Во рту сухо. Как долго я не обращал внимания на раздирающие горло ощущения? Сухо, горько, мелкая колющая боль - будь я проклят, что всё-таки заметил их.
Поиски посуды с водой оказались тщетны: ни в углах, ни даже под нарами (огромных усилий стоило заглянуть под них и не грохнуться) воды не оказалось. За глоток воды готов душу Монарху продать... Облизал бы влажные стены, но здесь они, как я уже упоминал, сухие до неприличия.
Осторожно двигая конечностями, я вновь принял лежачее положение. Накатило головокружение, зато изнемогающее тело можно расслабить. Главное терпеть и не надорваться.
Что ж голова шатается! Создаётся впечатление, что голова растеклась, как ртуть и перекатывается. Того и гляди, половина вдруг стечёт на пол.
Я пытаюсь вслушиваться в заунывные стенания Адама. Когда ритм меняется или вовсе сбивается, я пробую дозваться бандита, но не получаю ответа. Никаких звуков, кроме его трелей.
Однако спустя долгие минуты добавился: сверху донеслись звуки шагов, пугающие, но долгожданные. Они долго вились по винтовой лестнице. Наконец показались лучи света, а за ними и фонарь, что в разы лучше тех, что висят под потолком. Фонарь осветил камеры напротив - я с радостью и облегчением увидел в одной из них Викторию, даже вскочил, позабыв про боль и слабость.
Но моё внимание нагло забрали пришедшие: всего двое, один из которых - высокий плотный детина, отличающийся некоторой угловатостью, а второй - старый знакомый Рамон.
Сколь неумел я был в драке с ним - ни единого шрама на высокомерном лице.
Парочка бегло оглядела узников, среди которых только я оказался в сознании. Подступив поближе, неприятные типы скорчили надменные рожи, неизвестный расслабленно привалился к прутьям.
- Хромер, так ведь? - потратив с минуту на гляделки, начал разговор Рамон.
- А то ты не уточнил, когда спускался.
- За языком бы последил, - пригрозил мне угловатый.
- Сейчас я твой язык вырву и, так уж и быть, послежу за ним.
- Ну, давай, - ударил детина по прутьям широкой ладонью, - выходи да вырывай.
- Чего мне выходить? Руку высуну да заклинанием тебя приложу.
Лицо подонка сменилось на испуганное и туповатое. Тюремщик раздумал хорохориться и отстранился от камеры, обращаясь взглядом к Рамону. Тот, между прочим, на угрозы мои внимания не обратил.
- Монарх сказал, что пленник будет в состоянии колдовать не раньше чем через три часа. Это в лучшем случае.
Зачем ты это сказал, Рамон? Теперь увалень слева от тебя снова лыбится, как макака перед зеркалом. Мне вредно для психики смотреть на таких выродков, особенно когда я не могу их убить.
Затянулось молчание, ребята пришли в гости, но болтать не сильно настроены.
- Пялиться больше не на кого? - наиграно лениво спросил я.
- Просто зашли проведать, - ехидно бросил Рамон.
- Я в порядке, спасибо, что зашли.
- Ещё хотели передать, что с тобой хотят поговорить. Скоро тебя вызовут.
- Прямо не знаю, как вас благодарить, - запрокинул я голову назад.
- Если начнёшь себя вести плохо, - у кучерявого мастерски получается пропускать мои слова мимо ушей, - мы убьём людей в соседних камерах. К ним у Монарха дел нет. Он просто решил, что их жизни сделают тебя сговорчивее. Всё понял?
- Нет, только половину. Попробуешь угадать, какую?
Главный телохранитель промолчал, но я заметил, что не так уж его хладнокровие искренно: рука вполне определённо легла на эфес шпаги. Рамон, кичась своей сдержанностью, предпочёл спрятать глаза за полями шляпы.
Товарищ телохранителя уже завёлся:
- Проучить бы выскочку.
- Месье Вийон, когда Вам рассказывали об иоаннитах, Вы внимательно слушали? - осадил детину Рамон. - Если да, то ради бога, наказывайте узника любым доступным Вам методом. Нам нужно, чтоб он смог после этого слышать и отвечать; не сможет ходить - понесёте его на закорках...
- Да понял я, - угрюмо промычал тюремщик.
Кудрявый телохранитель взял у месье Вийона фонарь и осветил моих соседей, что так и не пришли в себя. Дав знак тюремщику, он направился к выходу. Амбал поковылял следом.
Рамон сделал всего несколько шагов, как резко остановился и обернулся:
- Ради бога, сегодня не напивайтесь, - сквозь зубы прошипел он.
- Капли в рот не брал за сегодня.
- Вам хватает часа, чтобы надраться. И обычно это случается к вечерам.
Парочка продолжила путь прочь из подвала. Тюремщик сжал кулаки с явным намерением найти и проучить того, кто выдал компромат про него Рамону.
Поговорить, значит? Не думаю, что Монарх затронет такие темы, на которые мне станет приятно с ним беседовать. Ладно, если у него столько лишнего времени, то пожалуйста.
Рамон ещё сказал, что меня вызовут, значит, Монарх в этом здании, либо с минуты на минуту в нём будет. Последние дни приучили меня, что мерзкий паук из укрытия лезть не спешит, его ниточки итак раскинуты достаточно далеко.
Я вспомнил про браслет. Вопреки опасениям, он остался на левом запястье. Что толку, если у меня осталось дня три... возможно, четыре... возможно, даже целая неделя, но последние дни я буду чувствовать себя хуже наркомана запивающего дурь виски. Но мне только и нужно, что пройтись до кабинета Монарха и нанести один хороший удар. Никто же не знает про иглу у меня в лацкане. Чили Сеттэр без труда проткнул ею человека, так что оружие у меня, можно сказать, есть...
Сиди себе и жди, когда Монарх сам предложит убить его.
- Адам?
Пришлось долго ждать, но молодой изобретатель всё-таки очухался первым. Он что-то буркнул в качестве ответа и мучительно долго ворочался. Попытки встать прошли даром, так что он улёгся поудобнее и тяжело выдохнул.
Какое-то время стояла тишина, я уж решил, что Адам вновь отключился, но не решился его окликнуть. Но он вдруг заговорил хриплым, неразборчивым голосом:
- Ты, Август?
- Да.
Словно силы иссякли, Адам замолчал. Трясущимися руками он дотянулся до головы и прижал ладони к вискам. Принялся легонько их массировать.
- Как себя чувствуешь?
- Плохо, если честно. А ты?
- Уже нормально, прилично. Я просто давно очухался, успел прийти в себя. Уже на ногах могу стоять.
- Давно, говоришь, очухался...
- Не знаю, но, по-моему, больше часа прошло.
Адам зашёлся тихим сухим кашлем. Прошёл приступ, и бандит со стоном перевалился на бок, прижимая колени к груди. Издав короткий жалобный вой, он сжался калачиком и вновь затих. На зов он ответил умоляющим бессвязным лепетом. Я расценил это как просьбу оставить его в покое.
Несильно поправилось моё одиночество. Господи, как же хочется пить.
