниту посвятили в тайну нового катализатора?
Пиночет удивилась.
– Какого катализатора?
– А того, который «Мечта» опробовала давеча возле Авдеевки. Думаете, Анита Чайковская разбирается в катализаторах? Думаете, она знает, что гелий-двадцать доставляется с Ганимеда? Думаете, она знает, что его нужно химически обрабатывать, чтобы получать топливо для батарей, обогревающих ее толстую жопу?
Все-таки я слегка переигрываю, подумал он с неудовольствием. А Пиночет – дама наблюдательная. Ну да ничего. Авось поверит.
– Ничего не понимаю. Капитан! Какой катализатор?
– Ах, вы тоже не знаете? Ну да, ведь история с новым катализатором в документах дела «Мечты» вообще не числится. Нет, я понимаю, дело общественное, а общественности, пока ее саму не начали травить убойной химией, катализаторы до лампочки. Ну и хуй с нею, с общественностью, но почему же доблестные кирасиры ничего не знают?
– Первый раз слышу, капитан. Честно.
– Соединитесь с кем-нибудь из коллег, может подскажут.
– Соединюсь.
– Пустяки! Передайте им, что подопечный ваш, капитан Муравьев, полон радушия и добросердечия по адресу вашего заведения.
Пиночет отошла на несколько шагов и, наверное, включила связь. Муравьев, стоя под навесом, смотрел, как бегут, спасаясь от дождя, сгорбленные москвичи.
Безусловно нужно ехать к Чайковской. Безусловно. Чтобы не оставалось у кирасиров подозрений. И в Авдеевку нужно – Проханову видели в Авдеевке на благотворительной функции, это отмечено в документах. Нужно проверить все возможности, пощупать все концы, и сделать все это нужно в присутствии Пиночет – раз уж кирасиры решили не следить за ним из-за угла, а открыто приставить к нему свою агентессу. К нему лично.
Пиночет вернулась – подошла задумчивым, а не обычным своим притоптывающим, шагом. И сказала:
– Я бы их всех расстреляла, честное слово.
– Да, – согласился Муравьев. – Вполне в традициях вашей конторы. Нет человека – нет проблемы. Ну, что, едем к Чайковской?
– Да.
– На троллейбусе?
– Нет, на таксомоторе. Теперь уж я имею полное право, Муравьев, и вы заодно.
И они поехали.
Сотни раз видел Муравьев Патриаршие: сквер, пруд, и растущую из середины пруда башню, и всегда предполагал, что она либо маяк для вертолетов, либо водонапорная, либо для красоты лет сто назад соорудили. Выглядела башня (цементная, круглая, с непропорционально большой, похожей на шляпу с огромными полями, круглой площадкой наверху) индустриально; украшений не имела.
Оказалось – никакой индустрии, и никаких вертолетов, какие еще вертолеты над Москвой! Чай не в древности живем. Также в башне не было ни дверей, ни видимых с улицы окон. Прямо избушка на курьих ножках. Никому бы в голову не пришло, что внутри живут люди, и не ельники, а серьезные, высокопоставленные. Когда Пиночет, стоя на тротуаре Малой Бронной, кивком на нее, башню, указала, Муравьев даже не понял, что она имеет в виду.
– Она там проживает, – объяснила Пиночет.
И снова Муравьев не понял.
Не переигрываю ли, подумал он еще раз.
А Пиночет подошла к «сторожке» – кирпичной полицейской будке в двадцати метрах от входа в сквер – и сунула мающемуся бездельем жандарму под нос диптих свой бордовый, кирасирский. В ответ прозвучало из глубин веков пришедшее, хрестоматийное московское «не положено». На которое Пиночет резко отозвалась еще более древним, до-московским, в Киевской Руси зародившимся:
– Пошел вон.
Она выхватила у жандарма из нагрудного кармана пульт управления и шагнула к дверям будки, открывающимся, как двери лифта – в разные стороны.
Жандарм слегка опешил, соображая, кого он боится больше – кирасиров или всесильного отца охраняемой. Силясь сообразить.
– Э … – сказал он, и потом громче: Э! – очевидно, пытаясь выиграть время, чтобы все-таки сообразить, кого он больше он боится.
А вдруг диптих поддельный? Да и станет ли настоящая кирасирша вот так вот выхватывать пульт у него из кармана? Кирасирша сперва позвонит, и…
Сработал импульс – жандарм схватил Пиночета за волосы, и пригнул бы ее, и, возможно, попытался бы коленом ей врезать, и наломал бы дров, но Муравьев, в котором тоже сработал импульс, свалил жандарма наземь прямым ударом в повернутый к нему подбородок.
