Нерегиль скривился в насмешливой улыбке.
Айша вскинула палец и уткнула его в Тарега:
– Или ты меня начинаешь учить – или я сейчас же повернусь и уйду. Немедленно – открой – мне – секрет!
– Какой?
– Как магически закрывать разум!
Тарег мстительно прищурился:
– Открываю секрет. Чтобы магически защитить разум, тебе нужно сказать: я ничего и никого не хочу слышать, я закрыта от мира.
Девушка открыла рот. Закрыла его. Затем снова подняла палец в длинном, свешивающемся до самых костяшек рукаве:
– Хватит – надо мной – издеваться. Немедленно открывай секрет!
– А это и есть весь секрет, – непоколебимо отозвался Тарег. И, снова не сдержавшись, рявкнул: – Ну не курица?!
– …И что – и все?
Аммар смерил нерегиля недоверчивым взглядом. Тот лишь устало вздохнул – мол, сколько можно спрашивать одно и то же.
– И если она так будет говорить каждый вечер и каждое утро и молиться, у нее больше не будет никаких видений?
Тарик устало провел ладонью по лицу:
– Аммар. Это не аль-джабр, где дважды два – всегда четыре. Это человеческая душа. Она устроена, кстати, сложнее, чем думал ибн Сина. Ее может охватить паника – и тогда защита падет. Ее может покинуть доверие к Единому, подарившему нашим разумам природное свойство закрываться от вторжения, – и тогда защита падет. Но я не думаю, что твоей невесте это грозит. Она умная и способная девушка.
– А что ж ты… – зашипел Аммар.
– Она первая начала оскорблять меня! – взорвался нерегиль.
Аммар плюнул:
– Вы как огонь и порох, я буду держать вас подальше друг от друга. И смотри мне, самийа, – чтоб последний раз я видел ее из-за тебя в слезах. Ты понял меня?
Тарик надулся, как мышь на крупу.
– Ты понял меня?
В ответ пробурчалось что-то отдаленно похожее на «да».
– Вот, – удовлетворенно кивнул Аммар. – А не то смотри у меня – вода, мука, лепешки. Пара недель на кухне научат тебя вежливо разговаривать с госпожой.
Нерегиль лишь дернул плечом. И устало прислонился к теплой стене желтоватого песчаника.
Под окнами башни в громадном зеркале пруда лежало розово-фиолетовое закатное небо. Пальмы и магнолии качали листьями в вечернем ветерке. Вода шла легкой рябью, искажая силуэты пяти освещенных факелами арок входа. У пруда перекликались невольники, разносившие лампы и светильники. Под окнами булькал фонтан и угукала горлица – на одном из двух здоровенных кипарисов явно было гнездо.
– Ну что, давай? – с нетерпением напомнил Аммар о деле.
– А?.. – рассеянно отозвался нерегиль.
– Давай, говорю, – сердито понукнул его халиф. – Талисман давай. Для магического зеркала.
– Ах да, – Тарик встряхнул головой и отлепился от оконного проема.
И вытащил из рукава металлический позолоченный диск шириной не более половины ладони. Аммар с любопытством присмотрелся: по ободу кругляшка шла надпись размашистыми хвостатыми буквами сумеречников, потом следовали символы планет, а потом концентрическими кругами – еще две надписи.
– Что это? – блестя глазами, поинтересовался он у Тарика и ткнул пальцем в буквы.
– Да чушь, – дернул плечом нерегиль и брезгливо скривился – золоченый плоский круг, казалось, внушал ему неодолимое отвращение. – По краю – так вообще белиберда, якобы имена семи ветров власти. Дальше символы и имена планет – кстати, буквами Ауранна, но на ашшаритский манер: Зухал, Мустари, Миррих, Шамс, Зухра, Утарид, Камар…
– Ну а это?
– А это, – тут нерегиль скривился окончательно, как будто в рот ему выжали сок лимона, – якобы имена предержащих ангелов.
– А ты откуда знаешь, что это «якобы» имена? – фыркнул Аммар.
– Я с этими ангелами разговаривал. С детства, – отрезал нерегиль. – И уж имена их – и на нашем, и на их языке – знаю в точности и все до единого. Вот этой вот чуши – Каптиэль, Саткиэль, Анаэль и прочей белиберды – среди подлинных имен Сил мира нет.
Если бы не свидетельство Яхьи ибн Саида, халиф за такое бесстыжее хвастовство и богохульное кощунство приказал бы отдать самийа распорядителям наказаний – чтоб высекли и разом отучили позорить ашшаритское богословие. Но Яхья клятвенно заверил эмира верующих, что так оно и есть: нерегили взбунтовались не где-нибудь, а прямо в благословенном земном раю. Подняли мятеж, неверные свирепые собаки, против ангелов Всевышнего, против Властей и Престолов, живущих посреди благоухающих садов и белого винограда.
Вот народ, мрачно подумал Аммар и смерил Тарика строгим взглядом. Мало тебя еще наказали, собаку эдакую, выдав верующим ашшаритам головой, – и халиф с удовлетворением почувствовал себя орудием Божественной справедливости.
– А вдруг там эти имена люди услышали и все переиначили? – Аммар решил не сдаваться – тоже мне, избранный собеседник ангелов выискался.
– В стране моего детства никаких людей отродясь не было и никогда не будет, – отрезал Тарик и зло прищурился. – Только этой напасти нам не хватало.
– А если у вас там было все так прекрасно, то чего же вы оттуда выперлись и сюда, к нам, к людям, приперлись? – прищурился в свою очередь Аммар.
Тарик раскрыл было рот, но вдруг смешался – и закрыл рот. Халиф аш-Шарийа с удовлетворением кивнул – и взглядом приказал: мол, дальше рассказывай. Нерегиль зло прижал уши, но повиновался:
– Вот и все, больше ничего не написано.
– А чего ты тогда на него морщишься, будто тебе на ногу наступили?
– А вы его изготавливаете отвратительным способом – прокаливаете в семи истечениях человеческого тела: крови, семени, слюне, ушной сере, слезах, экскрементах и моче. Тьфу.
– Но ведь оно действует? – усмехнулся Аммар.
– Но не из-за того, что на него кто-то помочился, – процедил нерегиль.
Похоже, он начинал злиться не на шутку. Аммар решил заканчивать дергать своего ручного тигра за усы и задал последний вопрос:
– А из-за чего?
– Из-за того, что при изготовлении на кровь и пение заклинаний слетается… шайтан знает что. И дает зеркалу Силу, – мрачно ответил нерегиль.
– Эй, – Аммар отдернул руку, – ты чего сюда притащил?
– Это зеркало аль-Джунайда, – успокаивающе отмахнулся Тарик. – К Джунайду слетались понятно кто – джинны.
– Аааа, – с облегчением выдохнул Аммар. И тут же подпрыгнул от нетерпения: – Ну так давай, давай, чего ждешь!..
Кругляшик булькнул, мгновенно опустившись на дно чаши. Тарик наклонился и дунул на воду.
В воде всплыли скальная стена и высохшая неплодная долина под ней. В серовато-желтом камне сквозь струящееся марево раскаленного воздуха чернели отверстия входов в пещеры. К ним поднимались лестницы, сплетенные из прочного джута. У подножия скал, среди бесформенных холмов и жухлых кустов, раскинулся палаточный городок – цветные, серые, заплатанные и роскошные шатры торчали и хлопали полотнищами, насколько хватало глаз. Между ними сновали люди, бегали голые грязные дети. Ханака. Дервишеская обитель – в долине Лива ар-Рамля.
Тихонько ахнув – ах ты ж, как же я раньше не догадался, – нерегиль перевел глаз зеркала на громадную скалу с короной камней на вершине. У ее подножия, у низкого входа в черную пещеру, царило праздничное оживление: на кустах развевались яркие ленты, звенели колокольчики, женщина в богатом хиджабе ползала на коленях и щеткой обметала камни входа. Сметала сор, веточки и белые перья – много-много белых перьев. Они завивались вверх и, медленно кружась в жарком воздухе, опадали на камни.
Вереница других ашшариток – все стояли на коленях, кто в чем: кто в нищенской тканине, кто в шелке, – смиренно ждала своей очереди. В паре шагов от входа на коврике сидела и с монотонным завыванием раскачивалась взад-вперед женщина – черные волосы выбились из-под платка и мотались в такт ее однообразным движениям, некоторые сидевшие на земле люди попали в такт этому колыханию и тоже наклонялись и откидывались, наклонялись и откидывались, гудя странные однообразные фразы. Воздух шел струями беспощадного зноя, с небес выжигающим глазом смотрело солнце. Из пещеры на дневной свет вышел дервиш – и, рассмотрев его одеяние и колпак, нерегиль ахнул.
Это был джамийит.
– Не может быть, – пробормотал он. – Не может быть, это же обитель Хальветийа. Зу-н-нун? Зун-н-нун, где ты?
Не мог же шейх ордена Хальветийа просто так уступить обитель чужакам? К тому же враждебным? Где ты, шейх? Где ты, Зу-н-нун?
Зеркало ухнуло во тьму и звон цепей. Полуголый старик, сидевший на соломе у стены, с трудом поднял голову – он был закован по рукам и ногам. Рядом в соломе копошились другие истощенные, мокрые от пота, звенящие железом тела. Тюрьма. Зу-н-нуна с учениками бросили в тюрьму?! Какого города?..
И птица магического взгляда кувыркнулась вверх, вверх, в небо – и оттуда парящим полетом, в размахе крыльев опрокинулась на громадный прямоугольник масджид. Куртуба.
– Да что ж такое, – в голосе самийа Аммару послышалось чуть ли не отчаяние. – Что ж такое?! Опять?!
