Она сражалась – а Хедин не сделал для неё ничего.
Она ничем не помогла Кору Двейну, или Скьёльду, или Соллей, а они трудились изо всех сил, избавляя её от проклятия.
Так. Ещё одна попытка. Не хотелось бы утрачивать некогда обретённое. В конце концов, не так уж много чего у неё осталось.
«Отрешись. Очисти сознание. Забудь про магов, про демона, про всё. Ты их не предаёшь, просто отодвигаешь в сторону ненадолго, потом всё вернётся».
…На сей раз её встретил бушующий ветер. Но не привычный адате напор, нет; казалось, тут сразу дует со всех четырёх углов, восьми сторон и шестнадцати направлений.
Её закрутило, завертело; где-то совсем рядом гуляли серые голодные воронки вихрей. Утёс… утёс был. Но пустой, девственно пустой, и над ним – всё те же плотные, тяжёлые, вяжущие, подобно трясине, грязные тучи.
Хедина нет. А может, никогда здесь и не было. Аррис зря надувал щёки и наводил тень на плетень. Хотя… хотя скорее всего ему просто нет до неё дела, он её не пускает. Не подпускает, не допускает. Даёт лишний раз понять, что надежды нет, никогда не было и не будет.
«Не воспарить тебе, гордая адата. Ты так красиво говорил, а я так верила – что мы, твои ученики, можем хоть в чём-то тоже уподобиться богам, подняться к вам, туда, на недосягаемые как будто высоты – ибо мы же смертные, нам доступно всё.
Нет, никогда боги не встанут рядом с нами. Они носят тела, подобные нашим, они говорят понятными нам словами, но никогда, никогда, никогда не сочтут нас равными себе. Достойными их любви или хотя бы страсти, хотя бы даже и похоти!»
Да, она была бы счастлива, если бы он овладел ею. Была бы счастлива принадлежать ему, даже зная, что он по-прежнему не может без своей разлюбезной Сигрлинн. Однако он отказал ей даже в этой ничтожной малости, в капле тепла, ласки, желания, пусть на миг, пусть на долю мгновения!..
Он слишком презирал её, чтобы уронить себя с нею.
Пустой утёс и серые тучи. Ничего больше. Тайные горизонты закрылись, вернее, Хедин захлопнул их перед ней. Это его вина, его и больше ничья! Она не шавка, чтобы раз за разом тянуться к жестокому хозяину, получая лишь пинки!
Ей закрыли дорогу за небо, к страшным секретам и загадочным тайнам. Если ты не влюблена в Хедина страстно и безответно – ты ничего не получишь.
«Нет, он сам виноват, сам-сам-сам, виноват-виноват-виноват, он и никто другой!»
Гелерра решительно расплела крылья.
Что ж, это упрощает дело. Теперь терять время действительно незачем.
К Обетованному! Там она решит, что делать.
«Ну? Что же ты стоишь?»
…Она так и не увидела золотого луча. Она не увидела Хедина, вообще – а ведь раньше начало этого пути проходила очень легко.
«А что, если… если Хедин тут ни при чём, – в сознание адаты вползал липкий страх, – вдруг я лишаюсь магии, как лишилась в своё время крыльев? Что, если пребывание демоном отняло у меня способность вообще творить заклятия?»
Раньше она об этом не думала. Крылья, белые пёрышки, превратившиеся сейчас в прекрасные маховые перья, каких не сыщешь ни у кого из её племени, владели её помыслами, а магия…
Гарпия заставила утихомириться бешено заколотившееся сердце.
До боли сжав зубы, она попробовала самое классическое из классического – огнешар.
Пламя сорвалось с кончиков пальцев, пронеслось с шипением, оставляя за собой длинный хвост жгучих искр, и огнешар с грохотом взорвался, воспламеняя всё вокруг. Не теряя ни секунды, Гелерра послала втрое заклятие, вновь стихийное, на сей раз – Воды; извергнувшиеся из ниоткуда потоки в один миг сбили и загасили взвившиеся было красно-рыжие пляшущие языки.
С магией всё в порядке. Чары работают. Она ничего не забыла и не потеряла.
Значит, это и вправду Хедин закрыл перед ней путь к золотому лучу… Что ж, вот всё и прояснилось.
Приободрившись, Гелерра окончательно отбросила неуверенность.
Обетованное ждёт.
Мешкать более не следует.
* * *
– Плохо, ученица. Очень плохо.
– Я понимаю, госпожа Соллей. – Ирма смотрела себе под ноги. – Я виновата. Накажите меня, пожалуйста.
Золотоволосая чародейка фыркнула.
– Никто наказывать тебя не будет, Ирма. Здесь и сейчас – это пустая трата времени. Объясни мне, что ты сделала не так? Начало было совершенно правильным. Чары, замаскированные под жизнеформы, всё верно. Самонастраивающиеся, сливающиеся с окружающим. Очень хорошо. А что произошло потом?
– Они… их обнаружили, госпожа Соллей.
– Это я и так знаю, – терпеливо сказала та. Сказала холодно, но без злости. – Почему они их обнаружили, Ирма? Вот что ты должна понять. Начинай. Думай вслух, я подскажу, если что.
– Я не проверила, насколько они будут выделяться среди болотных созданий…
Соллей покачала головой.
– Верно, но лишь частично. Чем именно они выделялись? Это крайне важно. Поэтому – вторая попытка. Вспомни, что случилось, едва твои существа выбрались на островок?
Ирма напряглась.
– Их… сразу схватили?
– Именно. Ну, последний шаг. Почему схватили?
Ирма застонала про себя. Ну что это за пытка? Лучше б ей всыпали по первое число, проще было бы. А так чувствуешь себя дура дурой. «Не проверила, насколько они будут выделяться…»
Она стояла, опустив голову, и молчала. Близко-близко кипели подступающие слёзы.
Соллей покачала головой.
– Ты верно начала, но потом тотчас упёрлась в стену, Ирма. Твои создания действительно выделялись, но почему?.. Только ли внешним видом, хотя и это важно? На самом же деле всё просто. Животные или насекомые так себя не ведут. Даже если они никогда не видели гномов. Они никогда не полезли бы так деловито, целеустремлённо, явно показывая свои намерения. Разве что какие-нибудь комары, но на комаров твои создания никак не походили. Слуги Хедина отнюдь не глупцы, раскусили их сразу. Они действуют быстро и решительно, его подручные. Всё должно быть выверено. Твои творения ничем не должны были отличаться от обычных обитателей топи – рыб или ящериц. И уж конечно, рыба с лапами ящерицы? Пфе. – Волшебница наморщила нос. – Тщательнее, Ирма. В нашем деле нет мелочей. Надо было отработать именно этот этап – выход на остров. Или не выходить вообще, использовать щупы, зрительные отростки, или уж делать всё совершенно естественно. Хоть бы и с теми же комарами.
Щёки и уши Ирмы горели.
Она смотрела вниз, не смея поднять глаз. Сухой и холодный голос госпожи Соллей, казалось, обжигал, словно насыщенный солью ветер.
– Они предупреждены, – сказала волшебница. – Они если не знают, то догадываются, кто против них. Это и хорошо, и плохо. Почему плохо, это понятно. Сможешь сказать мне, почему хорошо?
Ирма сглотнула. Ладошки взмокли.
– Хорошо, потому что… потому что им придётся отвечать на угрозу, они зашевелятся, вылезут из укрытый, пошлют подмогу, подкрепления… нам будет легче их обнаружить. Смотря и слушая, ловя их чары, мы сможем узнать…
Соллей подняла руку.
– Молодец. Всё правильно. Ты, моя дорогая, сунула палку в муравейник. Что ж, постараемся понять, где в точности у них спрятаны королева и яйца. – Она улыбнулась, и от её улыбки Ирму пробрало морозом.
«Королеве» и «яйцам» завидовать не приходилось.
Волшебница легко поднялась, вернее, воспарила над землёй, не отталкиваясь от неё и не опираясь. Ногами она, похоже, вообще не пользовалась. Она никогда не «стояла», не «сидела» и не «лежала». Тело её принимало различные положения, но меж нею и твердью всегда оставалось пространство. Ирма ломала голову, как наставнице это удаётся, но спросить не решалась.
Она также ни разу не видела Соллей одетой. Раздетой, впрочем, тоже – чародейку всегда окутывал густой плащ золотистых волос, иногда кажущийся совершенно невесомым, а иногда – тяжелее и непроницаемее гномьих доспехов. Волшебница никогда не «наводила красоту», лицо её оставалось неизменно прекрасным, хотя Ирме оно порою казалось просто неживым.
Она никогда не видела, чтобы наставница громко, беззаботно смеялась или шутила. Не видела её весёлой или грустной. Ироничной, холодной, суховатой, требовательной, жёсткой – да, сколько угодно. Но даже это было маской, а не подлинным. Сказывалась школа, пройденная в трактире Свамме-гнома, – девочка умела читать выражения лиц, умела видеть, что кроется под ними, умела видеть плутов под масками святош.
Под масками Соллей она не видела ничего.
Волшебница, казалось, даже и вовсе никогда не спала. Грезила – быть может, но не спала. Порой Ирме чудилось, что у Соллей есть лишняя пара глаз на затылке – она всегда видела, где её ученица и что с ней.
Иногда она наказывала Ирму – ни разу её не коснувшись. Просто говорила – ты должна будешь терпеть, и перед глазами девочки появлялись призрачные песочные часы, руки и ноги словно оказывались скованы, не шевельнёшься – а потом её начинала драть жестокая холодная боль, ввинчивающаяся в основание шеи, растекавшаясь вниз по позвоночнику, и продолжала драть, покуда не пересыпался песок.
