– Ты хочешь сказать, что кто-то, как и мы, знает, что, если брак расстроится, род халифов прервется? – тихо спросил Джунайд.
Тарег утвердительно склонил голову.
– Хороший расчет, – согласилась Тамийа-химэ. – Род Аббасидов пресечется, Умейяды не смогут занять престол, потому что их почти не осталось, и в аш-Шарийа начнется смута. Тут даже ты не поможешь, Тарег-сама, пока они друг друга не перережут до окончательного изнеможения…
– Этого не должно случиться, – быстро сказал Джунайд. – Мы должны найти злоумышленника. Тарег-сама, прошу тебя, возьми мое магическое зеркало.
И ашшарит резко поклонился, отведя в сторону рукоять меча.
– Я справлюсь безо всяких… предметов, – мрачно пожал плечами нерегиль.
– Прости, Тарег-сама, но в последний раз ты слег именно из-за гордыни. Что бы тебе не поберечь силы, когда есть такая возможность? – фыркнула Тамийа.
– Я знаю, как ты относишься к человеческой магии и к книге «Гайят-аль-Хаким» в частности, – рассмеялся Джунайд и снова сел рядом с женой. – Но уж прости, Тарег, – именно это зеркало помогло найти тебя в Калатаньязоре и Айшу в Красном замке.
Нерегиль скривился, но не нашелся с ответом.
– И раз уж тебе придется сражаться с магом, Тарег, позволь нам все-таки отблагодарить тебя за спасение Джунайда, – мягко сказала княгиня.
И кивнула слугам. Пикси, семеня и посапывая, подтащили к возвышению длинный сверток, обмотанный синим в мелкий узор шелком. Тамийа-химэ, с трудом перегибаясь через большой живот, наклонилась и развернула ткань. В раскрытых пеленах обнаружился длинный прямой меч в роскошных черных лаковых ножнах, окованных золотом. Длинная, в полтора хвата рукоять оканчивалась навершием в виде оскаленной морды тигра, а чеканная гарда представляла собой две лапы с выпущенными когтями.
Тарег осторожно протянул к мечу руки – тигр раздвинул пасть и зарычал. Нерегиль цыкнул, тигр замолк. Благоговейно просунув ладони под рукоять и под ножны, Тарег поднял оружие. И начал медленно-медленно выдвигать клинок. Полированная до ослепительного блеска полоска стали полыхнула нездешним светом. Нерегиль сморгнул и увидел в зеркале меча свои глаза. И резко вдвинул клинок в ножны:
– Прошу прощения. Я не могу это принять. Я…
– Это оружие больше подходит защитнику[58], чем тот ножик, который тебе дали люди, – жестко прервала его аураннская княгиня. – Теперь меч Митамы – твой, Тарег-сама. И пусть он принесет тебе удачу, князь.
Тарег кивнул. И низко поклонился княгине и ее супругу.
– Седлайте коня, – приказал Джунайд. – И надо же, я снова вынужден разрешить тебе взять моего запасного хадбана, о нерегиль.
И шейх суфиев рассмеялся странным сухим смехом.
Зеленая глазурь на огромном куполе дворца ярко сияла в лучах солнца. Баб-аз-Захаб видать было издалека – и легко на него править, петляя в извилистых переулках.
Перед воротами дворца расположился Сук-аль-Газл, рынок торговцев пряжей. Запыленный и уставший после долгой дороги всадник неспешно прокладывал себе дорогу в толпе трясущего разноцветными нитями народа. С высоты коня он, улыбаясь, разглядывал смуглых людей в маленьких шапочках и чалмах – орущих, жестикулирующих и ожесточенно торгующихся. «Три дирхам и два данга! Это грабеж! Вот уж три года, как я плачу за здешнюю синель три дирхам, и ни дангом больше!..»
Стражники в воротах почему-то не обратили никакого внимания на спокойно въехавшего под поднятые зубья решетки верхового. А должны были, потому что хоть на всаднике не было доспехов – на плечи накинута простая дорожная джубба, волосы перевязаны ярко-синим шелковым платком – за плечами у того был пристегнут меч. Еще один длинный клинок явственно угадывался в длинном свертке, притороченном у правого стремени.
А всадник, отплативший страже тем же равнодушием, спокойно поехал дальше – через мощенный кривым булыжником Двор привратников, мимо снующих по своим делам слуг, по пыльной тропинке мимо огородов и фруктовых садов ко вторым воротам – и к площади для церемоний. Там стучали молотки и слышались крики надсмотрщиков: на месте страшной славы башни Заиры возводили новую дворцовую мечеть. А уж через нее, уступая дорогу полуголым людям с полными камней и раствора носилками, всадник неспешно ехал дальше – мимо аптекарских огородов, через квартал гулямов внутренней резиденции, мимо старых и новых, сверкающих полированным мрамором мавзолеев и больших могильных плит. По забирающим вверх улочкам всадник двигался к Пестрым – из-за горящих на солнце изразцовых фризов – воротам ас-Сурайа, резиденции семьи халифа. За этими-то воротами и высился, уходя в яркое голубое небо, огромный зеленый купол.
Стража не вызвала всадника на пароль и даже вовсе не заметила. Тарег – а это был, конечно же, он – беспрепятственно въехал под прямоугольный свод, и спустя мгновение конь звонко зацокал подковами по полированным плитам Миртового двора.
Видно, непривычный звук – в Миртовый двор по понятным причинам как-то не принято было въезжать верхом – привлек внимание прислуги. Отводящие глаза чары спали, люди в оранжевых кафтанах невольников-худжри[59] заметили Тарега и заорали, наперебой показывая на него пальцами.
Нерегиль невозмутимо спешился у длиннейшего и широченного пруда, занимавшего почти весь двор, и отпустил коня напиться. А сам, не обращая внимания на нараставший вопль и крик вокруг себя, наклонился над маленьким фонтанчиком, сбрасывавшим воду в пруд, размотал пыльный шелк платка и принялся умываться. В конце концов, он не мог предстать перед своим повелителем с грязным лицом.
Дикие крики и нестройный ор возымели, наконец, свое действие. Из арок входа в зал Мехвар – там халиф обычно давал аудиенцию подданным – выбежал молодой человек в золотом парчовом халате. Тарег утерся рукавом – а зря, потому как рукав тоже пропылился насквозь, – и пошел навстречу бегущему к нему юноше. Когда халиф подбежал совсем близко, нерегиль почтительно опустился на плиты пола и склонился в полном церемониальном поклоне.
– Тьфу на тебя! – крикнул Аммар вместо «здравствуйте».
Не дожидаясь разрешения подняться, Тарег вскинул голову и заметил:
– Аммар, я понимаю, что для вас я язычник, и ты не можешь приветствовать меня, как полагается ашшариту, но я шестнадцать дней скакал, не щадя сменных лошадей. Поэтому хотя бы из уважения к моим усилиям ты мог бы быть чуть-чуть повежливей. Ты бы мог сказать: здравствуй, Тарег, я рад тебя видеть. Или даже так: счастливы мои глаза, что видят тебя, Тарег. А, Аммар?..
– Я тебя раньше конца недели не ждал, – радостно улыбнулся юноша.
И махнул высунувшимся из-за колонн испуганным лицам:
– Все, на сегодня эмир верующих завершил рассмотрение дел и ходатайств. Приходите завтра!
Люди осели в земных поклонах.
Крепко держа Тарега за рукав – словно опасаясь, что нерегиль вдруг взлетит и исчезнет в ярком небе начала осени, – Аммар потащил его через весь дворец на самые задворки, к Охотничьему домику. Дойдя до изящного строения, чьи пять стройных арок отражались в зеркале большого пруда, халиф нырнул в боковую дверку и полез вверх по лестнице. Они поднялись на самый верхний этаж, под конусовидную крышу башни. Выгнав из комнаты всех ее обитателей, Аммар подтащил Тарега к узким оконцам и жестом велел сесть на каменный подоконник. И с облегчением плюхнулся рядом сам.
– Здесь самое высокое место дворца, – непонятно объяснил он, снимая чалму с коротко остриженной головы. – И здесь очень трудно подслушать.
– Что с ней, рассказывай, – мрачно сказал нерегиль и устало прислонился к желтому песчанику голой, нагретой солнцем стены.
Айша поняла, что это сон, сразу: в других снах ей уже приходилось бывать в этом шатре.
Серая некрашеная ткань полотнищ не оживлялась ни коврами, ни изящными деревянными решетками, ни развешанным оружием. Впрочем, на полу лежали плетенные из тростника циновки и высохшая трава. А еще на полу лежала женщина. Сумеречная женщина. Руки ее были связаны и заломлены назад – веревка туго притягивала ее запястья к вбитому в землю колышку. Женщина тяжело дышала, и надорванный ворот белой рубашки – больше на ней ничего не было – расходился и сходился над маленькой грудью. Сумеречница лежала, извернувшись на бок, поджав сведенные колени к животу. И пристально смотрела в одну точку широко раскрытыми глазами.
Оттуда на нее двинулся широкоплечий мужчина в одной рубахе. В руке он держал чашку. Хлебнув последний раз, он шагнул к сжавшейся на циновках женщине:
– А без доспеха ты как все бабы…
Волосы мужчины были заплетены во множество косичек, на старинный манер. Мощные мускулы спины играли под грубой тканью. Р-раз – и он рванул ворот над грудью женщины, до пупка, – на мгновение замер и дернул дальше, до самого подола. А потом с силой развел ей колени. Сопя, стал устраиваться меж ее бедер, вытягивая ноги, рубаха задралась, показывая заросшие черными волосами спину и зад. Женщина крикнула, запрокидывая голову. А мужчина ухнул и резко втянул ягодицы, а потом ударил еще и еще – и, тяжело дыша, принялся мощно двигаться между разведенных белых ног, с каждым толчком все выше вздергивая тоненькое, пригвожденное к полу тело.
