Котова Анна Юрьевна
Время Изерлона
В 310 г. космической эры молодой амбициозный политик Галактической конфедерации Рудольф фон Гольденбаум добился совмещения в своих руках постов премьер-министра и президента Конфедерации и провозгласил создание Галактической империи, объявив себя первым ее кайзером. В том же году он отменил и летоисчисление по космической эре. Основанная Рудольфом I династия Гольденбаумов находилась у власти около пятисот лет, пока в 799 г. к.э. (490 г. по рейхскалендарю) ее не сменила династия Лоэнграммов. Галактический Рейх Гольденбаумов представлял собой монархическое государство с драконовским законодательством. В частности, печально известен закон об охране генетической чистоты человеческой расы, подразумевавший физическое уничтожение или насильственную стерилизацию неполноценных. Время смягчило многие изначальные установления законов Рудольфа, так, закон об охране генетической чистоты к середине V в. Р.К. повсеместно игнорировался, хотя и не был отменен официально. Однако ответственность за преступления против короны и Рейха по-прежнему распространялась на всех родственников преступника до третьего колена.
История галактических войн, т. II. — Серия "Популярная энциклопедия". -Хайнессен, 6 г. Новой эры
Слово — не воробей.
Прописная истина
Один. Крушение детства
В восьмидесятые годы пятого столетия (по имперскому календарю, конечно) проживало в переулке Веселой мельницы небогатое, но почтенное бюргерское семество Шлезингов — муттер, фаттер и две дочки… Ой, что это я, — старшая-то дочка была вовсе не Шлезинг, отчим так ее и не удочерил. Звали ее Мария Сюзанна Беккер, так что, как нетрудно догадаться, она носила девичью фамилию матери.
Потому что Мария Сюзанна была дочь греха, впоследствии довольно небрежно прикрытого законным браком.
Была она хорошенькая блондинка, похожая на маму, тоже хорошенькую блондинку, но дочка получилась несколько утонченнее матери. Шептались, что ее отец был знатнее фон Клопштоков и подцепил юную Эльзе Беккер прямо на улице, когда она несла заказчице собственноручно расшитую розами белую нижнюю юбку. Болтали, что дворянин сильно любил белошвейку, но о женитьбе, конечно, и речи не шло. Зато к свадьбе с Иоганном Шлезингом Эльзе получила шикарный подарок — настоящий большущий черный лимузин. Разумеется, молодые первым делом продали машину, не отвечавшую их скромному, но достойному статусу. Как раз хватило на галантерейную лавку.
Марии Сюзанне было уже четыре года, когда ее мама вышла замуж, и она кое-что помнила, хотя и смутно. Загородная вилла, пруд с лебедями, платьице с пышным розовым подолом, яркое утреннее солнце сквозь переплет высокого окна. Золотая чайная ложечка с эмалевой птичкой на верхушке витой ручки. Ложечку эту Мари унесла с собой, когда они с мамой уезжали с виллы. Герр Клоссе, дворецкий, разрешил: "Возьми на память, маленькая Мари, пусть у тебя останется хоть что-то". Она помнила, как спросила у Клоссе, не накажут ли его за ложечку, и как он ответил: "Не волнуйся, хозяин не будет против".
Вот интересно — герра Клоссе она запомнила прекрасно, а самого барона фон Риннерштадта, который приходился ей родным папашей, — нет. Следующее воспоминание — мама в белых оборках и герр Шлезинг в черном фраке. А потом уже не интересно, сказка кончилась, и началась жизнь.
Мария Сюзанна ходила в школу, где отчаянно скучала на уроках домоводства и оживала только в танцклассе. Помогала отчиму в лавке. Выводила сестренку гулять на бульвар кайзера Отто. Дружила с двумя девочками по соседству и враждовала с красивым мальчиком с Вейгенштрассе. Мальчика время от времени присылала его мать, портниха, в их лавку за пуговицами и нитками, и он вечно дразнился и показывал язык. Мари отвечала тем же.
Так бы оно и шло, да случилось несчастье.
Был очередной государственный праздник — день рождения кайзера. Папаша Шлезинг выпивал с друзьями после трудового дня в ближайшем кабаке. Выпив лишнего, он обычно становился громогласен. И надо же такому случиться — именно тогда, когда галантерейщик высказал крамольную мысль насчет "среди Гольденбаумов было много идиотов", в зале наступила, как это часто бывает, внезапная тишина, и фразу герра Шлезинга услышал каждый из присутствующих. Продолжение реплики — о том, что нынешний-то кайзер еще ничего, человек приличный — разобрали только приятели почтенного бюргера.
А в углу за столиком сидел неприметный субъект, считавший своим долгом доносить куда следует о неблагонадежных. Как его звали — не знаю, да и кого это интересует.
Короче, наутро перед местным представителем компетентных органов легла исписанная корявым почерком бумага. Слова "оскорбление величества" просто бросались в глаза. Реагировать в таких случаях следует незамедлительно — и уже к обеду за герром Шлезингом пришли.
Когда Эльзе Шлезинг поняла, что случилось, сработал инстинкт, столь распространенный в Рейхе. Включился аварийный двигатель. Еще не успели разойтись кругами сплетни и пересуды, а галантерейная лавка была уже продана соседу, дом — переписан на пятиюродного племянника, на вырученные деньги куплены билеты.
В одиннадцать сорок вечера Эльзе и маленькая Аманда Шлезинг улетели с Одина на одну из окраинных планет, и следы их затерялись среди звезд.
А Мария Сюзанна осталась.
Мать любила свою старшую дочь, но на три билета денег не хватало. И когда встал вопрос — кто из троих останется, ответ на него был очевиден.
Мария Сюзанна — не Шлезинг. Если она переместится куда-нибудь из родного переулка, ее никто не будет искать. Ей ничего не грозит.
Ну, правда, не очень понятно, на что жить, но девушка молодая, здоровая, красивая, — авось, не пропадет. Может быть, даже найдет себе богатого покровителя.
Эльзе обняла старшую дочь на прощание, сунула ей в руки кошелек — на первое время хватит — и умчалась в никуда.
Мари подхватила чемодан с барахлишком (два платья, белье, запасные туфли, документы, учебник физики для женских общеобразовательных школ, золотая ложечка с птичкой) — и отправилась во взрослую жизнь.
Ей было шестнадцать.
Кафешка на окраине столицы, в сорока километрах от переулка Веселой мельницы, показалась поначалу неплохим выходом из положения. Хозяин готов был поселить Марию Сюзанну у себя в мансарде и платить ей небольшую, но вполне достаточную для жизни зарплату. В обязанности входило — подавать еду, быть расторопной и любезной с посетителями.
Мари согласилась сразу и в тот же вечер сновала между столиками в форменном платьице и фартуке с оборками, улыбаясь бюргерам и младшим армейским чинам. Они пили пиво и норовили ущипнуть за ягодицу. Мари ловко уворачивалась, смеясь. Пусть тянут лапы, если им так нравится, а большего она не допустит.
