Невесть откуда взявшийся черный кот ехидно спросил:
– А соевого соуса не принести? И так хорошо получилось, нечего жаловаться…
Нерегиль для верности погрозился пальцем еще раз:
– Утащить подальше, Намайо, значит утащить подальше. Не в соседнюю комнату. Подальше – значит подальше.
Утаскиваемый труп собирал под собой складками ковры.
– Ааа… он… – Аль-Мамун повернулся к нерегилю и сделал неопределенный жест руками в сторону удаляющегося сопения и шуршания ткани.
Тарик помялся и так же неопределенно покрутил ладонями:
– У Намайо… большой счет к людям. Они бросили его умирать на площади в аль-Хаджаре.
– На которую ночью вышли кутрубы и гулы, – мягко мурлыкнул под боком кот. – Если бы не Джунайд, бедняга отправился бы к новому перерождению…
– Ну так и пусть его, – решился аль-Мамун. – Пусть делает то, что захочет.
И небрежно отмахнулся.
Настороженно смотревший Тарик облегченно выпустил воздух. И улыбнулся:
– Действительно.
А кот подошел под самый бок и заметил:
– Тем более что он заслужил. Хороший удар.
– Не стоит благодарности, господин. Это был наш долг, – звякнул новый голос, и аль-Мамун подпрыгнул на своем спальном ковре.
Аураннка возникла в комнате бесшумно – серый шелк ее походного платья даже не шелестел. Только одуряющий аромат, сладкий, как персик, плыл над полом, когда она медленно шла к халифу. Белое личико казалось кукольным: узкие раскосые глаза, точки выщипанных бровей, ярко-алый маленький рот не шевелились, как нарисованные.
Аль-Мамун непроизвольно отклонился назад.
У самого края ковра сумеречница склонилась в глубоком поклоне.
Когда она подняла лицо, Абдаллах увидел тоненький шрам над правым глазом. Почувствовав его взгляд, аураннка поднесла к отметине узкую ладонь. Аль-Мамун поспешно отвел глаза, сумеречница тоже резко опустила руку и смешалась.
– Прошу вас, госпожа. Приступайте, – кивнул Тарик.
И пояснил снова подавшемуся назад халифу:
– Дама Амоэ здесь, чтобы помочь тебе, Абдаллах.
Аураннка, меж тем, оказалась за спиной. Персиковый шершавый запах окутал халифа почти ощутимой пеленой. Вдыхая аромат ее шелков, аль-Мамун не сразу понял, что ерзает, как от щекотки: по позвоночнику бежали приятные судороги, колени подергивались. А потом осознал, что щекочут тонкие длинные пальцы, остро, как иголки, тычущиеся в какие-то ведомые одной только женщине точки.
С неожиданной силой вцепившись аль-Мамуну в плечи, сумеречница встряхнула его так, что чуть не ссыпались вниз позвонки.
– Исполнено, Тарег-сама, – мурлыкнуло сзади.
Шелк зашелестел, голову повело от сладкого, тающего на языке запаха.
Борясь с неожиданно накатившей слабостью и мутью в голове, Абдаллах лишь нахмурился, когда к нему протянулась рука Тарика: давай помогу. Внутри черепа все распалось на какие-то кусочки воспоминаний, аль-Мамун явственно ощущал необычное для себя расслабление – и, в то же время, смутную тревогу. Словно что-то саднило под лобной костью, пытаясь напомнить о себе, словно что-то он забыл, и без этого кусочка мысли вся целостность затейливой вязи мира перед глазами распадалась на отдельные завитки…
Пальцы Тарика снова приглашающе согнулись: давай, мол.
Отчаявшись припомнить ускользающее и тревожное, аль-Мамун вздохнул и поднялся на ноги.
Пошатнувшись, он оперся на плечо нерегиля. Потом решительно пошел вперед.
Дойдя до занавески, аль-Мамун кивнул: откинь. Тарик повиновался, Абдаллах отпустил его плечо и пошел дальше, дальше, через пыльные покинутые комнаты, в которых, похоже, никто никогда не жил.
Дойдя до выходящей на передний двор двери, аль-Мамун устало вздохнул и сам развел руками протертый матерчатый коврик в проеме. Весеннее солнце и тысяча цветов брызнули в разум, отупевший в затхлости внутренних покоев. Среди помета и соломы метались куры и цыплята, топали копытами лошади, блики света играли на пластинах панцирей и ярком зеленом шелке рубах входивших в ворота воинов. Посмотрев себе под ноги, аль-Мамун увидел желтые костистые ступни с уродливо отросшими ногтями.
Озадаченно посозерцав их с мгновение, он охнул и пошатнулся.
Тарик снова поймал его под руку.
– Я… – пробормотал Абдаллах, ошалело таращась на свои ноги.
– Можешь ходить.
– Но…
– Смог бы и раньше, если бы подлый старикашка массировал тебе мышцы и заставлял передвигаться по комнате.
– А…
– А он давал тебе опиум и оставлял лежать.
– Но…
– Ему хорошо платили за это.
Резко выдернув руку из цепких пальцев сумеречника, аль-Мамун ухватился за шершавый, рассохшийся дверной косяк. Державшие коней под уздцы джунгары с любопытством посматривали на халифа. Воины Движущейся гвардии видели худого верзилу в несвежей рубахе и мятых штанах, босого и всклокоченного.
Прекрасное зрелище.
Прекрасное положение, о Абдаллах.
Прекрасный день, чтобы выйти на воздух.
Потом он раскашлялся. Персиковый морок расползался из головы, возвращая сознанию ясность и четкость мира. Мира, который оказался совсем не таким, каким он виделся в течение этих шести недель.
– Кто ему платил? – отперхав, просипел аль-Мамун.
– Это длинная история, – тихо ответил Тарик.
– Где он? Где ибн Шуман?
– Сбежал.
– Зирар?
– Сбежал.
– Зухайр?
Нерегиль не ответил.
Аль-Мамун повернулся к нему. Тарик молча покачал головой. И показал куда-то в сторону ограды. Сначала Абдаллах не понял. Потом разглядел длинный сверток, лежавший в тени высокого дувала. На старом истертом ковре проступили бурые пятна. Кровь.
– Мы нашли его мертвым в передней комнате, – мурлыкнуло под ногами.
Это пришел черный кот-джинн.
– Остальные?
– Сбежали.
– Куда? К кому? И кто платил ибн Шуману?
Тарик, скрипя половицами, медленно вышел на террасу и остановился в шаге впереди. Потом чуть повернулся и покосился на Абдаллаха большим серым глазом.
– Так кто? – свирепо поинтересовался аль-Мамун. – Тахир?
– Такое… возможно.
– Так ты не знаешь?! – вскипел Абдаллах. – А кто подослал убийц? Это ты знаешь?! Где была разведка? Где этот наглый аураннский котяра? Где Меамори?!
– Нет, – тихо и просто ответил Тарик, все так же, не мигая, глядя на него. – Я не знаю, где Меамори.
– Что?!
– Его взяли под стражу по приказу Тахира. Сразу после штурма Хаджара. Его и Иэмасу, который командовал в Движущейся гвардии эскадроном.
– И?..
– С тех пор Меамори и Иэмасу пропали, – отводя глаза и отворачиваясь, глухо выговорил Тарик. – И я не знаю, где они сейчас.
Что-то во внешне бесстрастном лице нерегиля подсказало аль-Мамуну воздержаться от дальнейших упреков. Кашлянув в кулак, он вдруг спросил:
– А… ты?..
Тарик снова покосился:
– Недавно. Два дня назад.
Абдаллах молча кивнул. Они друг друга поняли.
Помолчав и пошевелив ушами, нерегиль продолжил:
– Я сразу стал тебя разыскивать. Тахир хранил место твоего пребывания в тайне.
– Ты успел вовремя, – твердо сказал аль-Мамун.
Тарик вздрогнул – прямо как растерянная ловчая птица на рукаве.
– Я не шучу. Ты успел вовремя.
– Я…
– Я тебе признателен.
Нерегиль горько склонил голову:
– Я…
– Во всем, что случилось, нет твоей вины.
Тарик несколько раз сморгнул. И, странно скривившись, сказал:
– Это… я тебе признателен. За все, что ты сделал для меня… там.
Абдаллах расправил плечи, вздохнул полной грудью и вдруг улыбнулся бегающим курам. И ответил:
– Я знал, на что шел. И узнал, что хотел.
Тарик недоуменно поднял бровь.
– Ты от меня так просто не отвяжешься, нерегиль. И аш-Шарийа никуда не денется – во всяком случае, в ближайшие века. Так что не надейся, Страж Престола, на скорую погибель и конец света. У тебя впереди длинный путь и куча дел.
Нерегиль слабо улыбнулся и покачал головой.
– К тому же, – продолжил аль-Мамун, – я тебе обещал. Забыл?
– Что именно? – снова удивился Тарик.
– Что если что, я тебя достану с того света. Я поклялся девяносто девятью именами Всевышнего. Ну вот, ты сбежал. А я тебя – вернул. На водяное колесо не отправлю, не бойся.
Нерегиль ссутулился, прижал уши и с пугающей горечью проговорил:
– Я бы предпочел, чтобы ты отправил меня на водяное колесо.
Таким – испуганным? – он Тарика не видел.
Сердце словно бы сжала рука в кольчужной перчатке. Поддаваться страху нельзя.
– Что происходит? – жестко спросил аль-Мамун. – Я хочу знать правду.
– Я не знаю всей правды, – горько сказал нерегиль.
– Что случилось? – тихо переспросил Абдаллах, и страх принялся подниматься в нем, как вода. – Где Нум?
Тарик отчанно помотал головой.
– Что?! Где дети?!
– Я… не знаю… Похоже, их успели вывезти из дворца…
– Что?!..
Нерегиль попятился и снова замотал головой: ничего, мол, не знаю…
Под колено застучало что-то мягкое и теплое, ошалело глянув вниз, аль-Мамун снова увидел джинна – тот бил его по ногам хвостом и ходил, как ходят самые настоящие коты, когда трутся о штаны хозяев. Джинн поднял морду и строго сказал нерегилю:
