Ольга Ильина - Особенные. Элька-2

Я не думала, что когда-нибудь окажусь в такой отстойной ситуации. Не думала, что вообще здесь когда-нибудь окажусь. Инквизиция. В средневековье это слово вызывало ужас и трепет, но только у людей. Как говорит бабушка, в те времена людям редко удавалось вообще поймать хоть одну настоящую ведьму. Максимум, на что они были способны — знахарки, травницы, пустышки. А потом первый темный решил воспользоваться возможностью. Его звали Бальтазар Бьюэрман. Страх людей перед ведьмами позволил этому чернокнижнику получить неограниченные возможности. Все жертвы, суды и пытки, что он провел, все гневные речи, которыми он разжигал ненависть в обычных людях, все ради одной цели — обнаружить истинных ведьм. И забрать их силу. Когда бабушка мне об этом рассказала, я усмехнулась.

— Все всегда ведет к силе, не так ли?

Она не ответила мне тогда. Впрочем, я сама убедилась в этом на собственном опыте. И вроде мир изменился, люди, другие, даже инквизиция стала оплотом порядка. И методы стали гуманнее. Темные научились обходиться без смертей. Но лгут, по-прежнему, искусно. Так, как полагается темным. И когда я запомню, наконец, что им нельзя доверять? Но снова и снова наступаю на одни и те же грабли. Я — идиотка.

Меня держали в маленькой комнатке, в которой даже посмотреть было не на что. Серые стены, серый пол, серый стол и даже стул, на котором я сидела. Все серое. Ненавижу этот цвет. Здесь даже зеркала не было, как в американских комнатах для допросов. Впрочем, из всего того, что я узнала за последний год, такими примитивными способами инквизиторы не пользуются. А жаль. Я бы хоть на себя поглазела, может, что-то новое увидела. В зеркале оно как? Иногда можно убедить себя, что ты не такая дура, как может показаться. Жаль, очень жаль, что здесь нет зеркала.

Через два часа бесцельного, пустого сидения, стало казаться, что меня маринуют. Очередная тактика допросов? Ты умираешь от скуки, и тут появляется добрый дядечка, которому ты готов выложить все, признаться в чем угодно, сделать что угодно, лишь бы выбраться, лишь бы больше не сидеть в этой страшной серой комнате и не сходить с ума.

Год назад я бы сломалась. Но, меня обучали лучшие. Поэтому я встала, потерла затекшие руки, закованные в наручники, еще одна тактика допроса, полагаю, залезла на стол и уселась в позе лотоса. Я бы на пол села, но штаны жалко. Они, между прочим пятьсот долларов стоят. Да и холодно на полу. А мне еще детей рожать. Когда-нибудь.

Помедитировать не удалось. Видимо, им тоже надоело лицезреть мое часовое сидение в одной позе. Устали бедненькие. Прислали лучшего, но как же я удивилась, когда узнала его.

— Ты?

Хотя, чему я удивляюсь. Все лгут. Друзья, родители, бабушка. Одной ложью больше, одной меньше. Какая разница? Просто больно в очередной раз довериться кому-то и получить снова щелчок по носу или удар под дых. И когда я разучусь доверять людям, впускать их в свое сердце, и вновь, и вновь разочаровываться. Правильно бабушка говорит, сердце надо беречь. А я не берегу. Глупая.

Я вздохнула, усмехнулась даже, прекрасно зная, что уже проиграла. Так просто меня не отпустят. Если он здесь, значит, защиты у меня больше нет, значит, я осталась одна. А ведь он предупреждал меня когда-то, я не послушала.

— Мне следовало догадаться, что они пришлют тебя. Вопрос только зачем? Чтобы спасти или уничтожить?

Я ожидала чего угодно, но только не безразличного:

— Слезь со стола.

Хм, значит, все-таки уничтожить.

— Нет, разве можно так безбожно опаздывать? Во сколько мы договорились встретиться?

— Прости, я уже бегу.

— Лен, ты мне полчаса назад это говорила.

— Ну, не дуйся, я буду через пять минут, — протянула подруга и отключилась.

Ага, конечно через пять. Умножим на десять, и это будет верный ответ. Одно радует, этой вертихвостке не удалось затащить меня с собой в торговый центр. Этого приключения я бы точно не пережила. А здесь хорошо, в Праге в смысле. Особенно летом. Чехия маленькая страна, но необыкновенно красивая. Я в нее влюбилась. Но жить здесь… Олеф предлагала, но я боюсь, что все очарование пропадет, и это место превратится в тыкву, как карета Золушки после двенадцати. К тому же я должна учиться преодолевать свои страхи. А они все там, точнее один, самый большой мой страх. Так, стоп. Не думаем об этом. Я лучше почитаю и наслажусь, наконец, яблочным штруделем знаменитой Славии, кафе, где когда-то обедала сама Марина Цветаева. Интересно, а за каким столиком она сидела? Наверняка у окна. Может даже там, где я сейчас сижу. Жаль, у меня нет с собой томика ее стихов, тогда я действительно бы почувствовала себя в прошлом, настолько далеком, что кажется, его и не было вовсе. Но для Марины Цветаевой оно было. И для меня есть. Интересно, какие мысли обуревали ее здесь?

Внутри было многолюдно. Я слышала немецкий, английский, корейский, японский и даже бенгали, кажется, а вот русский как-то потерялся во всей этой какофонии разных национальностей. Мне нравилось здесь. Нравилось сидеть у окна, смотреть на спешащих и просто прогуливающихся по набережной людей, туристов, нравилось вдыхать запах Европы. У нее особенный запах, а у Чехии лучший из всех. Что-то кольнуло внутри. Сердце сжалось в тревожном предчувствии чего-то. Я увидела человека, просто прохожий, он даже не смотрел в мое окно, не смотрел на меня. Просто шел. Но у него походка Егора. И, для моего бедного сердца этого уже достаточно. Я несколько раз глубоко вздохнула и прочитала про себя строки, которые недавно нашла в интернете. Молодой писатель Ольга Климчук создала настоящие, цепляющие за душу, такие искренние стихи, что они буквально врезались в память. Я повторяла их каждый раз, когда мне становилось хреново. Как какую-то молитву, как мантру. И что удивительно, отпускало. Отпускает и сейчас.

Как бы я этого хотела, испепелить все. Но не могу. Не получается пока.