— Скажи, а какой резон этим еретикам драться с тобой? Вот тот, еретик, что тебе чуть глаза не выдрал, он чего на тебя так кидался? Зачем им драться вообще?
— Ну как зачем — своих детей, жену защищают — их же тоже выпускают на арену. Я как его жену и детей подрезал, он на меня и кинулся. Думал убьёт, вроде худой был, вот как ты, а столько силы оказалось. В вас, худых, сила таится, сразу не увидишь, а когда начнёшь бороться, иногда и не сладишь. Вот помню как-то пришёл один наёмник в трактир, стали мы с ним на руках тягаться….
Андрей слушал болтовню вышибалы, окаменев как скала, и думал: «Если сейчас воткнуть тебе нож в глаз, ты, сучонок, сильно будешь верещать? Господи, дай силы сдержаться! Если сейчас я его положу, мне отсюда надо будет бежать. Но ведь как хочется прирезать ублюдка! Он и сам не понимает, какой он подонок…ведь казалось бы — простой парень, даже незлобивый, но ведь тварь! Нет — твари, они Божьи, они не убивают ради развлечения, только люди это могут. А ведь я не сильно от него отличался…»
— Ну вот, это и есть Круг — важные господа сидят, смотрят, делают ставки — сколько продержатся еретики. И простой народ пускают, там есть кассы — принимают ставки, сколько минут продержатся. Мой деверь как-то целую кучу денег выиграл на одном еретике, бывшем вояке, как оказалось! Он трёх бойцов положил, прямо голыми руками, пришлось его исчадьям убивать — напустили на него чуму, он так и сгнил на Кругу — покрылся чёрными язвами, и всё хулу на Сагана кричал, чего-то про Бога, про веру, мы так смеялись — лежит, гниёт, а всё про Бога своего болтает! Не помог ему его Бог! Ну да ладно, ты доедай, а я пойду проверю, как там Василий, да надо уже за залом смотреть. Народ собирается, вечером вообще шумно будет. Дождись Петра Михалыча, он што-нить придумает.
Вышибала ушёл, а Андрей сидел у остывшего горшка с мясом — есть ему совершенно не хотелось. «Как мог образоваться такой мир, в котором всё перевёрнуто с ног на голову? И усмехнулся — ты же сам жил, перевёрнутый, чему удивляешься? Тому, что тут нет морали? Или такой вот, пОходя, жестокости и подлости? Что, на Земле такого нет? Ладно, надо укрепиться тут — обживусь, приму решение, как мне жить. Неужели тут все вот такие подонки, как этот парень?»
Он посидел ещё некоторое время — может час, может два, он не замечал течения времени, погрузившись в подобие транса. Прикрыв глаза, он молился, и просил Бога наставить его на путь истинный. К концу своих размышлений, монах пришёл к выводу, что его послали в этот мир очистить его от скверны. И очистить так, как он умел это делать — убивать. Выжигать калёным железом скверну. Иначе, зачем он тут?»
— Ты Андрей? Петька мне сказал, что ты ищешь работу, это так? — перед Андреем стоял невысокий полноватый человек лет пятидесяти отроду, с седыми, зачёсанными назад и покрытыми чем-то вроде масла волосами. Его маленькие умные глаза внимательно обшаривали худую фигуру монаха, как будто оценивая — много ли на нём мяса, и пойдёт ли оно в котёл.
— Что умеешь делать? Поварить? Конюхом?
— Я не особо что умею — честно признался Андрей — могу помогать поварам, нарезать, мыть, могу прибираться, или помогать конюху. Я быстро учусь. Могу на повара выучиться. Мне нужна работа и жильё, и я готов отработать.
— Хммм…по крайней мере честно, не наврал — приятно удивился хозяин трактира — обычно начинают врать, рассказывать о том, какие они знатные повара и управляющие. Потом, оказывается, что заправку-то для щей нарезать не умеют. Ну что же — таких честных людей как ты, надо ценить. Я возьму тебя разнорабочим, будешь делать то, что скажу — помогать поварам. Таскать воду, рубить дрова, ну и так далее. В конюшню тебя не допущу — пусть конюх сам занимается, это его работа, а ты по кухне и по залу будешь работать. Жалование тебе — серебряник в день, плюс питание. Жить будешь…хммм…есть у меня комнатка, маленькая, правда — одна кровать встаёт, и всё. Так что будешь жить один. Это все вещи, что у тебя есть?
— Да…как-то не обзавёлся ещё вещами. Вернее — бросил дома.
— Знаю, знаю…Петька рассказал мне о тебе. Что же — давай, работай. Пойдём. Я тебе твою комнату покажу.
Они прошли знакомым коридором через подсобку, и скоро Андрей оказался в маленькой комнатке.
И вправду, она не вмещала больше, чем узкую кровать, похожую на ту, на которой он спал в келье монастыря. Он был очень рад, что придётся жить одному — во-первых привык к одиночеству, а во-вторых, не будет такого соседа, как Петя, с утра до ночи рассуждающего о своих подвигах на Круге. Он бы или с ума сошёл, слушая это целыми днями, или придушил бы его при первой возможности. Скорее — второе.
Андрей не обольщался, думая, что он задержится тут надолго — если он начнёт убивать приспешников Сатаны — а он верил, что Господь послал его именно для этого — в конце концов, его вычислят, и придётся бежать. Или погибать… Вернее всего — погибать. И может, это и было его Искупление?
Уже месяц он работал в трактире «Серый кот». Как ни странно, работа мало чем отличалась от его послушания в монастыре — она была ему не в тягость — к тяжёлой и грязной работе он привык, от неё не отлынивал, и постепенно коллектив трактира его принял, как своего. За исключением конюха.
Этот здоровенный ленивый парень, всё время старался как то его задеть, пошпынять, пройтись глупыми шутками по его безотказности и усердию.
Как-то раз, Андрей проходил с полными вёдрами мимо конюшни, на пороге которой сидел конюх Ефим, в очередной раз прохаживающийся в его адрес:
— Эй ты, придурок! Иди прибери у меня в конюшне! Ты же любишь работать, так иди, поработай, подхалим хозяйский! Противно смотреть, как ты всем стараешься угодить! Как проститутка! А может ты не мужик вообще, а шлюха? Пошли ко мне в конюшню, сделай мне хорошо, шлюха!
В дверях трактира и возле него встала толпа зевак — посетители трактира и случайные прохожие, подзуживающие конюха, надеясь на бесплатное развлечение — может подерутся?
Видя такое внимание, конюх расходился всё больше и больше:
— Шлюха, ну иди скорее, я совсем уже распалился! Иди, сделай мне хорошо! — парень радостно загреготал, уверенный в полной своей безнаказанности — а может хозяину пожалуешься? Ты ему тоже делаешь хорошо? Кувыркаешься небось с ним, шлюха?
Андрей остановился, подумал секунду, поставил ведро на землю, а с другим ведром направился к сидящему на пороге и самодовольно улыбающемуся Ефиму.
— Распалился, говоришь? Охладись! — и Андрей выплеснул ведро ледяной воды прямо в лицо негодяю. Тот захлебнулся с ледяной струе, ошеломлённо заморгал глазами, протирая их рукавом рубахи, а потом взревел и бросился на монаха со всей дури своих ста двадцати килограммов:
