С площади донесся ввинчивающийся в уши сумеречный вой, джунгары загикали в ответ и с грохотом и диким свистом погнали вперед.
Переулок неожиданно очистился, только пыль оседала.
Оказался он тупиковым, ибо упирался в раскрытые ворота нижнего яруса аталайи. Болтались выломанные ворота – причем изнутри выломанные, щепки густо вокруг лежали. Внутри чернело, и никто не шевелился. Белая, острая башня отвесно уходила в голубое чистое небо.
Халид всхлипнул. Обернувшись, каид увидел, что бедняге попало по руке – видно, закрывался от удара – и по груди. Под рубахой красным вспухал приметный рубец, с ладони текло.
– Му-уулы… Покла-ааажааа… – подвывал васитец.
В другом конце переулка клубилась пыль и слышались вопли и ржание. Похоже, джунгары хорошо помогали сумеречникам – уцелеют ли мулы в сплошной резне, Марваз бы не поручился.
За раскрытыми воротами безжизненно чернело, белая башня молча нависала над их головами.
И они пошли туда.
Дойдя, поняли: внутри не пусто. Просто с этой стороны никого не было, а если пройти по коридору, то выйдешь с другой стороны, а там людно. Точнее… В общем, там было полно сумеречников.
Под высоким потолком длинного зала кувыркались их голоса. С балок свисали круглые плетенки, в солнечном свете плавала золотая пыль.
Из дыры в полу у дальней стены кого-то вытаскивали.
Приглядевшись, Марваз сглотнул: обросший, мокрый от пота, скелетного вида человек. Совершенно голый, маленький срам качался среди густого вьющегося волоса, худые ноги подгибались, человек плакал и дрожал.
Его подхватили под локти и поволокли наружу, спасенный жалко висел в руках сумеречников, черные грязные ступни оставляли на земляном полу две извивающиеся борозды.
Из черной дыры уже тащили следующего.
Увидев болтающиеся груди с огромными коричневыми сосками, каид охнул и закрылся свободной рукой. В другой он все еще сжимал ворот халата хлюпающего носом Халида. Женщина совершенно не стеснялась стоявших вокруг, только скулила, залепив ладонями слепнущие от света глаза.
Марваз развернулся было обратно в коридор, но оттуда на него выдвинулся здоровенный степняк – на голову выше, с длинным чубом на бритой блестящей голове:
– Не, не, не туда, иди туда, туда! – замахал лапищей.
В ухе джунгара болталась круглая золотая серьга.
– Мне наружу надо! – сердито сказал каид.
Джунгар продолжал таранить его, выпихивая к выходу из зала.
В коридоре за его спиной зазвучали крики и плач, заметались тени. Гикали, свистели степняки, выли женщины, ревели дети. Похоже, зал, из которого они пришли, заполнялся народом.
Непонимающе пятясь, Марваз оглянулся – джунгар приветственно махал кому-то за его спиной.
Не приветственно. Из дыры в полу уже никого не тащили, сумеречники быстро шли от нее прочь, а в воротах четко отрисовался силуэт всадника. В двери заталкивали людей, по двое, по трое – обычных людей, они крутились, возмущенно кричали, подхватывали на руки детишек.
– Давай выходи, а то с ними закроем! – смеялся степняк с золотой серьгой в ухе.
И заорал:
– Эй, стойте, дайте нам выйти, эй!
И затолкался сквозь непонимающе гомонящую толпу.
Вывалившись наружу – Халид как-то странно притих и не сопротивлялся – каид быстро прижался к стене башни.
Щелкая плетками и перекликиваясь, джунгары загоняли внутрь жителей Фида’а. Похоже, с той стороны аталайи происходило то же самое.
За истоптанным пятачком перед башней ничего уже не было – только поля. Степняки гнали местных из ближайших домов, волокли сопротивляющихся.
В залитых водой квадратах рисовых полей нестерпимо блестело солнце.
Приглядевшись, Марваз понял, что видит странное сооружение из жердей: частокол из высоких шестов, а в середине две палки, на них – перекладиной – третья. В солнечных бликах на воде терялось то, что висело под перекладиной.
Халид вкрикнул, как от острой боли.
Каид понял, что там висит. Плетенки. «Глаза аль-Лат».
У шестов ходили высокие темные фигуры.
Ноги сами понесли Марваза туда. Васитец закричал снова, но каид не выпустил его ворот.
Сначала он увидел кучку сидевших на земле людей. Тех самых, голых и страшных. Их оказалось много, больше десятка. С краю сидела женщина и прижимала к себе такого же голого ребенка. Марваз сморгнул и увидел, что они связаны одной веревкой – мать и ребенок, а между шеями тонкая сворка.
Каид сделал шаг, его опередил сумеречник – рыжий-рыжий, без шлема. Лаонец наклонился к женщине, она вдруг встрепенулась и истошно завизжала. Ребенок тоже зашелся в плаче. Марваз понял – кинжал. У самийа в руке кинжал – он же хотел веревку перерезать. Сумеречник покачал головой, цапнул за веревку, оттягивая шею женщине, и разрезал петлю. Потом так же, спокойно, не обращая внимания на вопли, разрезал веревку на шее ребенка.
Песок под ногами Марваза вдруг кончился – пошла земля. Черная, жирная. Свежая, только что накопанная. Она лежала перед ним широкой истоптанной полосой, узкие следы сумеречников, здоровенные отпечатки джунгарских сапожищ четко читались в перемешанном с соломой черноземе.
Шагнув дальше, каид увидел. Сначала не понял, что увидел. Потом понял. Отпустил ворот Халида, завытирал ладонь о рубашку.
Полоса разрытой земли обрывалась рвом. Широким, в несколько десятков локтей. За рвом зеленела травка – видно, копали только с этой стороны.
Верхний слой земли сняли не весь – и не на всю длину протяженной широкой ямы.
Яма, как ни странно, не сильно смердила. Зато над ней висели целые тучи мух – роями, над участками, где сняли землю.
Мухи зудели.
Из черной земли высовывались руки – с раскрытыми, что-то просящими ладонями. Торчали желтоватые ступни. Бесстыдно круглились ягодицы, мелкие комья покрывали складки животов и груди женщин с синюшными сосками. У тех, кто лежал лицом вверх, голова откидывалась под неестественным углом – горло. Некоторым его развалили до шейных позвонков, в черных зияющих дырах блестело и гудело. Мухи.
Вот почему не пошел сильный запах. Свежие. Совсем свежие трупы.
– Сегодня утром принесли жертвы, – напряженно, ненавидяще прозвенел сумеречный голос. – Фида’а сначала джунгарский разъезд осматривал – ничего не заметил. Успели землей присыпать.
Рыжий лаонец стоял и смотрел в ров с неподвижным лицом. Только голос срывался:
– Мы случайно пришли. После полудня. Мы пришли, а души еще кричали.
Когда Марваз понял, что хочет сказать самийа, у него пересохло в горле.
Он обернулся к башне. Ворота стояли закрытыми на здоровенный брус. Джунгары деловито стаскивали к ним тахты, бочки, тачки и прочее дерево из окрестных домов. Внутри слышались крики и постанывания сотен людей.
– Солому, солому несите! – Знакомый степняк с серьгой уже взгромоздился на лошадь и начальственно махал рукой.
Марваз хотел сглотнуть, но в горле давно все высохло. К воротам потянулись с ворохами рисовой соломы.
Лаонец смотрел на приготовления с таким же неподвижным лицом.
– Там же… – начал было каид.
И снова увидел голую женщину с ребенком. У обоих от веревок под горлом остались темные, приметные ссадины. Такие остаются, когда тащат волоком, а жертва бьется.
– Еще соломы!..
– Марваз, Марваз! – тихо позвали с земли.
Каид охнул и чуть не стукнул себя по лбу – он совсем позабыл про Халида.
Васитец, кстати, гляделся неважно: белый, как ихрам, весь лоб в бисеринах пота. И за живот держится, губы кусает и морщится.
– Чего это с тобой, брат? – испугался Марваз.
– Да уже легче, – покивал тот бесцветным лицом. – Живот прихватило, думал, помру, орал тебе, ты меня волок, не слышал…
– А сейчас? – еще больше испугался ятрибец.
– А сейчас вроде отпустило… – вздохнул Халид.
И вдруг разрыдался:
– У меня жена была! Дети! На моих глазах! В такой ров! Всех с вилаята согнали, велели копать! – Васитец зашелся во всхлипываниях.
Потом продышался и застонал:
– А я, выходит, сам им яму вырыл! Целый день копали! Сын мне помогал!
И завыл, вцепившись руками в волосы:
– На моих глазах! По горлу ножом! Всех! Всех!..
На плечо Марвазу легла легкая, но цепкая рука. Сумеречный голос звякнул:
– Уведи его отсюда, каид. Этот человек уже достаточно повидал.
Марваз посмотрел на резво таскающих к воротам солому джунгар и кивнул.
Степняки деловито раскладывали костры и подносили связки факелов.
– Уведи его далеко, – проговорил лаонец.
Желтые совиные глаза смотрели совершенно спокойно.
* * *Небо уже погасло. В вилаяте тоже все прогорело – хотя особенно долго полыхало вокруг базарной площади. Черный остов башни страшно торчал над пожарищем, даже клубы дыма не могли его закрыть.
До лагеря дошли быстро, но лагерь – он же совсем близко. Когда аталайю подожгли и в ней закричали, услышала вся округа. Халид заволновался – и его снова скрутило.
