Умоляющий вопль раненого бербера – располосованный на плече золотой халат набухал кровью – встряхнули и вернули Иорвета в месиво боя.
Госпожа?..
– Не будешь, с-сволочь, – ответил низкий, грудной – и женский голос. – П-получай.
Приобняв барахтающегося в воде бербера за плечи, женщина со скрипом всадила тому под грудину нож. Бербер захрипел, забился. Женщина оскалилась, выдернула оружие и с наслаждением ударила снова, снизу вверх, в уже оползающее в руках тело.
– М-мразь… – прошипела она.
И повернула голову к Иорвету.
Длинные нащечники парсийского шлема не давали разглядеть лицо. Облипший от брызг, побуревший султан на макушке растрепался, часть прядей свисала прямо на нос. Женщина нетерпеливо смахнула их окровавленным наручем.
– Ну здравствуй, Якзан, – раздвинулись в улыбке полные красные губы.
Из-под старинного хорасанского шлема на лаонца смотрели очень знакомые, черные, как маслины, глаза.
– Здравствуйте, госпожа Мараджил, – проговорил Иорвет.
Меч жалобно заскрипел острием в камнях, когда он оперся на гарду обеими ладонями и с трудом поднял себя из воды. Лаонец старался не шататься под насмешливым взглядом женщины, дважды подсылавшей к нему убийц в далеком-далеком дворцовом прошлом.
Бившие с берега всадники опускали луки – небольшие, из турьих рогов. Те, что заехали в реку, встряхивали текущие красным сабли. Блестели бритые макушки, топорщились черные окладистые бороды, кое-кто поправлял большие мохнатые шапки.
Устало вытерев лоб рукавом, Иорвет криво усмехнулся. Сука-удача. Их спасли – надолго ли? – ушрусанцы. Ну что ж, это справедливо: предчувствие обмануло Видящего лишь перед самой смертью. Ошибка Видящего стоит ему жизни, иначе с чего бы ему умирать.
Горцы кого-то заарканили и поволокли по воде. С удивлением Иорвет понял, что в веревочной петле бьется и голосит женщина.
– Я благодарна тебе, Иорвет, – четко выговорила парсиянка.
И резко потянула с головы звякнувший кольчужной бармицей шлем. Подколотые наверх вьющиеся пряди распались по плечам.
– Ты спас мою сестру, Зубейду-хатун.
Они долго смотрели друг другу в глаза. Мараджил, кстати, взгляда не отвела. Лишь пожала плечами:
– А за то, прошлое… Не вини меня, Якзан. Вспылила я.
– Со всяким бывает, – без тени насмешки ответил Иорвет.
Прислушавшись к дыханию жизней в роще жидких акаций, он добавил:
– С госпожой Зубейдой путешествовали дети халифа. Их ты тоже спасла, моя госпожа.
– Танджи, выходит, до них не добрались, – усмехнулась Мараджил.
– Не добрались, – тихо подтвердил Иорвет.
– Ну что ж, – улыбнулась парсиянка. – Спасла так спасла.
И гаркнула одному из своих айяров:
– Коня господину хранителю ширмы!
Придерживая папахи, те кинулись ловить под уздцы берберского – судя по варварскому обилию кистей на поводьях – гнедого.
С берега донеслись новые женские вопли. Айяр подтаскивал к себе на аркане девушку в сбившемся платке.
– Зачем твои воины убивают женщин? – спокойно спросил лаонец.
– Ты знаешь, как танджи вас нашли? – покосилась Мараджил.
Ушрусанец тем временем подтянул упирающуюся, голосящую невольницу к себе под стремя, ухватил за выбившиеся волосы, запрокинул голову и взрезал горло.
– Нет, – ответил Иорвет.
Все-таки он допустил ошибку. Скверно.
Это значило, что смерть идет за ним по пятам. И хорошо, если только за ним…
– Кто-то из рабынь навел. Берберки – тоже из танджи.
Лаонец промолчал.
– Не думай, что у них есть чувство родства, – торопливо добавила парсиянка. – Нум – из племени гудала. А на вас напали танджи. Им плевать на детей из чужой кочевой орды – так-то, Якзан. К тому же, все они предали, так или иначе. Едва завидев погоню, принялись растаскивать драгоценности и ткани. Ты был занят боем и ничего не видел. Садись в седло, я хочу посмотреть на сестру.
Лаонец молча полез на встряхивающего мокрой гривой гнедого.
Уже верхом, Мараджил снова обернулась:
– И не вини себя, о Якзан. Ты не мог разглядеть предательниц, если они не попадались тебе на глаза. А они не попадались.
– Кто это был? – невзначай поинтересовался Иорвет, закидываясь в седло.
– Не знаю, – беззаботно пожала плечами парсиянка. – Теперь уже неважно.
Берег пестрел вывернутыми из ларцов и вьюков тканями. Среди многоцветья узорчатого шелка платья лежавших женщин казались одинаковыми – из-за красных пятен. Айяры в поисках раненых деловито бродили среди развороченного груза, пиная и переворачивая тела.
Мараджил снова обернулась, упершись в лаонца большими черными глазами:
– Меня предупредил Фазлуи, мой маг. Он гадал. И ему выпали – одновременно – два знака. Предательство и женщина.
– Это должен быть один знак, – пробормотал Иорвет.
Оглядевшись и посчитав, он понял, что из его воинов выжило пятеро. Асаи, аураннец, медленно поднялся от полощущегося в воде тела друга. И покачал головой.
Пятеро. Четверо людей и один сумеречник.
Айяров госпожи Мараджил лаонец считать не стал.
* * *С низких, дрожащих мелкими листиками ветвей капало. Кривые, перекрученные на здешних ветрах стволы акаций торчали из каменистой рыжеватой земли. Сбившись в шумно дышащую кучу, все таращились на темные фигуры идущих под деревьями воинов. Подол стоявшей впереди Зайнаб-няньки был таким же, как у всех, – грязно-рыжим от глины, с прилипшими желтыми перышками опавших листьев.
Зайнаб подняла руку с судорожно зажатой джамбией:
– Не подходи, госпожа!
Ныряя под длинную мокрую ветку, Мараджил пригнулась и фыркнула:
– Да ты никак рехнулась, о женщина. Ты не отличаешь врага от друга, о Умм Шабзи.
В ответ та всхлипнула и задрожала всем телом, но руки с кинжалом не опустила:
– Всевышний мне свидетель, госпожа. Я вас к деткам не подпущу, во имя Милостивого.
Послышался жалобный всхлип.
– Ты о чем, о Умм Шабзи? – нахмурилась Мараджил.
– Опусти оружие, Зайнаб, – звякнувший из сумрака голос Якзана заставил кормилицу вскрикнуть.
Иорвет возник из-за спины Мараджил черной высокой тенью. Нянька попятилась под взглядом обморочно спокойных совиных глаз. Рука ее задрожала и опустилась. Зайнаб выдавила из себя, не в силах отвести завороженного, как на змею уставленного взгляда:
– Я ту одежку очень хорошо помню, госпожа Мараджил. Ну ту, что вы Аббасу прислали, от которой кошка сдохла… Мы с детками как раз в Шадяхе гостили. Госпожа, не подходите…
– Что ты несешь, о ущербная разумом? – рявкнула парсиянка, хватаясь за рукоять своего ножа.
– Ту одежду прислала не госпожа Мараджил, – вдруг сказал Иорвет.
В голосе его звучала бесконечная усталость.
– Помет Варагн и тысячи горных дивов! – яростно выругалась мать аль-Мамуна, и женщины возмущенно закричали, зажимая уши.
Мараджил это, правда, не смутило:
– Я прекрасно знаю, что это была не я! Хотела бы я знать, кто! А, Иорвет? А? Кто?
Зубейде мучительно захотелось вскочить и зажать сумеречнику рот ладонью. Но она не успела.
– Отравленную одежду для Аббаса прислала госпожа Буран, – вздохнув, четко выговорил лаонец и уставился в пустоту.
В душной влажной тишине на ветке набухала капля. Ее брюшко вытягивалось темной водой, словно прелая листва под ногами тянула ее вниз, вниз.
Капля сверкнула и упала, ветка вздрогнула и просыпалась дождиком.
Буран шумно выдохнула. И вдруг заикала, зашмыгала:
– Ыыыыы… Н-не… не я… я не буду… я не…
Развернувшись всем телом, Зубейда размахнулась и влепила пощечину по обрюзглому, замазанному сурьмой лицу. Женщина визгнула, Зубейда ударила снова – наотмашь, не жалея пальцев.
– Мразь… Тупая несмысленная мразь… – прошептала она, придерживая ушибленную – попала по подбородку – ладонь.
Мараджил отодвинула кормилицу и сделала шаг вперед. Задумчиво посмотрела на Буран. Вздохнула и потянула из ножен длинный хорасанский кинжал – прямое лезвие тускло блеснуло в полутьме качающихся, капающих листьев.
– Бесполезная дрянь, – покачала головой парсиянка.
– Н-не на-ааадо-ооо…
Черной глупой тушей Буран подалась назад, пытаясь ползти на заднице по камням и мелким сучьям.
Мараджил шагнула снова. Зайнаб стояла столбом, вытаращив глаза и приоткрыв губы. С нижней свешивалась капля слюны. Жена Мамуна тоненько блеяла – как овца, которой связывают ноги перед убоем. Овце нельзя показывать нож, это против шарийа, но она его все равно чувствует…
– Меня сослали в Хисн-аль-Сакр, – с тихой, лютой ненавистью пробормотала Мараджил. – В глушь, в холод, в безлюдье. Из-за тебя, сука. Подумать только, я ведь могла опоздать к переправе…
И, зашипев, парсиянка цапнула Буран за платок, мстительно скривилась и всадила лезвие под подбородок. Жена Мамуна вытаращилась, засипела и забулькала. На грудь по черной ткани влажно потекла кровь.
С чавкающим звуком выдернув нож, Мараджил пнула обмякшее тело в плечо, и оно завалилось на спину.
