Ближе к полуночи людей становилось всё меньше, они расходились, и услуги Андрея больше не понадобились. Его отпустили отдыхать в свою каморку.
Он провёл в каморке с полчаса, выгляну из неё, посмотрел, чтобы в коридоре не было лишних глаз, и выскользнул из трактира через заднюю дверь.
Идти до храма было довольно далеко, он находился в километрах трёх от трактира, потому Андрей пустился бежать бегом — надо было успеть к окончанию мессы, да и опасался, чтобы его отсутствие не было замечено. В который раз он порадовался, что живёт один, и никто не может засечь его «прогулки».
Он бежал, ровно дыша, стараясь придерживаться края улицы.
На ней было мало прохожих, редкие одиночные фигуры прятались при приближении бегущего незнакомца — кто знает, что у него на уме. В подворотнях копошились тёмные фигуры — то ли бандиты, то ли охотники за рабами — впрочем, частенько, и те и другие были единым целым.
Эти бандиты не успевали отреагировать на его появление, и он пробегал мимо их удивлённых физиономий, как ночная тень.
Оделся Андрей в тёмную одежду, а лицо завязал тонким платком, по типу того, как завязывали его киношные ниндзя — ни к чему было светить свою физиономию на каждом углу. Скорее всего, после убийства исчадья, а особенно нескольких убиёств, все будут вспоминать и сопоставлять — кто ходил ночью, кого видели? И вот тогда всплывёт информация о некой тени, пробегавшей по улицам города. «Да ну и пусть!» — подумал Андрей, размеренно дыша и ритмичными прыжками передвигая ноги по мостовой — «Всё равно лица не видят, а болтать можно всё, что угодно»
Минут через пятнадцать, он уже стоял в подворотне у храма Сагана, наблюдая за выходом. Служба закончилась не так давно, а потому до выхода исчадья (или исчадий?) оставалось ещё минут пятнадцать-двадцать. Впрочем — минут через десять он заметил, как дверь в храм отворилась, из неё вышел исчадье в тёмно-красном одеянии, запер дверь на огромный ключ и спокойно направился по улице налево от Андрея.
В голову монаху стукнула мысль — «А если? Почему бы и нет?!» Он тихими шагами, прячась в тени заборов, отправился следом за приспешником сатаны, и улучив момент, спринтерским бросков кинулся к нему и оглушил ударом по затылку.
Проверив пульс, удостоверился — жив, скотина! Посмотрел вокруг — всё спокойно. Легко, словно это не был семидесяти килограммовый мужик, а свёрток одеял, поднял сатаниста, перекинул через плечо и быстрыми шагами пошёл к храму. Опустил исчадье у входа, сорвал у него с груди ключ от двери, отпер её с негромким клацанием — ключ повернулся, как будто был намазан маслом.
Подумалось: «Всё-таки, кое- какая техника тут есть, не весь прогресс придушили, видимо. Вот сейчас и узнаем — что тут происходит!»
Толкнув дверь, монах вошёл в неё, волоча за собой, как мешок картошки, бесчувственного исчадья, затем запер дверь изнутри и осмотрелся.
Храм был тёмен, не горели лампады у «икон» с изображением Сагана, не горели курильницы, только в воздухе витал какой-то неприятный запах, то ли тлена, то ли нечистот.
Андрей сорвал висящий перед «иконой» светильник, поставил его на столик и поискал глазами кресало — нашёл его, хотя в храме было очень темно — глаза уже привыкли к темноте, притом что на улице фонарями и не пахло, взял кусок кремня, металлический брусок и стал истово долбить их друг об друга, высекая искры на кусок ваты.
Наконец, тот затлел, монах подул на него и появившееся небольшое пламя поднёс к масляному светильнику. «Ну слава тебе, Господи! Как меня бесит в этом мире отсутствие нормальных человеческих спичек! Неделя понадобилась, чтобы я навострился работать с этим дурацким кресалом!»
На полу застонал исчадье, видимо действие удара заканчивалось, и Андрей озаботился тем, чтобы тот не доставил ему неприятностей.
Он нашёл какие-то полотенца, в подозрительных бурых пятнах, и крепко связал тому руки и ноги так, что тот при всём желании не мог бы развязаться — руки были за спиной, а ноги плотно связаны, и притянуты к рукам сади, «ласточкой».
Закончив, монах сел на стул с высокой спинкой, стоявший возле возвышения, вытянул ноги и стал дожидаться, когда сатанист очнётся.
Ждать пришлось недолго: тот уже через минут пять открыл глаза, непонимающе посмотрел на Андрея, вокруг, и спросил хриплым голосом:
— Это ещё что такое?! Ты как посмел, червь? Ты же умрёшь за это в муках! Сейчас же освободи меня, и я дарую тебе лёгкую смерть во имя нашего Господина!
— Послушай меня, исчадье — спокойно сказал Андрей, глядя на лежащего у ног жреца — сейчас ты червь. А не я. Ты в моей власти, и во имя Господа нашего, я хочу с тобой поговорить. От твоих ответов будет зависеть, умрёшь ты в муках, или легко. Не заставляй меня прибегать к средствам, которые развяжут тебе язык, мне это глубоко неприятно, но я это сделаю.
— Ты, червь, сделаешь? Да ты ничего больше не сделаешь!!!!!!! О, Саган, убей этого червя! Пусть он покроется язвами и умрёт в муках! О,Саган! — убей его!
Андрей внезапно почувствовал, как его серебряный нательный крестик, который он не снимал уже много лет, висящий на шёлковой верёвочке раскалился так, что чуть не обжёг ему грудь. Монах с восклицанием удивления схватился за него, распахнув рубаху, а исчадье замер, с мстительной улыбкой смотря за действиями супостата.
Андрей достал наружу крестик и ощупал его, ощупал грудь — нет, грудь не обожжена, нет следов ожога, крестик был холоден, как и до того. Улыбка исчезла с тонких губ исчадья, и он ещё раз попытался убить монаха заклятием:
— О Саган, Господин мой! Убей нечестивца самой страшной из мук!
Крестик в руке Андрея снова нагрелся, так, что ему стало трудно держать его в руках — но следов от соприкосновения с телом, с руками, никаких! Монах удивился — видимо такая реакция при соприкосновении его тела с крестом происходила, когда исчадье возносил молитву своему кумиру.
Кстати сказать, Андрей вспомнил — он всегда чувствовал, что когда подходил близко к храмам сатаны, или к исчадьям, крестик нагревался, но списывал это на субъективные ощущения — показалось, мол. И только когда исчадье выплюнул концентрированную злую волю, в виде молитвы к Сагану, крест чуть не раскалился до красна. Раскалился ли? Ведь следов этого не было!
Андрей окончательно запутался в этом чуде и решил оставить обдумывание до лучших времён. Ну чудо и чудо. Удобное чудо. Теперь он мог чуять исчадий прежде, чем их увидит. Даже в полной темноте. Даже если они сменят свои обличья и притворятся обычными людьми — а вот это — ох, как важно!
Исчадье заметил его манипуляции с крестиком:
— Ах вот оно что! — один из боголюбцев появился. А я думал, что мы искоренили вас всех, слащавых рабов божьих! Вижу — нет. Чего тебе надо от меня, нечестивый? Если бы ты хотел убить — давно бы убил. О чём хочешь говорить? Может я могу чем-то тебя заинтересовать? Деньги? Ещё что-то?
