Меня и Лю уже ждали там глиняные чаши со сладковатыми отварами, к дегустации которого обе мои гостьи и приступили, не дожидаясь особого приглашения. Актриса Юй при этом посматривала на меня через край чаши с весёлым доброжелательством, а Лю щурила глаза, наслаждаясь моим замешательством.
– Господин Мань, если не ошибаюсь,– вновь зазвучал шёлковый голосок моей новой гостьи (в этой империи истинное имя иностранца никто произносить и не пытается, вместо этого награждая гостя здешним фамильным иероглифом, хочет он того или нет).– Господин Мань, мне так неудобно было беспокоить вас. Но Лю сказала мне, что вы-человек, который может решить одну мою проблему. Она вроде бы и невелика, но ведь девушкам неудобно постоянно стирать мои платья, иногда по две штуки в день. Дело в этом запахе (она смешно пошевелила сморщенным носиком). Не так чтобы я была уж очень толста, но… даже когда я не танцую, иногда даже холодной зимой, этот запах появляется сразу, с самого утра, и никакие ароматические мешочки под мышками не могут его уничтожить. Да вот и прямо сейчас… А ведь я принимаю тёплые ванны каждый день. На моём теле нет ни одного волоска. – Тут она развела руками, сделала гримаску и виновато улыбнулась.– А главное – я боюсь: что, если этот запах говорит о какой-то болезни? Мои лекари… то есть лекари во дворце… ничего путного не могут сказать, хотя советов у них предостаточно. – Тут её голос превратился в уморительный противненькии баритон: – «Холодный пот – одно из восьми истечений, но сухой имбирь раскупорит вам внутренние проходы, а алоэ послужит для очищения души»…
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: эта женщина просто светится восхитительным здоровьем. При этом мне было абсолютно ясно, о чём она говорит, я понимал, что проблема её не надуманна, и знал эту проблему по собственным подмышкам. Она знакома воинам, наблюдающим за накатывающим валом вражеских всадников, и чиновникам, ждущим ответа начальства на их доклад, и многим другим.
– Мы сейчас поработаем с вашим телом, госпожа,– отвечал я.– Но я вижу, глядя на вас, что вы ничем серьёзным не больны. Кроме одного. Ваше тело протестует против того, что делает с ним ваша душа. Проще говоря, вы чего-то боитесь, госпожа.
Этого не ожидали ни она, ни Лю, которая, подозреваю, не очень всерьёз относилась к целительским способностям моих рук, хотя и отдавала должное другим их способностям.
Актриса Юй смотрела на меня неожиданно серьёзно, чуть наклонив голову. Я поспешил прервать молчание:
– От этой проблемы избавить можно и моими методами, только не сразу, постепенно… Но могу обещать: это лечение – одно из самых приятных, какие есть на свете.
На лице её появилась шаловливая полуулыбка, а Лю за её плечом одобрительно покивала.
– Бочка ждёт вас,– сказал я,– а дальше, я надеюсь, Лю нам поможет во всех смыслах.
Обе одинаково усмехнулись.
– Вот эта бочка? А зачем в другой бочке плавают куски льда – ой, какой ужас, правда? – поинтересовалась Юй, сбрасывая накидку на руки Лю. Потом, смущённо улыбнувшись, она взялась за завязки платья из простого, но очень хорошего зеленоватого шелка. Я молча смотрел на то, как из мягко спадающих складок, как белая мякоть плода с загадочного юга, появляется пухлое белое тело с лимонным, как у всех имперских жительниц, оттенком. Актриса была явно польщена моим вниманием.
– Ян Гуйфэй входит в купальню на глазах наблюдающего за ней императора,– объявила она, намекая на известную всем сцену знакомства Светлого императора с его нынешней возлюбленной.
– Это же было лет пятнадцать, если не двадцать назад. Вы так молоды и, конечно, не могли эту сцену видеть? – попытался поддержать разговор я.
Моя гостья томно склонила голову набок, полуприкрыла глаза и издала наигранно усталый стон. Потом, опираясь на руку Лю, грациозно извиваясь, начала опускаться в воду, пока не устроилась на скрытом под водой сиденье и не откинула блаженно голову на край бочки, укутанный намокшим льном.
– Нет, видеть эту сцену я не могла никак,– сказала она, и две подруги одновременно чему-то засмеялись.
Две шаловливо настроенные обнажённые женщины в моей бане – достаточно сильный раздражитель, чтобы в висках моих застучали молоточки. Но тюркская баня, с её немилосердным жаром и влагой, может успокоить любую возбуждённую голову, и не только голову.
– Я справлюсь с вами обеими, – не очень уверенно сказал я Лю, и та с благодарностью улеглась рядом с подругой, головой в другую сторону. И я начал водить по их мокрым телам пучками трав из Великой Степи, Дешт-и-Кипчака.
– Вы ведь тюрк? – раздался приглушённый голос моей новой гостьи. – Какой сильный у вас народ – я, наверное, никогда не смогу танцевать тюркские танцы так, как положено, с этаким бешенством. О-о, а это полынь…
– Тюрк по отцу, а моя мать – чистая согдийка,– отозвался я, берясь, после нежных трав, за пучки тонких ветвей деревьев с Западных гор. Тут уже обе «пациентки» замолчали, и новая гостья первой запросилась в ту самую, наполненную водой со льдом бочку.
– А теперь в твоё тело будут втирать сливки из верблюжьего молока, и оно станет мягким и упругим,– попыталась предвосхитить события (а точнее – подсказать мне, что делать) размякшая от травяной экзекуции Лю.
– Нет,– ответил я, глядя на раскинувшуюся на льняных полотнах актрису Юй и сглатывая слюну.
– Она ведь хочет, чтобы я решил её проблему, а здесь нужны не сливки. На горах к востоку от Самарканда пчелы собирают очень хороший мёд… И работать мы с этим мёдом будем прямо там, в самой бане, там, где горячо.
Так я впервые прикоснулся к телу этой удивительной женщины, начав с того, что размазал по её спине, щедрым округлостям ниже и по сверкающим белизной ногам жёлтый зернистый мёд.
То, что почувствовали мои руки дальше, было, по меньшей мере, интересно.
Я прокатывал между пальцами, разминал и гладил абсолютно идеальное, упругое тело женщины, которая вне всякого сомнения знала, что такое хороший массаж, и как нужно поддерживать кожу молодой.
– Немножко похоже на баню из Когурё,– проворчала она скептически и тут же сказала «м-м-м», поняв, что на некоторые точки целители из Когурё нажимать никак бы не могли.
Свободные, сильные суставы, чистое дыхание, отличные мышцы – для женщины, которой, как я теперь видел, было уже далеко за тридцать, она была просто чудом. Кожа её впитывала мёд не слишком быстро и очень равномерно; это подтверждало, что никакие болезни её не беспокоили. Но та просьба, с которой она обратилась ко мне, была бы выполнима лишь в том случае, если бы эта женщина жила в моём доме и не знала никаких страхов и забот.
«Да о чём же это я думаю – она только-только вошла в мои ворота», – одёрнул я себя.
