— Да все вроде нормально… Утро только быстро как-то наступило. А так… А чего у тебя не в порядке?
— Компас отказал, — сжал губы Фабьев. Для него любая поломка на доверенном судне была как нож по сердцу. — Все вроде в порядке, а не работает. Сами смотрите.
Все посмотрели — стрелка даже не думала показывать на север. Вместо этого она медленно вращалась по кругу.
— А это гирокомпас или магнитный? — спросила умненькая Светочка. — Может, Гешка с Вадиком магнит подложили?
— Гиро. Но магнитный тоже отказал, — открыл коробку Фабьев.
Да, у магнитного компаса стрелка точно так же вращалась по кругу. Причем абсолютно синхронно с коллегой. Создавалось такое впечатление, что и географический, и магнитный полюса начали кружиться вокруг «Чайки». Или, наоборот, «Чайка»…
— А мы точно не движемся? — озвучил эту мысль Сергей. — Может, вертимся?
— Ну да! — отказался верить Колобков. — Море-то спокойное, ветра нет, волн нет! Чего это мы вдруг вертимся? Василь Василич, а мы сейчас где вообще?…
— Да черт его знает! — огрызнулся штурман. — Навигатор тоже отказал! Как будто все спутники в океан рухнули!
Угрюмченко, все это время копавшийся в сломавшихся приборах, озадаченно сморкнулся в платок и вспомнил:
— Иваныч, а у меня ночью радио заглохло! Слушал себе спокойно, и вдруг хопа! Я уж в нем ковырялся, ковырялся — ни хрена ни поймал! Только шипение и еще писк какой-то — как будто комары пищат. Вроде бы станция какая-то, только чего они там пищат-то?
— Я ж говорю — чертовщина творится… — пригорюнился Фабьев. — И на море пусто — во все стороны ни одного ориентира… Да и не видно в тумане ни черта… Что делать будем, Иваныч?
— Ну, тут с панталыку не решишь, тут покумекать надо… — задумался гигант мысли.
— Евлампий Петрович! — ворвалась в рубку Матильда Афанасьевна. Она единственная называла Угрюмченко по имени-отчеству — пожилой деловитый механик вызывал у нее симпатию. Хоть и женатый. — Там в клозете свет сломался — выключить не могу! Я уже лампочку вывернула, а все равно светло! Почини, а?
— На судне гальюн, а не клозет! — раздраженно буркнул Фабьев. Но его никто не слушал — все устремились посмотреть на новую загадку.
Да уж, выглядело это весьма странно. Свет в «комнате задумчивости», несомненно, отсутствовал. Довольно трудно что-либо освещать, когда в патроне отсутствует лампочка. Но все равно было светло.
— Чертовщина какая-то! — снова выдвинул свое единственное объяснение случившемуся Фабьев.
Сергей задумчиво почесал нос и отправился в свою каюту. Занавесил иллюминатор и выключил все источники света. Но темноты так и не добился.
— Ну, Серега, ну, экспериментатор! — восхищенно покачал головой наблюдавший за этим Колобков. — Может, это здесь эффект такой природный? Вроде как белая ночь?
— Папа, ну какая может быть белая ночь в четырех стенах? — вздохнула Света.
Сергей продолжал опыты. Он выложил из шкафа все вещи, вынул полки и с трудом забрался туда сам. Близнецы заперли его снаружи и выжидающе уставились на дверь.
— Как там? — спросил Грюнлау.
— Тесно, но светло, — озадаченно ответил Чертанов. — Откройте.
Близнецы даже не сдвинулись. Папа приподнял верхнюю губу, показывая клыки, и только тогда Гешка с Вадиком выпустили бедного сисадмина.
— А если одеялом накрыться? — задумался Вадик.
Гешка тут же проверил — это тоже не помогло.
— А что, мне нравится! — задумался Колобков. — Это ж как на электричестве сэкономить можно!
— Так не бывает… — растерянно отняла руки от глаз Света. — Свет же не может быть сам по себе!
— Темноту украли! — обрадовался Гешка. — Просто полонез!
Раньше близнецы очень часто и много ругались матом. Матери это ужасно не нравилось, и она в конце концов сумела их переучить, предложив вместо обычных матюгов использовать какие-нибудь редкие и непонятные слова. Близнецы сначала воротили нос, но жестокие репрессии со стороны родителей постепенно все же привели к нужному результату. А потом им это даже понравилось — учителя, слышащие, как Вадик с Гешкой орут что-нибудь вроде: «Ехидствуй отсюда, евангелист хрестоматийный!», начали взирать на близнецов с уважением. Такой богатый словарный запас! Конечно, они не знали, что близнецы просто попросили старшую сестру написать им на бумажке побольше сложных слов, а потом выучили их, даже не задумываясь о смысле произносимого.
— Пошли по остальным каютам, везде проверим! — предложил Колобков.
Сергей вместе со всеми не пошел — он уже понял, что темнота исчезла отовсюду. Но как такое может быть? Ведь Света права, свет не может существовать сам по себе — ему необходим источник. Чертанов почувствовал, что у него начинает опухать голова. В довершение ко всему он обнаружил еще одну странность — на судне заглохли все телефоны. Разумеется, спутниковый ресивер также перестал работать.
— Мы посреди открытого океана, на корабле без связи… — пробормотал Сергей.
— Корабли бывают только военные и парусные, — строго поправил его стоящий неподалеку Фабьев. — А у нас судно. Понял, салага?
— Ясно, ясно… Василь Василич, так мы поплывем, или будем ждать неизвестно чего?
— Плавает дерьмо. А моряки ходят. Эх ты, мазут, ни черта не знаешь… Куда идти-то? В какую сторону?
— Ну, по солнцу сориентируемся… — поднял голову Сергей. И замер с раскрытым ртом.
Они с Фабьевым очень долго смотрели на небо. И у обоих одновременно стучалась в мозги одна и та же мысль: «Я сошел с ума».
— Что там? — спросил Угрюмченко, поднимаясь на полубак. Он отхлебнул из фляжки, тоже посмотрел на небо, протер глаза и спросил: — Кэп, это у меня одного глюки, или вы то же самое видите?
— Видим… — неживым голосом ответил Сергей. — Точнее, не видим…
— Где солнце, ядрен батон?! — возмутился штурман. — Да что за чертовщина такая?!! Петрович, я сорок лет в море, всякого видел, но чтоб днем на ясном небе солнца не было?!!
— А может, сейчас ночь?… — предположил Чертанов. — Может, это… э-э-э… ну, комета какая-нибудь…
— Сказал, как в воду пукнул… — сплюнул за борт Петрович.
Солнце на небе отсутствовало. Да, из-за тумана видимость была хуже обычного, но все же вполне достаточно, чтобы разглядеть безоблачное небо без единого светила. Только сплошная голубизна, куда ни кинь взор…
— Мужики, вы чего туда уставились? — весело спросил Петр Иванович, появляясь на полубаке. — Самолет, что ли? А, мужики? Вы чего, а? Слушайте, мы тут с Гюнтером прикинули, сколько сэкономим, если и дальше свет халявный будет! Это ж за все путешествие… ну, много. Туева хуча! Только ночью плохо — я со светом спать не люблю.
