— Сорок семь сантиметров, — объявил он Альбине. — Вы их когда-нибудь завивали или окрашивали? Нет? Тогда — пять тысяч.
Шорохова вспыхнула — как она и предполагала, он назвал минимальную цену.
— Восемь с половиной, — произнесла она твердым голосом. — Или я иду в другую парикмахерскую.
— Какие восемь с половиной? Мы платим от пяти до семи тысяч, читайте ценники!
— Так ведь у меня редкий цвет! Кто вам еще такой предложит?
— Вот именно, цвет нестандартный, я вообще мог бы меньше заплатить.
— Ладно, пусть будет восемь тысяч — это минимум.
— Пожалуй, я дам вам шесть.
Альбина сделала вид, что собирается уходить.
— Шесть с половиной! — парикмахер преградил ей дорогу. — Больше вам действительно никто не даст. У вас прекрасные волосы, но белый парик — экзотика, он слишком похож на седой, его трудно будет продать.
Шорохова поняла, что он говорит правду. Можно, конечно, побегать по другим парикмахерским, но она потеряет время и, возможно, выручит меньшую сумму, чем ту, что ей предлагают здесь.
— Шесть с половиной, — согласилась она и вернулась к ближайшему креслу.
Парикмахер долго примеривался, прежде, чем перерезать собранную в хвост Алину шевелюру.
— Не жалко? — не удержался он от вопроса.
— Деньги нужны, — коротко ответила девушка.
— На новую шляпку не хватает? — покупка таких хороших волос, пусть даже и "нестандартных", привела парикмахера в веселое настроение, и ему захотелось разговорить красноглазую клиентку.
— Я не для себя, — еще более лаконично отозвалась Альбина.
— Неужели на лекарства для любимой бабушки?
— Почти.
Парикмахер замолчал — видимо, отраженное в зеркале выражение лица Альбины подсказало ему, что она говорит серьезно. Заканчивал стрижку он в полной тишине: Шорохова молчала, а других клиентов в парикмахерской не было.
— Послушайте, — нерешительно заговорил он, когда Альбина поднялась с кресла, — я мог бы дать вам восемь с половиной тысяч. Если вы… Пройдете со мной вон в тот кабинет.
— Хорошо, — в ее голосе по-прежнему не было никаких эмоций. — Но только прямо сейчас и деньги вперед.
Парикмахер, не ожидавший, что клиентка так легко согласится, распахнул перед нею дверь.
— Вы не беспокойтесь, все совершенно безопасно, — забормотал он, вывешивая на входную дверь табличку "Закрыто" и вытаскивая из кармана кошелек.
— Мне казалось, это стоит дешевле, чем две тысячи, — произнесла Шорохова через полчаса, поднимаясь с жесткого топчана.
— Видишь ли, — замялся парикмахер, застегивая брюки, — я никогда раньше не делал этого с альбиноской…
В кабинет главного врача Шорохова влетела за три минуты до окончания приемных часов и, не говоря ни слова, выложила перед ним коробку с наполненными алой жидкостью ампулами. Тот, взглянув в нее, также молча кивнул головой: двадцать ампул означали сорок дней жизни этого старого, всем надоевшего пациента, у которого, непонятно каким образом, выросла так сильно любящая его дочь.
— Что-нибудь еще нужно? — спросила девушка, с ужасом думая, что теперь ей придется продавать квартиру или начинать грабить соседей.
— Аля, — врач встал из-за стола и протянул руку, словно собираясь положить ее девушке на плечо, но она плавно отстранилась. — Аля, я не хочу вас обманывать. Эти уколы, — он кивнул на купленный ею препарат, — помогут на некоторое время, но потом ему все равно станет хуже.
— У меня есть еще деньги. Я куплю все, что вы скажете. И вы тоже без благодарности не останетесь. Скажите, сколько..?
— Я знаю, что вы все купите, поэтому и предупреждаю, что больше ему ничего не нужно. Ему осталось два-три месяца, максимум — полгода. Он уже старый человек.
— Он не старый! Люди доживают до девяноста лет! — Альбину, наконец, прорвало, и она, уже не сдерживалась, перешла на крик. — Вы тоже считаете, что он занимает чужое место, да?! Вы тоже хотите поскорее от него избавиться?!
— Тихо, тихо, — к истерикам родственников больных главврачу было не привыкать. — Идите, успокойтесь. И зайдите к нему, он с утра про вас спрашивал. А потом можете вернуться сюда, и мы с вами спокойно обо всем поговорим, — он аккуратно развернул рыдающую Альбину к двери и выставил ее в больничный коридор.
В палату отца девушка вошла с приветливой улыбкой — как бы хорошо он ни знал свою дочь, догадаться, что она только что плакала, ему было не под силу. Возможно, потому, что она сама уже не помнила ни о сцене в кабинете врача, ни о том, что было в парикмахерской: сейчас главной проблемой для нее была реакция отца на ее короткую стрижку — она должна была сделать так, чтобы он из-за этого не расстроился, и в то же время прекрасно понимала, что этого не избежать. И Григорий Шорохов не замедлил подтвердить ее опасения.
— Обрезала-таки! — заворчал он, как только дочь подошла поближе к его кровати. — Не могла дождаться, пока я на тот свет отправлюсь. Специально решила меня огорчить?
— Ой, пап, не говори глупости, — с самым легкомысленным видом рассмеялась Альбина. — Ты же знаешь, мне давно надоело с ними возиться. Лучше скажи, идет мне это каре?
— Могло быть и хуже, — неохотно признал старик.
— Спасибо за комплимент, — Альбина кокетливо улыбнулась. — Ну правда, пап, не сердись на меня. Они же отрастут, в конце концов!
— Отрастут, а ты их опять обрежешь, — пробурчал больной уже не таким недовольным голосом. Дочь вздохнула с облегчением — кажется, тема короткой стрижки была исчерпана.
— Рассказать тебе, что в мире делается? — предложила она.
— Не стоит, — поморщился отец. — Какое мне до этого дело!
— Не скажи! Вот депутаты в Госдуме вчера опять подрались…
— Алька, я же сказал, хватит, не нужны мне депутаты. Я тебе вот что хочу сказать — если в первое время тебе одной будет трудно, продай мамино ожерелье с серьгами. И мое обручальное кольцо.
— Пап, мы же вроде договорились, и ты мне обещал не говорить глупостей. Вот когда тебя выпишут, тогда и решим, надо что-то продавать или нет! Так я дорасскажу про депутатов?
"Знал бы ты, что все ваши кольца и ожерелья уже давно проданы — наверное, выполнил бы свою давнюю угрозу меня выпороть!" — Альбина давно привыкла мысленно говорить отцу то, чего в действительности ему знать не полагалось. Это как бы уменьшало степень вранья: вроде бы и она сказала правду, и отец при этом ничего не узнал.
Дверь в палату распахнулась, и из коридора показался маленький столик на колесах, который толкала перед собой незнакомая Альбине медсестра. На столике, среди игл и шприцов, мерцали кровавым светом только что привезенные Шороховой ампулы.
