Под носом качались желтые соцветия репника, жесткие стебли только-только схватились листочками. Сумама недовольно покосился на колючие заросли блошняка, стоившие ему царапин на щиколотках: пойдя отлить, он напоролся аккурат на шипастый ковер кустков с мелкими цветочками. Его в очередной раз засмеяли за отказ носить шаровары-сирвал: мол, ты так гордишься своим ашшаритским происхождением, о Сумама, что боишься надеть парсийские штаны? А может, тебе денег на них жалко?
Разговор тут же перешел на скупость – и на анекдоты про хорасанцев.
– А вы знаете, как один хорасанец развелся с женой за то, что она вымыла его обеденный стол?
– Да ладно!
– Тьфу на тебя, есть охота, а ты про обеденный стол!
– Так я рассказываю? – обиделся Рафик.
– Да! Да! Только ты врешь все!
– Истинно, так и было! Тот человек, сидя за едой, капал на стол масло, чтоб тот пропитался им и выдубился. А жена возьми и вымой стол горячей мыльной водой. Так он с ней развелся и сказал: «Горе тебе, достаточно было его вытереть!»
Все тихонько – ну на часах же стоим – заржали.
– А знаете, как мервцы в путешествии обедают? Они нанизывают на нитку каждый свое мясо, и ту нитку опускают в общий котел. А потом не выбрасывают, ибо она уже пропиталась жиром и…
– Вы сговорились? Клянусь Всевышним, когда я буду готовить сикбадж, я не позову тебя за стол!
– Давай дальше, о Рафик!
И тут со стороны лагеря донесся призыв к рассветной молитве.
Все переглянулись.
Аккурат под холмом в зарослях репника и лютика пряталось крошечное озерцо со слабеньким ключом. Хоть бы омовение совершить…
На часы их ставил лично господин нерегиль. С бесстрастным лицом Тарик сказал: «Встанете по азану кверху жопой на коврик – повешу. Смотреть в оба».
Покашляв в кулак – а в небе плыл, плыл сладостный голос муаззина – Рафик предложил:
– Ну, давайте о чём-нить благочестивом тогда.
Все согласно закивали.
– Вот я, к примеру, знаю хадис: после еды Посланник Всевышнего облизывал палец и говорил: «Если бы мне принесли баранье плечо»…
– Тихо!
– Горе тебе, проглот, это хадис!
– Карматы! Они наступают!
Серая рассветная долина зашевелилась тенями: ничего не блестело и не звякало, видно, обернули оружие плащами и шли, опустив копья. Но шли – порядок за порядком, молча и неслышно.
– Да благословит Всевышний Тарика за его предусмотрительность… – пробормотал Сумама.
И в следующее мгновение они заорали во все шесть глоток:
– К бою! Карматы идут на нас!..
Их согласный рев поддержали все часовые и передовые отряды, укрытые среди пологих холмов долины:
– К бою-ююююю!..
С карматской стороны, словно в ответ, мерно забили барабаны.
Сумама вскинул щит и поправил ремень.
– Прощай, мученик, – улыбнулся ему Рафик.
– Всевышний велик, – улыбнулся ему в ответ Сумама.
В передовой отряд шли добровольно – и надев ихрам. В случае неожиданной атаки они должны были задержать врага и дать возможность снарядиться к бою основным силам. Задержать, сражаясь до последнего.
Приглядевшись к идущему под бой барабанов карматскому строю, Сумама прищурился: ишь ты, все в двойных кольчугах. И в хороших кожаных кафтанах между ними. Ну ничего, мы вам щас покажем, сукины дети…
– Всевышний велик… – снова прошептал Сумама.
Небо из серого стремительно становилось сизо-голубым. Светлело.
* * *Холм Тал-аль-Джамуа,
тот же день, ближе к полудню
Привставая, как мальчишка, в стременах, аль-Мамун тянул шею и пытался разглядеть происходившее на правом фланге. Любопытно, как себя вел карматский предводитель – его огромный шатер, более походивший на садовый павильон, отчетливо белел на дальних холмах. Белел даже сквозь пылищу.
Слева, перед сине-золотыми порядками кальб, клубилось и блестело: там шел вялый бой, не затронувший даже пехотный арьегард.
А вот справа свалка была нешуточной – и она все ширилась.
Начиналось все, как писал в своем классическом трактате аль-Харис ибн Аби Раби: «Что есть бой? Сначала бой – это выпускание стрел. Затем – наставление копий и удары ими вправо и влево. Затем приходит черед мечей и ударов мечами. Вот и все, что нужно знать о бое».
А затем со стороны карматов загремели барабаны, их пехота разбежалась на две стороны. Тут бы и торжествовать победу – ан нет!
Построившись страшным клином, с сотрясающим землю грохотом пошла в атаку тяжелая конница – Красные. Алые знамена извивались в пыльном облаке, окутывавшем железную хорасанскую лаву. Куфанцы не дрогнули перед стальной рекой и встретили парсов как положено: преклонив колено и уперев в землю копья. А Элбег ибн Джарир ударил Красным во фланг.
Правое крыло войска мгновенно стало похоже на город под самумом, одновременно охваченный пожаром: крики и лязг железа достигали небес. Однако карматы превосходили ашшаритов числом, и пять тысяч тяжелой кавалерии аль-Хамра с тысячами и тысячами пехотинцев в двойных длинных кольчугах теснили куфанский джунд и конников Элбега.
Посмотрев на свалку у подножия холма, Тарик велел подвести коня и лично повел Движущуюся гвардию в бой. Зажатые между джунгарами Элбега и гвардейцами, парсы стали медленно отступать – аль-Мамун видел, как одно за другим падают их красные знамена вместе со знаменосцами.
Теперь узкие алые стяги маячили ближе к середине ложбины, где шел главный бой: похоже, парсов отогнали от истекающего кровью правого крыла войска верующих.
Вестовой в серой от пыли чалме протолкался к самому стремени халифа.
Посмотрев в перекошенное лицо, аль-Мамун сразу понял – беда.
– О мой повелитель! Наше левое крыло сокрушено! Бой идет у самого лагеря!
Абдаллах почувствовал, как шевелятся под чалмой волосы. В лагере?.. Нум и женщины находились как раз в лагере с левой стороны… За спиной взорвалась возмущенным парсийским стрекотом свита Тахира.
Халиф быстро поднял руку:
– Вестового к Тарику!
Почему-то на вестового он надеялся больше, чем на… тьфу… мысленную речь. Думать внутри головы: Тарик, вернись в ставку, нам нужно принять решение – и быстро, казалось ему идиотской… шалостью. И глупостью.
Конечно, в ответ аль-Мамун услышал лишь звон в собственных ушах. Оказывается, он их даже прикрыл ладонями. Тьфу, позор какой. Я как факир на рынке…
Положив руку на сердце, Абдаллах сделал несколько глубоких вздохов и выдохов.
Тахир подбежал под самое стремя:
– О мой халиф! Мои отряды стоят праздно! Дозволь мне пойти на выручку Хаджаджу ибн Умару!
Левым крылом командовал пожилой и опытный каид Абны – как у них получилось отступить, да не будет у них матери? Туда ведь поставили вдвое больше людей, чем на правый фланг: всех добровольцев, дейлемцев с ушрусанцами, да еще и Абну! Где же доблесть нашей хваленой пехоты?!.
– Поспешность – от шайтана, о Тахир, – пробормотал аль-Мамун, снова привставая на стременах.
Как будто в грохочущей пыльной туче он мог увидеть нерегиля.
Вдох-выдох. Вдох-выдох. Страх и волнение никакой пользы не приносят. Вдох-выдох. Сердце уже не колотилось, как пойманная ночная бабочка.
Где ж тебя носит, нерегильская сволочь…
И вдруг:
Я уже у подножия холма! Не надо орать на всю аль-Ахсу!
Руки непроизвольно дернули поводья, конь жалобно заржал и запрыгал, пытаясь встать в свечку.
– Б-балуй! – На узде повисли гулямы.
Ффуууу…
Гвардейцы расступались, давая дорогу трем одинаковым, серо-рыжим от пыли всадникам. На Тарике под панцирем надет был черный кафтан, но сейчас он стал серым. Нерегиля можно было узнать лишь по султану конских волос на шлеме – и по приметному золотому наноснику.
Закидывая назад головы, храпя и молотя копытами, лошади взбирались на крутой холм. Сиглави под Тариком казался серебряным от пота – так блестели мокрые бока.
Стоявший у правого стремени Тахир ненавидяще пробормотал что-то на фарси.
Медленно, по-человечески спешившись, нерегиль подошел под самую морду аль-Мамунова гнедого. С трудом подняв руку, размотал покрытый кровавой моросью платок над губами:
– Я знаю про левый фланг, – и закашлялся, прикрывая рот рукой в бурой от крови перчатке.
– Воистину, пришли последние времена! – взорвался Тахир. – Ты знаешь, но стоишь и ничего не делаешь!
Тяжело дыша и морщась, Тарик снял шлем вместе с головным платком:
– Мы их отжали. Я выведу гвардию из боя, и мы займемся левым флангом.
– Горе тебе! – Парса аж трясло. – Сражение идет у рва основного лагеря! О мой халиф! Позволь мне взять моих воинов и пойти на момощь Хаджаджу ибн Умару!
Там… Нум.
Глядя аль-Мамуну прямо в глаза, нерегиль молча кивнул: знаю.
– Мы не можем стоять и ничего не предпринимать!
Сглотнув, Тарик глухо ответил:
– У нас нет резервов, Тахир. Нам некого туда перебросить, пока Движущаяся гвардия не выйдет из боя.
