— Мы останемся наверху и будем биться до последнего, — спокойно ответил Зегерро. — Поклоняющиеся Сойлу не смогут жить в вечном сумраке.
— Но даже вы одни не справитесь, вам понадобятся бойцы, а их осталось так мало, так мало.
Жрец молчал, глядя на солнце.
«Зачем нужен этот разговор? — думал он. — Ведь мы обсуждали все десятки раз. Другого выхода нет и быть не может. Счастье, что боги даровали нам хотя бы такой путь».
По лицу имира пробежала судорога.
— Я знаю, я все знаю, — прошептал он.
На террасе установилась тишина, нарушаемая лишь шумом океана. Рагхет смотрел на уходившую вдаль береговую линию, на полоску рыжего пляжа, на стремившиеся в небо горы.
Зегерро терпеливо ждал, повторяя про себя слова дневной молитвы. В его косах играли солнечные блики, делая ярко-желтые волосы еще более яркими, огненными.
— Пойдем, — сказал имир, стряхивая с себя оцепенение. — Пойдем к детям.
Они прошли полутемным коридором, миновали полную людей трапезную и спустились по лестнице в комнату с затененным стеклянным потолком, в которой рядком стояли колыбели. Едва завидев входящего правителя, хлопотавшая в спальне няня склонилась в поклоне и поспешно юркнула за дверь.
— Эйрин, Герос, Рейно, Ирре, Норрис, — называя имена. Рагхет легонько касался губ каждого младенца.
— Пятеро. Пять здоровых мальчишек. Пять сильных пальцев, сжимающихся в кулак. Я дам им особую мощь, и они смогут защитить нас.
— Ты уверен, что все получится?
Жрец усмехнулся.
— Все твои жены родили одновременно. Это ли не знак?
— Я обрекаю собственных сынов на одиночество, — сказал имир.
— О них будут сложены легенды. Тысячи юношей позавидуют их мощи и долголетию.
Лиловые глаза правителя потемнели.
— Пойми, я ведь никогда не видел, как ты творишь чудеса. И никто не видел.
— Я не творю чудеса. Мне лишь позволено смотреть на лик Сойла, черпая силу. Сам по себе я никто, посланник, проводник высшей воли.
— Мы просто не можем поступить иначе, — Рагхет словно не слышал жреца. — Не можем. Начинай.
Зегерро чуть поклонился и отошел к стене. Нащупав в нише резной рычаг, он потянул его вниз, и потолок бесшумно раскрылся. В образовавшийся проем потоком хлынул свет стоявшего в зените солнца.
* * *
Жбан подпрыгнул на полке, завертелся, закачался, с грохотом упал вниз и покатился по ступенькам, оставляя за собой тонкий крупяной след. Между шкафчиков проскочила хрупкая, скрюченная фигурка, кто-то противно хихикнул, и за жбаном последовала медная миска с фасолью.
— Проклятье, — прошипел Рейно, пытаясь удержать на месте остальную посуду. — Ненавижу домовых.
— Что случилось? — Эйрин остановился на пороге, чтобы собрать рассыпавшееся просо. — Опять он?
— Он, он, он, — заухало на антресолях. — Он!
— Я ведь ему поставил плошку с кашей, на обычное место! — Рейно был вне себя от ярости.
— С ка-а-ашей!
— Заткнись, безмозглая животина!
— Ну-ну, — Эйрин успокоительно положил руку брату на плечо. — Не злись ты так.
— Не злиться?! Да ты только посмотри, что этот поганец натворил!
Рейно снял крышку с кастрюли, и по кухне пополз мерзкий сладковатый запах.
— О-о! — сказал Эйрин, зажимая нос.
— Огого! — радостно взревели антресоли.
— Что это такое?
— Не знаю, но очень похоже на помет. Наш милый домовенок испражнился прямо в суп.
— Ну и дела.
— Я так старался, — Рейно обиженно сдвинул брови. — Хорошая ведь была похлебка, наваристая, с улитками и овощами.
Братья хором вздохнули.
— Придется обойтись лепешками.
— Да уж. И чего это он так разбушевался? Вроде, тихо себя вел в последнее время.
— Блоха укусила бешеная.
Выложив на поднос дюжину свежих хлебцев, листья салата и баночку икры, они пошли по лестнице вниз.
Крепость была совсем небольшой — три этажа, сторожевые вышки, подвалы для хранения запасов. Перед уходом в скрытые пещеры о-цигны с особым тщанием позаботились о том, чтобы сделать ее неприступной. Стены, сложенные из «земляной кости» — особого, необычайно прочного камня, добываемого в глубоких океанских расщелинах, — в толщину превышали рост человека. Нигде в комнатах не было ни окон, ни бойниц, только забранные металлом отдушины. Строение напоминало прижавшуюся к земле плоскотелую улитку с торчащими рожками башен.
— Я часто думаю, — понизив голос, сказал Эйрин. — Увидим ли мы их когда-нибудь?
Они проходили по мосткам, под которыми вздымалась и опадала первая мембрана Хода, оберегавшая полости закукливания.
Рейно передернул плечами. Это место с детства и пугало, и притягивало его.
— Увидим, — твердо ответил он. — Разве может быть иначе?
— А как это будет? Представляешь, пленка лопается, и сюда входят, въезжают на повозках, влетают на ящерах сотни, тысячи наших сородичей.
— Рано пока об этом говорить.
— Сколько мы уже тут лет? Скоро тридцатый юбилей отпразднуем.
— Не так уж и долго, — возразил Рейно. — Полагаю, ждать нам еще два раза по столько.
Эйрин пригладил непослушный вихор на затылке.
— Грустно.
— Ничего, брат, дождемся.
Ирре и Герос уже сидели в трапезной, нетерпеливо постукивая ложками о столешницу. Оба были невысоки ростом и темноволосы, с широкоскулыми плоскими лицами, разительно отличаясь и от веснущатого рыжего Рейно, и от белокурого Эйрина.
— У-у, — протянул Ирре. — Опять кое-кто халтурит. А обещал-то, обещал.
— Он не виноват, — вступился Эйрин. — Это снова карлик. Наделал в суп, разгромил полки.
— Не пора ли его, наконец, отловить?
— Боязно. Домовые приносят счастье, — ответил Герос.
— Лучше бы он нам щи принес. Или корнеплодов печеных. Пока, насколько я могу судить, он него сплошные неприятности.
— Да как его поймаешь? Эта крыса в любую щель пролезет, куда ты и носа не сунешь, — рука Рейно зависла над тарелкой, выбирая хлебец поподжаристее. — Когда Норрис сменяется? Надо бы и ему поесть отнести.
Ирре посмотрел на стоявшие под лампой песочные часы.
— Скоро. Совсем скоро.
— Пора мне собираться, — сказал Эйрин. — Как там погода?
— Чудесно. Еле заметный ветер с берега, полный штиль, дышать нечем, камни плавятся. В общем, подходящие условия для дежурства.
Воровато оглянувшись, Рейно лизнул оранжевую, влажно поблескивающую горку икринок и зажмурился от наслаждения.
— Ну и чем, хотел бы я знать, ты лучше непотребного карлика? — ворчливо произнес Герос, хмуро косясь на брата.
Словно в ответ на его слова, в дверях мелькнула тень. Дробно топоча, домовой вскарабкался по стене и устроился на балке.
— Карр-каррлика! — передразнил он.
— Лови его, — шепнул Рейно.
Домовой поерзал. Не отрывая от него взгляда, Ирре расстегнул пуговицы, снял рубашку и попытался набросить ее на незваного гостя. Тот ловко увернулся и рубашка повисла на торчащем из балки гвозде.
— Мазила, — прокомментировал Рейно. — Удивительно, как ты по краснохолкам еще вчера попадал.
— Сам бы попробовал, — огрызнулся Ирре. — Краснохолка — птица нервная, но не слишком быстрая. А эта бестия скачет, как блоха.
— Гу-гу.
Бочком подобравшись к рубашке, карлик достал из кармашка на животе ножницы, старательно вырезал в ней квадратную дыру и повязал получившийся лоскут себе на шею.
— Гу, — повторил он, чрезвычайно довольный собой.
Рейно и Герос одновременно потянулись к стопке посуды.
— Ах ты, полуног облезлый! Вещи портить вздумал!
— Ну-ка, брысь отсюда! — ревел Ирре, пытаясь достать домового канделябром.
Со свистом пронеслись сразу две тарелки, одна гулко плюхнулась на кушетку, другая разбилась о стену. С печальным всхлипом разлетелся кувшин, оставив на ковре сладкое ягодное пятно.
Карлик, громко ухая, скакал под потолком. Время от времени он останавливался, чтобы отрезать от несчастной рубашки очередной кусок, связать в жгутик и бросить его в нападавших.
— Может, шваброй его?
— Браброй! — радостно отозвался домовой. — Буброй. Хваброй!
— Не думаю, — сказал Герос. — Предлагаю попробовать по-хорошему.
Ирре скривился.
— Слишком много чести.
Эйрин завернул в лист салата кусок лепешки с икрой и позвал домового:
— Карлушечка! Лапушка! Иди, покушай.
— Отведай хлебца, золотце.
Золотце заинтересованно принюхалось, но с места не сдвинулось.
— Брезгует, коротышка, — сказал Ирре. — Да и бог с ним.
Он снова сел за стол и принялся было за обед, как вдруг замер.
— Мне кажется…
В следующую секунду грозно зазвонил колокол.
— На стену, на стену, лонтаны на подходе! — гремел по крепости голос Норриса.
