Какой виноватый тон… и тут до меня доходит. Как-то вот сразу. Одномоментно.
– Надеюсь, ты шутишь.
Не шутит. И каким же образом они собираются убеждаться? Гм… гинекологический осмотр в присутствии доверенного коллектива местной элиты. О чем еще может мечтать женщина поутру?!
– Кайя… я тебя… я…
– Это очень хороший доктор.
Еще скажи, что мне понравится. Убью!
Не смогу, но попытаюсь.
– Сердце мое, – Кайя перехватывает руки, сжимая осторожно, но крепко, – это нужно для того, чтобы защитить тебя. Не волнуйся. Доктор многим обязан Магнусу. Просто слушайся его, и все получится. А когда брак признается действительным, расторгнуть его практически невозможно.
Все равно ненавижу.
В нашем мире все сумасшедшие.{62}
Объективная реальность
«Осмотр»… как много недоброго в этом слове. А на деле все оказалось не так страшно и вообще не так: вереница лордов, мэтр Макдаффин с саквояжем угрожающих размеров и наша светлость в глухой полотняной рубашке.
Ширмы, аки неприступные стены, окружают нас с мэтром. Мы с добрейшим Макдаффином смотрим друг на друга с подозрением.
Долго так смотрим.
Пока я не решаюсь спросить:
– Дальше что?
– Ничего, – шепотом отвечает он.
– А смысл?
Мэтр Макдаффин пожимает плечами и решается-таки подойти вплотную. Он перехватывает запястье, напряженно вслушиваясь в ритм пульса. Заглядывает в глаза, в рот. Я подчиняюсь.
Что он хочет увидеть-то? Даже самой становится любопытно.
– Ваша светлость совершенно здоровы, – заключает доктор.
Спасибо, слышать приятно. Но меня другое интересует: создается ощущение, что играют здесь втемную. И мэтр сдается. Он наклоняется к самому уху – да здравствует наш спонтанный заговор – и бормочет:
– Лишение… virgo… вызывает у женщины некоторые… повреждения. И раньше осмотр позволял убедиться, что брак осуществлен. Что невеста была… девственна… И что супруг не был с ней излишне жесток.
А если был? Полагаю, девушка получала искреннее сочувствие в качестве компенсации морального и материального ущерба.
– …и что ей не требуется медицинская помощь… иногда бывает, что… девушка чувствует себя очень плохо. Но у вас не тот случай.
Не тот. Мы с доктором прекрасно понимаем друг друга.
Но кое-что проясняется. То есть волшебным росчерком пера мне восстановили утерянную девственность, и тут же утеряли ее вновь. По ведомости и строгим врачебным надзором.
В это поверит хоть кто-то?
Сомневаюсь.
Уважаемые лорды, может, и сволочи, но отнюдь не идиоты.
– Врожденная скромность вашей светлости не позволит ей распространяться о… некоторых подробностях нынешней нашей встречи. – Мэтр усмехается, и я краснею.
Не стыдно, скорее… странно. Все собравшиеся прекрасно понимают, что происходит, точнее, не происходит за ширмой, однако интенсивно делают вид, будто верят мэтру.
Как понимаю, верить не впервой.
Но тогда зачем?
Какой смысл сохранять то, что смысл утратило? Обычай обычая ради? Что ж, в моем мире тоже хватало лицемерных глупостей. Стоит ли заострять внимание на чужих?
Юго почти не спал: не хотелось пропустить что-нибудь интересное. И ожидание было вознаграждено.
– Мэтр Макдаффин, – вкрадчивый голос лорда-канцлера потревожил сонного рыжего кота, к которому Юго почти подобрался. Но кот, взмахнув хвостом, стек на пол. – Неужели вы всерьез беретесь утверждать, что эта особа…
– Я не могу обсуждать моих пациентов с кем бы то ни было. – Сухой тон. Нервозность. И злость.
– Вы не боитесь, что кто-то обвинит вас в… обмане? Вы рискуете репутацией.
– Как и вы. У вас есть дочь. И вам ведь тоже могут… понадобиться мои услуги. Или чьи-то еще. Зачем создавать неприятный прецедент, которым непременно воспользуются другие?
Юго доктору поаплодировал. Мысленно.
А кот ускользнул.
Утро продолжало преподносить сюрпризы, один другого веселее. Я стояла перед зеркалом, изгибаясь, в тщетной попытке рассмотреть то, что привело в такой ужас Ингрид. В конечном итоге усилия увенчались успехом.
Синяк. Вернее, синяки плотной группой. Сиреневенькие. Этаким отпечатком чьих-то пальцев. Ну да, их светлость под наплывом эмоций схватил нашу светлость за задницу, чем создал кризис морали и нравственности в пресветлых головах фрейлин.
– Ужасно, – наконец произнесла Ингрид и соизволила подать полотенце.
– Ерунда.
Фрейлины, в честь праздничного дня присутствовавшие полным составом, что вызвало у меня внеочередной приступ любви к местным порядкам, закивали. С кем из нас они согласились?
Но действительно, ерунда же! Кожа у меня ныне фарфоровая.
И Кайя расстроится, если узнает… я на него еще злюсь, но не настолько же.
– Так, – я обвела строй дам взглядом, – об этом молчать. Ясно?
Неясно. Как утаить такую расчудесную сплетню?
– Если кто-то из вас откроет рот, – говорила я ласково, нежно почти, благо эмоций поднакопилось для пущей выразительности тона, – отправлю объясняться к Магнусу.
Это их проняло. Ох как проняло. И замечательно.
– Иза, – Ингрид подала знак остальным выйти, и дамы были рады подчиниться, – возможно, тебе стоит остаться в постели. Я приглашу доктора…
…из-за пары синяков? Тем более что с доктором я уже пообщалась. Спасибо.
– …и все поймут тебя…
Кроме меня самой и Кайя, который по старой привычке займется самоедством. Нет уж, похоже, пришла пора кое-что прояснить. Надеюсь, Ингрид не обидится, она же вполне искренне желает помочь.
– У меня замечательный муж, Ингрид. Он совсем не похож на того человека, который причинил тебе боль. Не все мужчины сволочи и садисты.
По лицу вижу – не верит. Или дело не в нем, а во мне? Не хотелось бы… ориентация у меня стабильная.
– Я тебе нравлюсь?
Ингрид улыбается и качает головой.
– Прости, ты красива, но… я люблю другую.
Уже легче.
Присев рядом, Ингрид обнимает меня, но в этом жесте нет ничего двусмысленного. Наверное, так могла бы обнять сестра.
– Я волнуюсь за тебя, Иза. Ты наивная. Доверчивая. И добрая, а здесь это редкое качество. Ты не представляешь, насколько редкое.
Допустим, но речь сейчас не обо мне.
– Кайя – не чудовище.
– Он – мужчина. Все мужчины рано или поздно причиняют боль женщинам.
– И наоборот.
