До сих пор у них не было возможности по-настоящему разглядеть этого человека. Он оказался очень высоким, с широкими плечами и тренированными мышцами воина. Блестяще-черный костюм из похожего на мелкую чешую материала облегал его тело, как вторая кожа. Его собственная кожа была темной почти до черноты, короткие волосы и покрывавшая подбородок щетина – черными. Казалось, свет сотен горящих в зале свечей обтекает его, сотканного из темноты, даже не пытаясь коснуться. В его волосах не было даже намека на седину, и лицо без единой морщины выглядело совсем молодым, но глаза были усталыми глазами многое повидавшего и много страдавшего старика. Встретившись с ним взглядом, Рольван ощутил холодные мурашки на своей коже и поспешно отвернулся.
Словно подводя итог разговору, увенчанный короной бог сказал:
– Хорошо, но знай, что ты можешь остаться. В том, что касается тебя, боги единогласны за немногими исключениями – редкий случай, в последний раз на моей памяти такое случалось очень давно.
– Я говорил ему о том же самом, – вздохнул Каллах.
– Если уходишь, – сказал коронованный бог, – пора. Твоя дверь сейчас здесь.
– Останься, – попросила Нехневен. – Мы поможем тебе утешиться.
– К твоим услугам будут все миры, которые доступны нам самим, – добавил коронованный бог.
– В каком из них я смогу встретить умерших? – спросил незнакомец, и боги один за другим опустили глаза.
– Это невозможно, – ответила за всех Нехневен.
– Я был во многих мирах, где знают ваши имена, и везде люди верят, что вы забираете ушедших к себе. Почему же вы сами…
– Люди и должны верить в это, – пояснил коронованный бог. – Иначе скорбь их станет так велика, что перевесит всякую радость. Но богам не известно, куда уходят умершие. Прости.
– Спроси об этом у Странника, что владеет твоим миром, – предложила Нехневен.
– Я много раз натыкался на его следы, но никогда не встречал его самого.
– Как и мы, – вздохнул Каллах.
– Я пойду, – сказал незнакомец.
Все, даже Лафад и недовольно бормочущий что-то карлик отправились через весь зал проводить его к нужной двери. Другие боги оставляли свои занятия и оборачивались сказать ему несколько слов, и каждое второе было предложением остаться. Некоторые присоединялись к процессии, и в конце концов у двери образовалась настоящая давка. Каким-то образом Рольван оказался лицом с лицу с незнакомцем и снова, уже в третий раз, ощутил его мрачную силу и притяжение, исходившее от него. Всего на несколько мгновений собственные надежды и переживания показались ничего не значащими, а мысль, что этот человек сейчас исчезнет в открывшемся проеме и Рольван так ничего о нем и не узнает – невыносимой. Он раскрыл рот, еще не зная, что собирается сказать. Гвейр опередил его.
– Мы не успели поблагодарить тебя, – сказал он. – Там, на холме, ты спас нашу жизнь.
Тень улыбки скользнула по губам незнакомца:
– Я расслышал твои слова и в прошлый раз.
– Куда бы ты ни спешил, позволь пожелать тебе удачи, – добавил Рольван, так и не нашедший лучших слов.
Незнакомец уже отвернулся от них к Каллаху, когда Гвейр вдруг словно решился:
– Позволь, я задам тебе вопрос?
Незнакомец с удивлением обернулся.
– Да?
– Тот, к кому ты боишься опоздать, так что даже отказываешься остаться с богами… Кто он?
Человек в блестящей одежде нахмурился, и Рольван решил, что он не ответит. Но он сказал:
– Я зову его своим братом и своим повелителем. И то и другое – правда.
– Он бог?
И тогда незнакомец улыбнулся по-настоящему, с печалью и теплотой:
– Он самый обыкновенный человек.
Он обнял Каллаха, затем Нехневен. Почтительно кивнул коронованному богу и шагнул в туман, тут же сомкнувшийся за его спиной. Уходя, он произнес одно слово, вероятно, чье-то имя. Он выдохнул его, словно клич или девиз, и это слово отдалось в ушах усиленным эхом. Рольван повторил его про себя: «Эриан!» Он так же, как и Гвейр, хотел бы знать, что за тайна скрывается за этим словом, за мрачным видом и нечеловеческим могуществом незнакомца. Но проем уже затянулся серым камнем, сделавшись неотличимым от множества других.
– Упрямец, – вздохнула Нехневен.
Рольвану почудилось, что она плачет, но лицо богини было надменным, как всегда. Она окинула взглядом стену и сказала:
– А вот и дверь в Лиандарс.
Их провожали трое – Лафад, Нехневен и Каллах. Призрачный пес лежал в отдалении, и его пронизывающие глаза наблюдали за каждым движением людей и богов.
Каллах ударил в дверь ладонью, и проем открылся.
– Идите, – его взгляд затуманился, как будто бог вглядывался во что-то, недоступное остальным. Голос прозвучал тревожно: – Вам действительно пора возвращаться.
Гвейр ненадолго опустился на колени, отдавая честь богам. Рольван ограничился простым поклоном.
– Спасибо вам за все, – сказал он.
Лафад заговорщицки ухмыльнулся и ткнул Нехневен локтем в бок.
– Что, друг Рольван, примешь мое благословение?
Догадываясь, что от этого бога можно ожидать чего угодно, Рольван не решился обидеть его отказом. Молча кивнул. Лафад приблизился к нему вплотную и прошептал на ухо несколько слов, от которых Рольван весь залился краской, словно услыхавшая похабную шутку девица. Нехневен возмущенно фыркнула – услышала.
– Протяни руку, – велел бог осени.
Рольван послушался, и на его ладонь лег небольшой амулет из камня грубой выделки, даже на первый взгляд казавшийся непредставимо древним. Разглядев кулон поближе, Рольван решил, что запрячет его как можно дальше и никогда никому не покажет. Испугавшись, что Лафад услышит его мысли и обидится, поспешно вскинул глаза. Бог осени ухмылялся во весь рот.
– Хочешь, чтобы лучше действовал, носи на шее! – предупредил он.
Нехневен одарила Лафада уничижительным взглядом и сказала:
– А мой амулет верни, это не подарок.
Рольван поспешно убрал кулон в кошель и вытянул из-под рубашки шнурок. Снял его через голову и протянул богине.
– Что ты делаешь! – вскричал Лафад. – Благословение возвращают точно так же, как оно было дано!
И он расхохотался. Каллах нахмурился, но промолчал. В глазах Нехневен появилась насмешка и злое удовольствие, как бывало с Игре, задумавшей что-то нехорошее.
– Это правда, – сказала она.
Краснея под взглядом Гвейра, проклиная себя за слабость, Рольван на негнущихся ногах подошел к Нехневен. Неловко надел шнурок ей на шею и поцеловал в губы.
Он собирался сделать это коротко и сразу отступить, но забыл о том, как действует на него близость этой богини. А когда она вдруг поцеловала его в ответ, налетевший вихрь желания захватил Рольвана, скрыв за собою и зал, и тех, кто стоял вокруг. Все исчезло. От ее тела исходил жар, обжигающий сильнее любого пламени. Руки Рольвана гладили ее спину, прижимая ее все крепче, желанную, неожиданно доступную. Он погрузился в огонь, стал огнем, позабыл все на свете, даже самого себя, даже Игре…
Игре.
Рольван заставил себя оторваться от губ богини. Его все еще трясло от возбуждения, но теперь он по-новому пристально вгляделся в прекрасное лицо, оказавшееся так близко от его собственного. Голос его прозвучал сипло:
– Ты не она.
– Разумеется, – улыбка богини не сулила ему ничего хорошего. – Но ты был рад обмануться!
– Больше не обманусь, – он вздрогнул от неожиданной догадки. – Больше и не понадобится, да? Ты получила, что хотела?
– Разумеется.
– И расскажешь ей? Зачем?
– Может, она еще одумается? – богиня изящным движением поправила прическу и отвернулась, бросив на прощание: – Уповай теперь на подарок Хлюдина.
«Сука», – бессильно подумал Рольван. Промолчал, конечно же. Теперь им овладел стыд, он не мог поднять глаза на Гвейра и Каллаха. Лафад пришел на помощь, с размаху хлопнув его по плечу:
– Не поддавайся ей, Рольван, она ревнует! Ну-ка, скажи, Нех, ведь ревнуешь? Ревнуешь?
– Заткнись, – оборвала его богиня.
Лафад громко захохотал:
– Наша обожаемая мелочная Нех! И как только Каллах тебя еще терпит?
Нехневен отвесила ему пощечину и быстро пошла прочь. Каллах вздохнул:
– Зря ты с ней так, Хлюдин.
Бог осени отмахнулся и потер левую щеку.
– Ничего, ей полезно. Ты слишком уж ей угождаешь. Ну-ка, друзья мои, дверь-то уходит! – с этим возгласом Лафад схватил Рольвана и Гвейра за плечи и буквально затолкал их в двинувшийся с места проем.
– Прощайте, – услышали они затихающий голос Каллаха, и туман окутал их со всех сторон, а под ногами зыбко заколебались ступени.
У Рольвана все еще тряслись колени, а щеки заливала краска, но времени, чтобы успокоиться и прийти в себя, не было.
– Идем, – сказал он. – Здесь нельзя стоять на месте.
Глава восемнадцатая, разочарованная
Когда я в далекие страны подался —
