– А вот и Англия – место, где всё и началось! – Я стояла возле аэропорта Хитроу, не решаясь идти вперёд.
Почему-то это было для меня гораздо тяжелее, чем пройти по цветущей долине до той самой злополучной пещеры, может быть, потому что это был один из первых перекрёстков судьбы, свернув с которого, я и обозначила дальнейшую траекторию течения жизни, к сожалению, не только своей. Особенно это касалось Сэма. К лучшему ли я изменила его жизнь или, наоборот, непоправимо испортила и искалечила своим появлением. Как знать, может, без меня ему было бы лучше?
– Я не знаю, как вы, но я предлагаю отправиться прямо сейчас к Лондонскому Тауэру. – Жажда новой информации всегда была у Майкла на первом месте. Мы, не смея нарушать его жаждущие стремления, безоговорочно подчиняясь, последовали за ним.
Белая башня Лондонского Тауэра в совокупности с бесчисленными оружейными причудами и трофеями британской короны сразу позволили нам вкусить запах чопорной аристократической истории. Часовня Святого Иоанна и Тауэрский холм с эшафотом, на котором установлена мемориальная доска, как нельзя лучше показывали истинное лицо древнего государства, сообщая обо всех когда-либо здесь убиенных, в том числе и о трёх королевах, расставшихся с жизнью наравне с простым людом. Проходя сквозь «Ворота предателей», попадаешь в тюремные камеры, атмосфера которых позволяет тебе почувствовать себя настоящим заключённым, обвинённым в государственной измене. Подземелье с устрашающей коллекцией средневековых орудий пыток и последними надписями заключённых на стенах оказывает неизгладимое впечатление на сознание, полностью погружая в эти страшные суровые времена. Ну, а для некоторых из нас ещё и дарит возможность услышать крики и прочувствовать страдания приговорённых. После такого испытания просто посидеть на краю тротуара Тауэрского моста, свесив ноги над Темзой, было очищающим и освобождающим душу и тело событием. И я с радостью предалась этому занятию, избавляясь от терпкого, но такого приятного для меня послевкусия.
В Лондоне было немало мест для разгула фантазии даже такой испорченной, как у нас. И мы с удовольствием воспользовались представленной возможностью, нисколько не кривя душой при выборе нужных нам артефактов. Мы делали всё то, что хотели, и делали это так, как хотели, нисколько не ограничивая себя. К чему оковы и предрассудки, если они заново порабощают недавно освободившуюся душу?
Музей мадам Тюссо с её многочисленными восковыми обитателями вызвали у меня скорее отвращение, чем наслаждение. Я слишком много знала о смерти, чтобы ценить жизнь во всех её проявлениях, поэтому плохо воспринимала всякого рода заменителей живого и наполненного, которых в музее было предостаточно. Хотя признаюсь, что Кабинетом ужасов я действительно восхищалась.
В храме Темпл мы удостоили своим почтением десять рыцарских надгробий. Я, как всегда, учитывая мою жажду к зрелищам, была без ума от висящих на стенах гротескных портретов человеческих лиц и голов Гаргулий, наслаждалась красочными витражами, впечатляющим своим звучанием органом и красивым деревянным алтарём.
Не остались без нашего внимания и Букингемский дворец, поражающий своей элегантностью и торжественностью, и Часовая башня Вестминстерского дворца или башня Елизаветы, ошибочно названная в прессе как Биг-Бен.
Эрик со всей серьёзностью в голосе заявил, что если мы не посетим традиционную усыпальницу английских монархов, то наш импровизированный турпоход не будет иметь смысла, потому что любой уважающий себя лондонский турист просто обязан побывать в Вестминстерском аббатстве. И, к моему счастью, он был прав. Мне всегда доставляло огромное удовольствие посещение подобных мест, где наглядно демонстрировалось почтение и уважение к ранее живущим и их посмертное сопровождение в тёмный мир. Вестминстерское аббатство с огромным сосредоточием в нем уникальных собраний картин, витражей, текстиля, книг и рукописей являлось настоящей золотой жилой. А, если уж серьёзно говорить о здешнем склепе, принадлежащем наиболее значимым историческим личностям Англии, то у меня просто пропадает дар речи, особенно во время изучения коллекции восковых фигур и посмертных масок людей, похороненных в Вестминстере.
Посещение будоражащих сознание внушительных архитектурных изваяний было, конечно, приятным времяпрепровождением, но всё же не заставило нас отказаться от бредовой идеи поиска места, где находилась та самая злополучная деревня, вызывающий отвращение дом и выворачивающий на изнанку и без того оголённую и обезображенную от ран душу сарай. Если, изучая культурное наследие Лондона, мы пользовались в основном услугами кэбов, то для такой волнующей поездки мы арендовали комфортабельный внедорожник. Конечно, прошло не одно столетие с тех пор, как мы покинули Англию, но отпечаток, оставленный в памяти, был ещё слишком свеж, и вряд ли, наверное, когда-нибудь сотрется.
Южная Англия обладала особым, присущим только ей, очарованием. Мне доставляло невероятное удовольствие созерцать разношёрстную сложную пейзажную картину. Здесь уютно соседствовали несовместимые на первый взгляд, но гармонично дополняющие друг друга ландшафты. Наряду с выступающими скалистыми берегами и извилистой галечной рекой мирно сосуществовали благоухающие цветочные сады, луга с пасущимися на них овцами и лошадьми и загадочные древние замки.
Время с его впечатляющими возможностями изменять и стирать всё с лица земли, кажется, было здесь почти не властно и оставило всё без внушительных изменений. Конечно, вид был уже более жизнерадостным, чем при моём последнем присутствии на этой земле, но всё же сущность свою не изменил. Зелёные луга, пёстрые цветы, украшающие клумбы и окна домов, разнообразная плетущаяся растительность, застилающая фасады домов, словно окутывая и оберегая, свидетельствовали о возрождении жизни, и ничто уже и не напоминало об ужасных болезнях, скосивших добрую часть жителей. Ничто уже не напоминало здесь о моём присутствии и вообще обо мне.
Узнать тот самый дом для меня не составило большого труда. Место, где я была так счастлива в начале и где меня ненавидели и презирали в конце, место, в котором я чувствовала себя чужой, словно загнанный зверёк, вынужденный защищаться и нападать, перепутать просто невозможно. Любой человек даже спустя огромную вереницу времени будет, словно как сейчас, помнить свои душевные раны, которые просто не способны затянуться. Я подошла ближе и, прикоснувшись рукой к пропитанному воспоминаниями дому, погрузилась в болезненные картины моего детства, которые, к счастью, не все одинаково были пропитаны горечью. Как же больно было заново разжигать угли в импровизированном костре под названием «Первые годы человеческой жизни», но, как ни странно, искры всё же вспыхнули достаточно легко.
Приятный запах только что испечённого картофельного пирога проник в мой рассудок, и радость, испытанная мною прежде, охватывает меня, погружая глубже и глубже в этот день.
– Детка, обед готов, – слышу благозвучный мамин голосок, совсем не такой, каким она шипела на меня, когда Сэм вместе с Бентли осматривал мои окровавленные ручки.
Я суетливо и с какой только возможно для четырёхлетнего ребёнка грацией вскарабкиваюсь на скамью, еле дотягиваясь до массивного по размерам стола. Мама, не дожидаясь, когда отец сядет за стол, отрезает мне большой кусок пирога, который я с удивительной быстротой поглощаю, припевая душистым травяным чаем. Затем выставляю протянутые вверх ладошками ручки в сторону мамы с детской мольбой об ещё одном кусочке.
– Лили, что у тебя с ручкой? – произносит мама, замечая на одной из ладошек похожее на воспалённое от не вытащенной занозы место.
– Не знаю, наверное, укололась чем-то, – произношу я, ещё ни о чём не подозревая.
– Давай я обработаю, чтобы скорее зажило, – и я, не сопротивляясь, протягиваю маме ладонь.
Затем моя память, сменяя картинку, окунает меня в совершенно иную атмосферу, пробуждая в душе первые отвратительные чувства к себе любимой.
Я вижу себя играющей на улице с нашим псом, который помогал папе охранять небольшое для деревни того времени овечье сборище. Я наклоняюсь к нему и, целуя, треплю по нежной собачьей мордочке. Надёжный взгляд карих собачьих глаз, казалось, обволакивает меня, защищая от всех бед. Мой детский смех и преданное собачье поскуливание раздаются в моих ушах подобно звону колокола, предвещающего беду. Ох, если б я только знала, где таится истинная опасность, возможно, я попыталась бы это предотвратить! Неожиданно моя ранка на руке, которая всё никак не заживала и была покрыта грубой коростой, лопается, освобождая потоки давно застоявшейся крови. Испугавшись, я быстро обтираю мордочку пса от брызнувшего на него потока алой крови и бегу в дом, пронзительно зазывая маму на помощь. Спустя всего каких-то пару часов, когда я опять готова продолжить игру, мой верный друг уже будет не в состоянии сделать это. Детские слезы катятся по моему лицу, пока папа закапывает пса в землю, ещё не зная истинной причины его смерти, а я лишь молчаливо тереблю пальцами по снятому с пса ошейнику.
