«Что за странная песня. В самом конце я догадалась, что их вообще две, каждая со своими рифмами. Но это потому, что я засыпаю, сплю… и вправду вышла колыбельная….»
Утром, когда бойко и чуть вразнобой задилинькали колокола, подробности ночной авантюры успели отчасти подзабыться. Надо было срочно решать, как приличнее нарядиться к службе, а зеркало из-за траура так и лежало в особом мешочке. Примета такая, похожая на рутенскую: если ты смотришься в стекло до истечения сорока дней, покойник может заглянуть черед плечо и даже утащить тебя в место, откуда появился он сам. В преисподнюю, Хеоли, или здешние «Елисейские Поля», или назад, в Россию? Курьёзная мысль.
Оттого Галина решила особо не мудрить: покрыть слегка расстроенную причёску вуалью, более плотной, чем её обычная, снять с шеи медальон, а с пальцев — золотые кольца с погребальными агатами.
Собор был прост снаружи и удивительно красив изнутри: два шпиля в духе пламенеющей готики внутри были полые, из-под каждой узорной чешуи бил внутрь пучок света, нервюры вызывали в памяти хребет и лапы дракона, круглые и продолговатые витражи переливались кельтской узорной вязью. Из курильниц тёк смолистый аромат, в его клубах еле узнавалось распятие на алтарном столе: Христос, или Ха-Нохри, как его тут называли, приник к узловатому стволу, раскинул крестом руки, заплетенные мелкими ветвями, до пояса его тело уже погрузилось в кору.
Народу, кроме самих монахов, было немного, однако узнать ночного искусителя не удалось. Имени не знала, расспрашивать соседей побоялась — вдруг навредит ненароком? Сплошные белые хламиды, даже на Орихалхо. Правда, вот он обулся в грубые башмаки, снял всё оружие и нацепил взамен преизобилие морских ожерелий и браслетов: по большей части из раковин и корольков, но попадался и скатный жемчуг, округлый, будто вереница маленьких лун.
После мессы аббат, красивый худой старик по имени отец Плантагенист, пригласил сэнью к трапезе. Убоины даже на его столе не было и не предвиделось — хлеб грубого помола, каша из семи круп и семижды семи трав да пустая похлёбка. Зато яблоки выступали при полном параде: свежие, мочёные, запеченные в тесте, уваренные с мёдом. Беседа касалась именно их.
— Ведомо ли милой сэнье Гали, что у вертдомских нохрийцев, то бишь последователей Христа, запретным райским фруктом было отнюдь не яблоко? — спросил аббат, когда рабы-конверсы унесли грязную посуду вместе со скатертью.
— Так и у нас на Большой Земле тоже.
Он кивнул, соглашаясь:
— Вы говорите не о так называемой народной вере, хотя и весьма распространённой. Но об учёных изысканиях, А я имею в виду первое. Нашим виртским древом познания был дуб. С серебряной листвой и золотыми желудями, которые пели и играли на ветру. А Рай был на островах, куда приплыли из земли Айрин наши первокрестители. Те, от которых мы себя производим по прямой, так сказать, духовной линии.
— Апостольское преемство, — кивнула Галина.
— Когда их лодки — иные говорят, что каменные и колдовские, другие же уверяют, что из хорошо прокопчённой кожи, — прошли под мостом — или аркой — из радуг, святые отцы узрели прямо впереди остров, подобный круглому щиту, и на нём росло Дерево Осени. Надо сказать, что у того народа, который сохранил для нас предание, начало осени считается самым блаженным временем года. Так вот, Древо шелестело тяжёлой листвой и роняло её наземь вместе с плодами, литыми и крепкими, будто камешки для пращи. А близ самого ствола, в укрытии, сидела юная пара и предавалась любви, время от времени откусывая от того или иного плода на диво крепкими и острыми зубами. Когда двое сливались плотью, они делались одним целым, но размыкаясь, отнюдь не становились прежними. Возрождались два иных существа. Нельзя было даже в точности определить, какого они пола: муженщина и женомуж, вот как поименовал их наш предстоятель. Но прекрасны ликом они были так, что глаз не отвести, и не было на их телах ни меха, ни грубого волоса, как то бывает у зверей.
И тогда воскликнули одни из нас: «Эти люди как бы не ведают первородного греха!» А другие ответствовали: «Не ведают — значит, не люди вовсе». «Зыбкая природа сих морян греховна, но животным грех неведом», — возразил им всем третий из отцов. «Но род человеческий состоит из мужей и жён, делясь, таким образом, ровно на две половины. И все звери и птицы делятся тако же», — сказал ему четвёртый. «Это неведомое племя, но ведаем ли мы доподлинно природу нас самих, и скотов наших, и растений? — произнёс пятый. — К чему спорить? Вещий ветер пригнал нас к сему древу, когда в непогоду взмолились мы о пристанище. Значит, была воля Божья на то, чтобы нам понять это диво раньше, чем начать судить о нём». И был это святой Колумбанус, тогда ещё юный отрок. Тогда разгневались на него все прочие, что учит не по возрасту, и хотели побить жёсткими плодами, упавшими с Древа. Но те двое выпрямились и взяли Колумбануса обоеручь, и прислонили к стволу, и так защитили. Тут исчезло Дерево Осени, сиречь Дуб Средиземья, и многая радуги стали и закрыли его от глаз остальных.
— Говорят ещё, что стали те монахи свиньями, поев желудей, но в том не видно никакой логики, — прибавил аббат немного другим тоном.
— Миф о Цирцее, — одними губами подтвердила Галина, чтобы не мешать рассказу.
— В любом случае, имена и последующие дела их упомянуты в священных рукописях. Лодки же, иначе карры, или коракли, разошлись по всему океану и стали островами. Живут на них потомки первых морских людей, и называют себя Людьми Солёной Воды, или Народом Радуги, либо иначе. Святому же Колумбанусу от Бога и тогдашнего владыки Готии пожалован был во владение остров, что и поныне носит его имя.
— Затейливо, — сказала девушка. — Но отчего все противники Колумбануса тоже числятся в ваших святцах?
— Претерпели и благодаря сему познали истину, истина же обрекла их на дальнейшую святость и непорочность. Разве это ново для человека вашей веры?
— По правде говоря, вообще чудно, — улыбнулась Галина.
— Эх, вас ещё многому предстоит научить, — покачал головой аббат. — Пока вы даже имя вашего сотоварища не умеете верно огласить. Орихалко вместо Орихалкхо.
— По аналогии с «орихалк», что есть камень Луны и архетип всех металлов.
Священник удивлённо приподнял брови. Закрепить, что ли успех?
— А ваше церковное имя в той части Рутена, что зовётся Британией, означает древнюю династию королей. Плантагенеты. Львиное Сердце.
— Здесь же — всего-навсего дрок, — улыбнулся собеседник. — Ну что же — благословить вас в дорогу, милая сэнья Гали?
Вскоре после казни русского, то есть две недели назад. Снова два собеседника в том же кабинете, однако сидят за столом в виде буквы «глагол»: сьёр де Мариньи — за поперечным массивом, его собеседник — за узким крылом для просителей. Узкие смуглые пальцы нынешнего клиента одна за одной достают бумаги из стопки и передают патрону.
