Яна Кроваль
Беглянка
От прошлого не сбежать. Встреча
Жизнь — это череда случайностей,
Вляпавшись в одну — жди следующей.
Или ту же самую…
Холодные лучи восходящего солнца освещали небольшую площадь, окрашивая её в устрашающие красно-розовые тона. Стелющийся по земле туман окутывал ноги столпившихся по краям рабов, смиренно опустивших головы. А приглушённая тишина придавала обстановке неприятный оттенок затишья перед бурей.
Собственно, это и был тот самый напряжённый момент, так ловко описываемый парой простых слов. Приближение ужасающего представления.
Каждый из невольников прекрасно знал, что где-то посередине площади намертво врыт в землю столб особой конструкции, от которого вскоре будет немыслимо отвести взгляд, и с нетерпением ждал того момента, когда станет наконец можно оторвать взор от земли и немного подвигаться, разгоняя застывшую кровь… Но пока ещё не все хозяева и господа в сопровождении безмолвных женских силуэтов и своих покорных детей собрались на платформе, пока ещё не появился император, пока ещё не привели осуждённого, мы продолжали терпеливо мёрзнуть и ждать.
А рассвет тем временем разгорался всё сильнее, приближая начало нового бесконечно длинного дня. Постепенно красный свет сменился на оранжевый, туман слегка рассеялся, обнажив серые камни мостовой, и на моей лодыжке вдруг ощутимо нагрелся контроллер, передавая вполне понятный приказ.
Вместе с остальными невольниками я торопливо согнулась в глубоком поклоне, дождалась понижения температуры и выпрямилась, снова застыв недвижимой статуей.
Пришло время зрелища.
Глядя строго перед собой, я осторожно скосила глаза на ворота справа, сквозь которые только что прошла группа из четырёх человек. Первым шёл палач, коим сегодня выступал император собственной персоной, а за ним следовали два внушительных охранника, ведущие под руки осуждённого.
Меня настолько шокировала личность палача, что на последнего я даже не обратила внимания.
На моей памяти Диктатор впервые играл эту роль, и я могла лишь гадать, что послужило тому причиной — личные интересы императора, близкое положение приговорённого к правящей верхушке или что-то другое…
Как бы то ни было, всё это интересовало меня не больше, чем фигура самого осуждённого. Жизнь рабы научила не думать лишнего, меньше размышлять о великом, реже мечтать о будущем и практически не вспоминать прошлое. Слишком наглядны оказались результаты, к которым приводило иное поведение. Я научилась покорности, смирилась со своей участью и уже привыкла просто существовать в настоящем. Заперла где-то глубоко внутри рвущуюся на свободу душу, оставив в сердце лишь страх не угодить какому-нибудь из хозяев да толику сочувствия к людям моего или сходного статуса. Например, тем несчастным вольным женщинам, условия жизни которых здесь были немногим лучше рабских. Или невинным свободным детям, которые с младенчества воспитывались в такой строгости, что её легко можно было спутать с неволей.
Поэтому к приговорённому я не испытывала ни жалости, ни злорадства — мне был просто безразличен этот провинившийся господин и его дальнейшая судьба, которую я и без того примерно знала.
Да. Это скучное утро запросто могло стать для него последним. И мне было всё равно.
Дождавшись, пока группа достигла точки назначения, я мазнула по осуждённому пустым взглядом и переключилась на императора, с абсолютным равнодушием снимающего со столба пятихвостую колючую плеть. Однако что-то в облике приговорённого заставило меня вернуться назад и отметить то безмятежное спокойствие, с которым он встал на указанное охранником место, поднял руки вверх и позволил зафиксировать их в специальных креплениях. Следующим шагом один из сопровождающих нажал на рычаг, резкий рывок привёл в движение тросы — и вот уже несчастный молча вытянулся по струнке, рефлекторно вскинув голову. Яркий солнечный блик на мгновение озарил его черты, заставив меня испуганно округлить глаза.
Инквизитор!
Душа рванула на свободу, в клочья разодрав свои оковы, бесконечные вопросы мигом наводнили мозг, а сердце болезненно сжалось…
Солнце скрылось за облаками, и осуждённый слегка опустил лицо, оставив меня наедине со своими сомнениями. В реальность происходящего категорически не верилось.
Мог ли Лауль Фирр действительно объявиться здесь? Как в таком случае он сумел попасть на закрытую планету? В какой роли? Разведчика, дипломата, предателя или пленного? А, быть может, всё это банальная случайность?..
Я вполне допускала некую вероятность ошибки. Всё-таки за два года его образ частично стёрся у меня из памяти, я легко могла бы обознаться… Но в глубине души была уверена — зрение меня не обманывало. У столба был распят мой старый знакомый, тот самый Инквизитор, на всю вселенную известный своими необычными методами ведения дел…
И теперь он сам очутился в роли жертвы.
Тем временем палач несколько раз взмахнул плетью, расправляя её хвосты и примеряясь к их длине, а затем одним ловким движением распорол куртку на спине Лауля от шеи до основания, вместе с рубашкой и кожей. Тот вздрогнул, однако не издал ни звука. Следующим взмахом император окончательно обнажил осуждённого и приступил к делу, а я, не смея зажмуриться или отвернуться, чтобы не получить потом свою долю наказания в более тёплой «домашней» обстановке, болезненно прикусила губу.
За ту пару месяцев, что я провела на этой бесчеловечной планете, такая экзекуция применялась всего дважды, непосредственно в начале, и это было одно из самых отвратительных зрелищ, что мне довелось наблюдать. Кровь, ошмётки кожи, куски мяса, сломанные кости и крики, крики, крики… А главное — оба раза это было лишь казнью, представленной в качестве заслуженной кары за некий не озвученный, но чрезвычайно серьёзный проступок. Число ударов каждый раз было разным, и я не была уверена, что оно вообще как-то регламентировалось. Скорее зависело от целей палача. Сила тоже целиком и полностью обуславливалась его желаниями и умением обращаться с плетью… Помню, первый раз осуждённому уже на третьем замахе разорвало горло случайно выбившимся из общей кучи хвостом, а во второй раз палач бил с таким воодушевлением, что остановился, только обнажив позвоночник давно переставшего подавать признаки жизни тела.
Воистину дикая сцена…
Пожалуй, это было больше похоже на пытку. Хуже, чем повешение, четвертование или освежевание. Это было истязание надеждой. Надеждой остаться в живых, выдержать и заслужить если не прощение, то хотя бы право на искупление… И как бы я ни ненавидела Инквизитора, сколько бы боли он ни причинил мне и многим другим людям, я никак не могла пожелать ему подобной участи. Как бы то ни было, у него всегда имелись достойные причины поступить именно так. И в большинстве случаев наказание было соразмерно содеянному. Сейчас же я была в этом сильно не уверена.
Один удар, второй, третий… Я физически ощущала его боль и не дрожала только потому, что боялась угодить на его место. А Диктатор всё бил и бил, сильно, с размахом, не сдерживаясь и не скрывая своего профессионализма…
Первые два прикосновения плети Инквизитор перенёс смирно, на третий глухо выдохнул, а на шестой площадь огласил его протяжный стон, от которого у меня едва не остановилось сердце.
Как бы я ни была на него обижена, как бы больно в своё время он мне ни сделал, как бы мне ни было хорошо и спокойно без него, я так и не смогла до конца подавить свои чувства. И та часть тела, где они обитали, особо остро реагировала на весь этот кошмар…
Лауль стойко вытерпел десять ударов, а на одиннадцатом таки сорвался на крик. И я его понимала. Крепиться, до последнего надеясь, что это скоро кончится, крепиться, не зная, сколько ещё мучений впереди, крепиться, невероятной силой воли подавляя адские вспышки боли, крепиться, чтобы испытать их снова, крепиться, с каждым разом на шаг приближаясь к смерти… Нет, ну как тут не закричать?..
