– Ага, поклонничек. Видел я его. Ладно бы кто другой. А этот – от горшка два вершка, плюгавенький. Только и достоинств, что богатая одежда и кольца на руках. Стихи даже выучить не смог, заглядывал в бумажку. И голос гундосый. Я готов умереть, защищая тебя в любом бою, но когда услышал рифмы типа «любовь – морковь», то решил, что скорее умру от смеха, слушая подобных поклонников. Он, поди, про весь огород тебе рассказал?
Ангела кипела от возмущения, но возразить было нечего. Поклонник действительно, того… не очень. Наконец она смогла выдохнуть:
– А вы, вы… мужланы неотесанные! У вас только и разговоров, что про лошадей и оружие. Да неприличные анекдоты рассказываете! Человек хоть старался понравиться, стихи писал, пусть и неумело. А вы и этого не умеете!
Ругалась Ангела на злорадно улыбающегося Сэдрика, но обидно стало почему-то мне.
– Писать мы, может, и не умеем, но есть огромное количество хороших стихов, которые нужно просто прочитать и выучить.
Злющая Ангела резко повернулась ко мне.
– Может, ты даже знаешь какое-нибудь? – зловеще прошипела она.
– Знаю, и даже не одно, – снова обиделся я. Немного покопавшись в памяти, нашел подходящее. Смягчив голос, начал читать:
Я раннюю фиалку так бранил:
«О милый вор! Как смел ты ароматы
С любимых уст украсть? Из милых жил
Как смел взять кровь, которой так богаты
Твои ланиты в цвете юных сил?»
В честь рук твоих я порицал лилею,
Бранил душицу в честь твоих кудрей;
Из роз одна краснела; перед нею
Другая снега сделалась белей,
А третьей цвет ни красный был, ни белый:
Румянец твой похитила она
И белизну! Но за грабеж столь смелый
Червяк ее всю источил до дна.
И все цветы, так думал я в печали,
Красу иль сладость у тебя украли[1].
В комнате повисла тишина. Сэдрик начал было:
– Вот видишь, сестренка, вполне можно сказать приятное и без корзины овощей! – но, поглядев на остальных, тоже затих.
Ангелина не сводила с меня глаз:
– Нико, расскажи еще.
И столько я уловил в ее голосе ожидания и надежды, что нужные стихи сразу всплыли в памяти и обрели смысл. Я начал читать, глядя ей в глаза, и с удивлением услышал в собственном голосе интонации барона Линка, когда он читал стихи леди Ларе:
Твоей ли волею тяжелые ресницы
Я не могу сомкнуть во мгле немых ночей?
Ты ль прерываешь сон, послав мне вереницы
Похожих на тебя пленительных теней?
И твой ли дух ко мне летит в ночи безмолвной,
Сгорая ревностью, не знающею сна,
Чтоб бред подслушать мой, измены скрытой полный?
О нет, твоя любовь на это не властна.
Моя, моя любовь лишила сновидений
Усталые глаза, умчала мой покой;
Могучая, она как благодатный гений,
Как зоркий сторож твой – везде, всегда со мной.
Твой мир она хранит. А ты – по воле рока,—
Так близко ты к другим, так от меня далеко![2]
Стало совсем тихо. Ангела стояла, продолжая вслушиваться в замирающую музыку стихов. Потом заметила наши взгляды, резко покраснела и, не говоря ни слова, быстро вышла из комнаты.
– Нико, ты бы поосторожнее с такими стихами. Еще парочка подобных, и тебе как честному человеку придется жениться, – хмыкнул Сэдрик.
Барон был заметно удивлен:
– Нико, а чьи это стихи и откуда вы их знаете? Я ничего подобного не слышал.
– Это сонеты Шекспира. Был такой автор в древности. А выучить их мне пришлось по причине собственной лени, – улыбнулся я. – Однажды мне очень не хотелось учить уроки, и я стал ныть, жалуясь на плохую память. Отец не стал ругаться, а просто дал томик сонетов и сказал, что спать теперь буду ложиться, только выучив и рассказав ему новый сонет. Я, конечно, взбунтовался, но после двух бессонных ночей понял, что с отцом спорить бесполезно. Вот так и выучил. И только много позже начал понемногу понимать их смысл. Сейчас это пригодилось.
Барон покосился на Сэдрика:
– Очень жаль, что о подобных методах обучения я узнал только сейчас.
Но Сэдрика сейчас занимали совершенно другие мысли.
– Нико, а ты много знаешь ТАКИХ стихов?
– Каких ТАКИХ?
– Ну, – Сэдрик замялся, – чтобы у девушек дыхание перехватывало!
Я прикинул свои знания:
– Много.
Сэдрик тут же подскочил:
– Пошли, будем записывать!
Я оглянулся на барона, но тот с улыбкой махнул рукой – идите. Пришлось до глубокой ночи диктовать Сэдрику любовные стихи разных авторов. У меня уже слипались глаза, а Сэдрик, наоборот, взбодрился. Я запоздало вспомнил, что на следующий день будет новый бал и там должна появиться девушка, которая так понравилась Сэдрику. Теперь ему будет что сказать…
Результатом этого «литературного вечера» стало заметное потепление отношений с «родней». Потом на одном из вечеров, когда Ангелу долго не приглашали танцевать, это сделал я. Станцевали вальс и заслужили восхищенные отзывы. После этого у Ангелы не было отбоя от кавалеров. У меня, к сожалению, тоже (от барышень). А уж когда я во время дружеской потасовки поставил Сэдрику приличный фингал под глаз, меня и вовсе признали настоящим родственником. Я стал младшим братом без всяких оговорок.
Столичная жизнь начинала нравиться, но неожиданно барон вспомнил, что у меня скоро будут экзамены. И что неплохо бы сходить и узнать время, место и условия прохождения тестов. При этом посмотрел так многозначительно, что я невольно смутился от собственной забывчивости и несерьезности. Честно говоря, я и в самом деле забыл про этот пункт своей легенды. Помощь магов мне понадобится не скоро – только после того, как я узнаю про родителей. А терять время на изучение непонятно чего, не имея ни малейшей тяги и способностей к магии, совершенно не хотелось. Но барон попросил Сэдрика проводить меня, тот согласно кивнул, и мне пришлось изобразить горячую радость. День был обычным рабочим, и на улицах гуляло не так уж много народа. Но по мере приближения к Академии стало заметно появление особой категории молодых людей. Во взглядах светилась надежда, и они оглядывались вокруг, как будто попали в сказку. Сразу чувствовалось, что они приезжие. Неужели и я был таким? Прошло вроде всего два месяца, как я приехал, но чувствовал я себя совершенно спокойно. Экзамены меня не интересовали, улиц я не боялся. А вот эти, с восторженными взглядами, вызывали какое-то беспокойство. «Понаехали», – почти как местные подумал я. Ничего, неделя-другая, и большинство из них уедет обратно на окраины Империи. И резким контрастом стало появление пары заплаканных девушек в помятых испачканных платьях. Потом попался парень с невероятно мрачным взглядом. Впереди происходило нечто неординарное и неприятное. Не сговариваясь, мы с Сэдриком ускорили шаг, внимательно оглядываясь по сторонам. Вскоре заметили толпу, откуда периодически доносился смех. От главной улицы в этом месте был свороток в сторону ближайшего рынка. И на небольшом пятачке стояли люди, окружая нечто в середине. Мы с Сэдиком протолкались вперед, и я удивленно замер. Предметом повышенного внимания оказалась обычная деревянная горка, наподобие тех, которые у нас в долине стояли на полосе препятствий. Смысл простой: с одной стороны – лесенка, ступени которой могли в любой момент сложиться, с другой – обычная горка, доски которой смазаны жиром. При определенном уровне ловкости преодолеть ее проблемы не составляло. Но зачем ее притащили сюда? Правда, сделана она очень аккуратно и зачем-то обшита с боков, что превращало ее в подобие конуса. Но что в этом интересного?!
