– Полдореа! Хватит трясти башкой на манер лошади! Ну-ка соберись для доклада!
Повернувшись к халифу, кот мрачно заметил:
– Не советую выслушивать такие новости на пороге. В передней комнате сменили ковры, на которых убили того несчастного, Зухайра. Идем сядем, о человек. Нам есть что тебе рассказать.
И, повернувшись в сторону двора, звучно рявкнул:
– Хафс! Хафс, жирная задница! Хватит душить куриц, ты не пройдешь в дверь, клянусь Хварной! Иди сюда, тебя ждет халиф! Что? Халиф ждет, жирная морда, ты же знаешь, что такое халиф? Это тот человек, в чьем хариме тебя откормили до страшных размеров! Скотина! Вы только посмотрите на эти объемы, клянусь священным огнем, это не шерсть!
– А что же это, во имя Милостивого? – непроизвольно ужаснулся аль-Мамун, отступая.
– Племянничек, – удовлетворенно заметил джинн. – Отожрал рыло, ничего не скажешь.
По двору на них шел огромный серый парсидский кот.
– Клянусь Всевышним, такое необходимо измерить и записать для потомков, – сказал аль-Мамун.
– Мир тебе от Всевышнего, о эмир верующих, – почтительно проговорил котяра.
– И тебе мир от Всевышнего, о Хафс, – отозвался аль-Мамун. – А ты что, правоверный?
– Да, мой господин, – строго кивнув башкой, ответил кот.
– Отступник! – мявкнул из-под ног черный джинн, но Абдаллах решил не вступать в дискуссии.
Через некоторое время халиф, правоверный кот, точнее, джинн, джинн-неправоверный кот и Тарик сидели на подушках в передней.
– Клянусь Всевышним, я не желаю ждать ни мгновения дольше, – сказал аль-Мамун. – Где Нум, и что случилось с моим харимом в столице?
– Нум с женщинами находятся при войске Тахира, – четко ответил Тарик. – Но твое войско, Абдаллах, уже больше месяца отрезано от новостей и почты – как обычной, так и голубиной.
– Плохой знак, – пробормотал аль-Мамун, вытаскивая из рукава четки.
– Это знак измены, – нахмурился нерегиль.
И продолжил:
– Тахир, кстати, тоже не озаботился высылкой известий.
– Он тоже изменник?
– Очень скоро узнаем.
– Откуда? Если сюда не доходят послания барида?
– У нас есть посланцы получше барида, – усмехнулся Тарик. – Хафс уже здесь, как видишь. А сегодня вечером мы будем знать все о Тахире.
– Что случилось в столице? – с силой надавливая на зернышки четок и стараясь дышать равномерно, спросил аль-Мамун.
– Говори, о Хафс, – мягко приказал черный джинн.
– Известия о твоей болезни, о мой халиф, пришли в столицу, опережая другие, – со вздохом отозвался серый парсийский кот, и усы его горько поникли.
– О болезни? Не о победе? – зло спросил аль-Мамун.
– О болезни. Причем о такой, что лишает тебя права быть халифом, о мой господин, – безжалостно подтвердил серый джинн. – И о том, что Тарик так и не пришел в себя. Мол, нерегиль сошел с ума, лежит пластом и более ни на что не годен.
– Говори дальше, – бесстрастно – только пальцам от четок было больно – приказал Абдаллах.
– Из Мадинат-аль-Заура плохие новости расползлись по другим городам…
– Плохие вести путешествуют быстро, – пробормотал черный кот.
– В Куфе, Маджерите, Мешхеде и Нисибине начались волнения.
– Зайядиты… – пробормотал аль-Мамун.
– Они, – важно подтвердил серый джинн. – Еретики сбивались в толпы и кричали, что Всевышний покарал нечестивого властителя из рода убийц Али ар-Рида.
Имруулькайс вежливо кашлянул. Тарик не изменился в лице. Абдаллах пожал плечами:
– Про Куфу издавна говорили: если хочешь драки, выйди на площадь и выкрикни: «Да славится имя халифа Умара!» Тебя тут же побьют и отнимут имущество.
– В общем, так они и поступили. Кого убили, кого побили, а у кого отняли имущество. Наместников твоих, о эмир верующих, они кого прогнали, кого в окно на копья выкинули. В Куфе вот на копья выкинули. Вместе с семьей. А еще у них объявился очередной тайный имам. Которого они тут же провозгласили истинным халифом и правителем и носителем священного пророческого огня, желтого свитка и шайтан знает чего еще, во что свято веруют эти сумасшедшие.
– Где же сейчас пребывает это средоточие всех зайядитских добродетей? – мягко спросил Тарик.
– Да в Куфе! – бодро ответил джинн.
– В Куфе, – тихо повторил нерегиль и покивал собственным мыслям. – Очень удобно.
– Но это еще не все! – затоптался парсидский кот.
– Говори, о брат по вере, – строго приказал аль-Мамун.
Джинн вздохнул и продолжил рассказ:
– Теперь о столице. Жители Мадинат-аль-Заура и раньше-то не были тверды в верности…
– Вот как?.. – тихо осведомился аль-Мамун.
Повернувшись к Тарику, поинтересовался:
– Ты знал про это?
– Хочу напомнить, что последние годы правления твоего брата я провел далеко от столицы, – прищурился нерегиль.
– А первые годы моего правления ты провел в бегах. Так что толку от тебя – никакого, я понял, – отрезал аль-Мамун.
И приказал огромному пушистому коту:
– Продолжай, о Хафс.
Джинн обмотал лапы хвостищем и степенно продолжил:
– Так вот, как только вести дошли, в столице начались волнения. Не сказать, чтобы их и раньше не было…
– Я знаю, – пробормотал аль-Мамун.
– Пожары. Потом айяры из квартала аз-Зубейдийа дрались со стражей-харас, – мрачно проговорил парсидский кот. – Еще дрались на базарах, в паре кварталов сорвали пятничную молитву. Ну и кричали, что халифа околдовали и прибрали к рукам сумеречники.
– Они это уже с год как кричат, – пожал плечами Абдаллах.
– В этот раз дошло до погромов. – Джинн поднял почти не видные среди серой густой шерсти уши.
– Что ты хочешь сказать, во имя Всевышнего? До каких погромов?
– Разгромили пару домов наслаждений, мой господин.
– Причем тут сумеречники?
– Ходили слухи, что кто-то из посредников привез в город айютаек. В доме Джамиля-парса действительно нашли девушек-сумеречниц.
– И что? – прекратил перебирать четки аль-Мамун.
– Убили, – опустил желтые глаза джинн. – Изнасиловали и убили.
– Очень благочестиво, – мертвым голосом отозвался Тарик.
У нерегиля не было четок, и он просто сцепил руки в замок. Костяшки пальцев заметно побелели. Впрочем, и в лице Тарика не было ни кровинки. Аль-Мамун решил не вступать в словопрения.
– А потом дошло дело и до дворца, – вздохнул кот.
– Что случилось с дворцом, о Хафс?
– Жители столицы провозгласили халифом принца Ибрахима ибн аль-Махди.
– Что?!
Некоторое время в комнате лишь слышалось, как перекликаются во дворе джунгары и время от времени всхрапывают и ржут застоявшиеся лошади.
Четки аль-Мамуна лопнули, и рубиновые зернышки разлетелись, словно кто-то разломил спелый гранат. Абдаллах вдрогнул, сплюнул и отшвырнул бесполезную нитку в сторону.
Нерегиль с отсутствующим видом принялся собирать в ладонь упавшие рядом с ним рубиновые бусины.
– Ибрахим ибн аль-Махди, вот как… – пробомотал аль-Мамун. – Ибрахим ибн аль-Махди…
– Вазиры, Левая гвардия, стража-харас – все присягнули ему, – четко проговорил джинн.
– Абу аль-Хайджа предал меня? – тихо спросил Абдаллах.
Кот покачал мохнатой головой:
– Абу аль-Хайджа не стал командовать Левой гвардией. Но он и его таглиб получили земли в Асваде. И новые хорошие дома в квартале, что строится вдоль канала Нахраван.
– Абу-аль-Хайр? Вазир барида?
– Исчез из своего особняка вместе со всеми документами! – бодро отозвался джинн.
– Понятно, – тяжело уронил аль-Мамун. – Что с моей семьей? Буран, дети – что с ними?
– Они… бежали.
– Куда?
Кот тихонько фыркнул:
– Если бы ищейки Ибрахима знали, в столицу бы доставили их головы, о мой господин. Иорвет вывел их из дворца за день до начала бесчинств и штурма Баб-аз-Захаба.
– Иорвет?..
– Якзан. Якзан аль-Лауни, – подал голос черный кот.
– Штурм? Там был штурм?
– Еще какой, – вздохнул кот. – Сумеречники из хурс стояли до последнего, как ты понимаешь. Попавших в плен раненых сторонники нового халифа распяли. Головы убитых аль-самийа выставлены над воротами Баб-аз-Захаба и на Рынке прядильщиков. Народ ликует. В масджид проповедуют эру очищения аш-Шарийа от сумеречной скверны.
– Торжество веры, ничего не скажешь… – Голос Тарика оставался таким же неживым.
Аль-Мамун не выдержал:
– Вера и учение Али тут ни при чем!
Нерегиль взорвался в ответ:
– А что тут причем? А, Абдаллах? За что их убили, а?! За что?! За то, что они оставались верны своим клятвам? А я тебе скажу, за что! Вашей ублюдочной религии все время нужны жертвы! Человеческие, сумеречные – неважно! Вам нужно все время проливать кровь! Карматы честнее, чем вы, ашшариты! Они хотя бы не прикрываются Именем Единого! А вы беспрерывно воюете…
– …а когда не воюете, то друг друга убиваете и чужое делите, – спокойно продолжил аль-Мамун. – Я помню, что ты мне тогда сказал. Но ты не прав.
Тарик прижал уши и зло прищурился.
