— Ща снаряжу вас к Петровичу — кочегарами! — пригрозил Колобков.
— Да на фуя мне кочегары на дизеле? — пожал плечами механик, снова берясь за костяшки. — Ты, Иваныч, мне лучше стопочку налей. А то у меня запасы уже того… насухо…
— Ну ты даешь, Петрович, — уважительно посмотрел на него Колобков. — Мы ж только вчера из Лиссабона вышли! Ты разве там не отоварился?
— Ну так надо же мне плавание обмыть как следует? — задал риторический вопрос Угрюмченко. — Я, может, последний раз в море вышел!
— А это уж от тебя зависит! — развел руками Петр Иванович. — Я, Петрович, теперь каждое лето так отдыхать буду — проявишь себя с хорошей стороны, и в следующий раз найму. Да и еще всякое там — рыбалка, то, се… Вон, к Гюнтеру в гости плавать будем.
— О, вряд ли, Мюнхен по вода не доплыть! — рассмеялся немец. — Надо лететь самолет, или ехать поезд… Или автомобиль.
— Я с вами, Петр Иваныч, больше не поплыву! — решительно заявила Матильда Афанасьевна. — Так и знайте!
— Да что вы гав… говорите? — обрадовался зять. — Какое сча… огорчение! Василь Василич, может, нам повернуть, пока еще не далеко, а? Высадим Матильду в Лиссабоне, а сами… и-эх!.. да без Матильды я хоть в кругосветку готов!
— О, круглосветное плавание? — заинтересовался Грюнлау. — Это быть весьма интересный приключений, я бы не отказаться от такой отпуск. Думай, Клаус справиться с дела и без меня — он есть хороший заместитель. Петер, ты серьезно говорить насчет круглосветный путешествий?
— Если только Матильду высадим, — хитро покосился на тещу Петр Иванович.
— Петя! — возмутилась Колобкова. — Никуда мы маму не высадим! Мама, ну успокойся, не плачь!
Матильда Афанасьевна недоуменно посмотрела на дочь. Плакать она даже не думала. Выдавить из нее слезу могло только одно средство — резаный лук. Ну, правда, еще она однажды всплакнула в далеком детстве — во время просмотра «Чапаева». Вряд ли стоит уточнять, на каком именно моменте.
— Петр Иваныч, я вам еще сегодня понадоблюсь? — спросил Сергей, вставая из-за стола.
— Ты куда это, Серега, мы ж еще пулю не дописали! — возмутился шеф.
— Поздно уже — солнце почти зашло…
— А мы вот сейчас лампочку зажжем… Василь Василич, у тебя там как — порядок? Смену прислать?
— Да пора бы! — оживился штурман, уже клевавший носом.
Поскольку Фабьеву, как и любому другому, требовалось спать и есть, за штурвалом он стоял отнюдь не круглосуточно. За время плавания он успел обучить начаткам судовождения и Сергея, и супругов Колобковых, и Грюнлау, и старшую дочь Светлану, и даже тупоголовых Гену с Валерой. Обучал он просто: держать штурвал точно так, не отпускать, не отходить, смотреть на компас, и если хоть что-то будет не в порядке — срочно звать его, где бы он ни был.
Профессия рулевого все же не самая сложная в мире, а на «Чайке» все было устроено предельно просто — эта скорлупка не зря стоила бешеных деньжищ. Разумеется, имелась новейшая система спутниковой навигации, имелся и «авторулевой» — прибор, удерживающий судно на заданном курсе, учитывающий снос от течения, ветровой дрейф и еще кучу всего. Но старый штурман в этом отношении отличался редкой несгибаемостью — все делал строго по уставу. А в уставе говорится, что руль пустым быть не имеет права — приборы приборами, но вахту кто-то нести должен! Фабьев и без того страдал, что не может организовать правильную вахтенную службу — попросту не хватало квалифицированных членов экипажа. Он сам, да Петрович — вот и все профессиональные моряки.
— Ладно, завтра допишем… — сладко потянулся Петр Иванович, бросая взгляд на листок, перечеркнутый крест-накрест. — Все, баиньки… Принимай смену, Василь Василич! А экватор скоро?
— Еще почти неделя, — ответил штурман, передавая руль Гене — сегодня была его очередь стоять ночную вахту. — Вахту сдал!
— Вахту принял! — пробасил телохранитель, занимая его место.
Вообще, по уставу рулевой не имеет права отойти от руля, прежде чем вахтенный помощник капитана (или сам капитан) подаст команду. Но поскольку «капитан» Колобков в этих правилах не разбирался, а его единственным помощником был все тот же Фабьев, обычный порядок пришлось изменить. Хотя старому штурману это очень не нравилось.
— Так держать! — приказал он, прикрывая глаза.
— На румбе тридцать градусов! — послушно отозвался Гена, бросив взгляд на компас. Это он уже выучил.
Разумеется, Фабьев спал прямо тут, в раскладном кресле, которое самолично поставил в первый же день. Он с крайним трепетом относился к вверенному судну, и наотрез отказывался ночевать в каюте. Мало ли что эти сухопутные крысы тут натворят без него? Первые дни плавания он вообще дремал только урывками — никому не доверял.
— Спокойной ночи, Петр Иванович, — вежливо кивнул Сергей, задвигая дверь каюты.
Напротив прошипела дверь Грюнлау. Колобков предлагал корефану занять каюту для почетных гостей, но тот отказался — скромный немец привык и жить скромно. Так что это шикарное помещение ныне пустовало.
Валера деликатно пододвинул к двери хозяйских покоев складной стул и уселся на него. Он почти мгновенно заснул, но спал очень чутко, прислушиваясь сквозь сон — не крадется ли к шефу злобный киллер-аквалангист, подосланный неизвестными недоброжелателями? Уж он бы узнал силу правой ноги его верного телохранителя!
Но никто не крался — ночь выдалась тихая и спокойная.
В роскошных апартаментах владельца яхты сначала было довольно шумно. Близнецы дрались подушками, Света на них кричала (одна из подушек была ее), Зинаида Михайловна тоже (ей принадлежала вторая). Оля совала папе под нос хомячка, убеждая, что Рикардо просит прощения за то, что прокусил ему палец. Колобков с сомнением смотрел на тявкающего грызуна-альбиноса, явно намеревающегося продолжить кровавый банкет, и требовал вернуть зверя в клетку. Ну а Матильда Афанасьевна что-то невнятно гудела басом большого ледокола, одновременно доедая клубнику, которую зять и дочка специально приберегли для этой ночи — по вторникам и субботам они всегда… ели под одеялом фрукты.
Формально все это пространство тоже считалось каютой. Одной каютой. Хотя на деле было самой настоящей квартирой из нескольких комнат — Петр Иванович специально заплатил, чтобы все тут оформили под его привычное место обитания. Самая большая комната запиралась изнутри, и там ночевали счастливые супруги. Две комнаты поменьше занимали дети — в одной девочки, в другой мальчики. А самая маленькая — тещина. Хотя та все время ворчала. Колобков предлагал ей переселиться в другую каюту, отдельную, но одна мысль о том, чтобы оставить свою ненаглядную кровиночку в полном распоряжении этого чудовища, приводила Матильду Афанасьевну в возмущение. Она и так страдала, что они от нее запираются.
