С мамой никаких перемен. Ему все меньше верилось, что от танцевальных выкрутасов Таль будет толк.
Тонкая, гибкая, грациозная, распущенные волосы во время танца сами собой колышутся – этим она напоминала олосохарскую песчанницу. И в придачу неуловимо напоминала обманщицу Хеледику, что заставляло Дирвена настороженно хмуриться.
На второй день опять открылись Врата Хиалы, демонов в этот раз появилась целая шайка. Один другого отвратней, не считая довольно хорошенького женского личика с длинными голубыми ресницами и белыми перьями вместо волос, но туловище к этому личику прилагалось по-змеиному длинное, поросшее свалявшейся сивой шерстью и с несколькими парами отвислых грудей.
– Я же говорил, девка пляшет! – пояснил остальным давешний красномордый свин. – Эй, девка, цып-цып! Во, видели? Игнорирует! Ее богатый дядюшка обыскался, а она тут пляшет среди елок, и с нами разговаривать не хочет. Наверное, потому что гордая. Или она стесняется?
– А чего он ее искал?
– Может, денег хотел дать. Она же босячка – во, гляньте, босиком пляшет. Эй, девка, тебе деньги нужны?
– Знатно пляшет, да ляжки у ней тощие.
– Почем ты знаешь, если она в штанах?
– Да по ней сразу видно! Спорим, тощие?
– Об заклад?
– Девка, сыми штаны, покажи ляжки! Нам только поглядеть, мы об заклад побились! На минутку скинь штаны, чего тебе стоит?
– А может, вам еще и задницу показать?! – рассвирепел Дирвен, заопасавшийся, что ведьма начнет на них отвлекаться и собьется с шага.
– О, давай! – с энтузиазмом завопил красномордый. – Покажи!
– Это дело мы завсегда любим!
– Покажи, покажи!
Какая-то пятнистая образина с головой ящера, как будто обрызганная разноцветной краской, обернулась в клубящуюся за Вратами торфяную темень и позвала:
– Все сюда, нам сейчас задницу показывать будут!
За считаные секунды тварей под аркой стало вдвое больше, они толкались и лезли друг на друга, напоминая чудовищный шевелящийся букет, который кое-как запихнули в вазу неподходящего размера. Дирвен растерялся, на такой эффект он не рассчитывал. И амулеты против них бесполезны: Врата Хиалы в этом варианте непроницаемы для магии, благодаря чему демоны не могут вырваться в людской мир – но и ты этим гадам никак не наваляешь.
– Показывай, публика ждет!
– Вы чего тут орете? Чего столпились, выход годный?
– Выход негодный, но зато нам задницу покажут! Вон тот парень. Он, говорит, Лиса знает.
– Эй, ты, показывай, раз обещал! А то нечестно!
Дирвен вконец осип, ругая мерзких тварей, но их было больше, и вопили они громче. А Таль на них никакого внимания. Хвала богам, после полудня Врата сами собой закрылись. Потом наведался уже знакомый грикурц, раскланялся перед отдыхавшей девушкой с чопорной учтивостью, явно подсмотренной у захудалой провинциальной знати.
– Хочу поглядеть, как вы ее расколдуете, – пояснил он с лукавой улыбкой на сухом пергаментном личике. – Трогательные сцены – моя слабость. Еще много осталось?
«Треть», – написала ведьма карандашом в «переговорной» тетрадке.
До того как стемнело, Дирвен запасся шишками и камешками. Таль, посмотрев на его приготовления, вскинула бровь и на мгновение стала неприятно похожа на Эдмара – словно подсмотрела у него эту иронично-недоуменную мину. Дирвен насупился и отвернулся. Без напоминаний сводил маму за елки.
Назавтра Врата открылись ближе к вечеру, когда небо над темными верхушками елей побледнело и окрасилось в нежно-золотистый оттенок. Все та же компания и несколько новых рыл. Ну, держитесь! Пусть эти Врата не пропустят никакую магию, залепить туда не волшебным материальным предметом еще как можно.
Он начал швырять в тварей Хиалы шишками, те пытались увертываться, толкая друг друга, и орали похабное. Ведьма с отсутствующим лицом плыла по кругу, из-под еловых лап за развитием событий наблюдал грикурц – словно завзятый театрал из полутемной боковой ложи.
– Уй, в глаз попал! Так нечестно!
– В него кидай, не в меня!
– А хочешь, мы тебе первые задницу покажем – баш на баш, тогда согласен?
– А ну, захлопни пасть, тварь!
Он шагнул ближе к арке, чтобы наверняка засветить в цель, и тут за спиной у него послышался слабый надтреснутый голос:
– Дирвен!.. Дирвен, сынок, не подходи к демонам!
Бульвар Шляпных Роз с великолепными особняками, модными ресторанами и допоздна гуляющей знатью по ночам был залит светом магических фонарей в виде старинных крутобоких корабликов, каждый из которых сиял, словно добрая сотня масляных ламп. Не то место, где сподручно хорониться в засаде. Шеро Крелдону пришлось попотеть, чтобы все организовать. Архимаги Сокровенного Круга и охранявшие их нижестоящие волшебники маскировались под фланирующих господ, уличных торговцев, дворников, лакеев, фонарщиков. Участвующие в заговоре магички преобразились в щеголих и цветочниц.
Участниц было немного. Во избежание утечки информации. У большинства дам Тейзург пользовался симпатиями: флиртовал он изысканно и с подходом, умел и развеселить, и поддержать беседу, и выручить дельным советом, а то, что он увлекался не только противоположным полом, лишь добавляло ему интереса в их глазах. Дамы с удовольствием обменивались сплетнями о его похождениях известного толка, да в таких подробностях, что кавалеры, которым случалось это подслушать, краснели до корней волос. Алендийские нравоучители строгих правил втайне охотились за такими историями, даже приплачивали чужой прислуге за пересказ, чтобы после, собравшись вместе, вовсю браниться по этому поводу, осуждая и Тейзурга, и любопытствующих бесстыдниц.
Неровен час, кто-нибудь из волшебниц его предупредит, так что на это дело взяли только самых надежных.
Завсегдатаи Шляпных Роз дивились: вроде нынче не праздник, а наплыв народа, как на гуляньях! И народ, если присмотреться, нервозный какой-то, по-нехорошему собранный… Можно подумать, эти подозрительные личности собираются громить всей толпой богатые особняки да делить поровну чужое добро и сейчас ожидают только условного сигнала от своих заводил.
– Винцо-то у него в погребке знатное, истинно божественное, в том числе иномирское. Признаться, уже предвкушаю…
– Мы же договорились, вино и деликатесы распределим на всех коллегиально и организованно, – укоризненно, с педантичными нотками, отозвался собеседник.
«Мог ли я помыслить, боги великие, что доживу до подобного», – удрученно вздохнул про себя Шеро Кредлон – грузный мороженщик с завлекательно раскрашенным сундуком-ледником на тележке.
Двое поравнявшихся с ним пожилых франтов прошли дальше, строя предположения о винах из некоего погребка, и смешались с другими прохожими в благоуханной темени бульвара.
Это тянулось уже пятый вечер. Надлежало подгадать момент, когда Тейзург откроет Врата Перехода и отправится в другой мир, а он, как назло, безотлучно торчал в Сонхи. Несколько раз уходил в Хиалу, но это не в счет.
Крелдону все это не нравилось до скрежета зубовного. Нарушение официальной клятвы неминуемо вызовет отдачу, и какой она будет – заранее не скажешь. Вдобавок крухутак, поведавший отгадчику о прошлом Тейзурга, упомянул о том, что сонхийские маги в давнюю пору не единожды пытались от него избавиться – и всякий раз сия затея оканчивалась провалом, после чего становилось только хуже. Это продолжалось до тех пор, пока Тейзург сам не убрался из Сонхи.
Не обнадеживает, ни на грош не обнадеживает. Шеро мучило скверное предчувствие. Возможно, у архимагов тоже были предчувствия, но мысли о божественном винце, драгоценных китонских шелках, мешках с кофейными зернами и светильниках дивной красы помогали им глушить тревогу.
Следящие и скрывающие чары, наколдованные Сокровенным Кругом, клубились над бульваром Шляпных Роз густым смогом – незримым, неощутимым, многослойно замаскированным, все до последнего заклинания просчитано и выверено, но вдруг коллега Эдмар все же почувствует неладное?
Из осиянной фонарями темноты до угрюмого толстого мороженщика долетел обрывок фразы:
– Уговорили, пару складских светильников я вам уступлю, но взамен…
«Боги, за что мне такое наказание?! Право же, студенческие волнения и то лучше, чем это…»
Дирвена мучили опасения, что мама, даже очнувшись, навсегда останется вялой, заторможенной, ко всему безразличной, но чары – это не душевное расстройство, и если удалось их без остатка снять, человек вновь становится самим собой.
Сонтобия Кориц чувствовала себя так, словно выздоровела после затяжной болезни. Пребывание у пшоров запомнилось ей, как длинный тягостный сон в белесо-серых тонах. Бытует мнение, что околдованная пшорами жертва ничего не чувствует – это неправда, тоску она ощущала постоянно. Приглушенная тоска была для нее как будто частью внешней среды наравне с пещерным сумраком и несмолкающим шепотом пшоров.
