Ей опять приснилась сорока. Она летела над лесом, и Дарина вместе с ней. А внизу по извилистой дороге ехал одинокий всадник, облаченный в черное.
Белый снег падал с неба, оседал на верхушках сосен, на плаще и лошадиной гриве. Сорока летела. И женщина тоже. Они улетали все дальше и дальше от всадника, хотя Дарина понимала — нужно остаться, нельзя бросать его одного в этом странствии. Но вернуться уже не могла. Тучи были низкими и серыми. Снег — белым и тяжелым. Деревья — черными. А всадник остался далеко позади…
* * *
Клёна сидела в санях, укутанная по самые глаза. Фебр стоял в двух шагах и о чем-то негромко говорил с ратоборцем, ведущим обоз до Цитадели. Вой, смоляную бороду и усы которого уже тронул морозный иней, говорил негромко:
— Доедем, не переживай. Пригляжу.
— У нее никого не осталось, кроме отца, — негромко говорил Фебр.
И собеседник с пониманием кивал — дите совсем, а пускается в такой путь одна, при обозе — ни друзей, ни родных. Ни слова ласкового сказать, ни позаботиться в дороге.
— Я понял, в обиду не дам.
А Клёне было стыдно… Ох, как стыдно! С того дня, как вышел между ней и Фебром памятный разговор, девушка избегала его. Пряталась, словно мышка, но он все равно находил. Может, боялся, как бы не учудила чего, а может, чувствовал себя виноватым. Но и бесед никаких не заводил. Не знал, что сказать, только корил себя за девичьи слезы и нечаянную обиду.
Между тем Клёна тоже чувствовала себя виноватой. Ей было стыдно за свое признание и за детскую горячность, за свои слезы и за то, что она пряталась в тот день от Фебра до самой ночи, пока он не нашел ее, зареванную, и не вытащил из дровяника. А она вырывалась и царапалась, ударила его по лицу, а потом, когда ратоборец сгреб ее в охапку, чтобы угомонить, уткнулась лицом в его кожух, разрыдалась громко и взялась колотить кулаками по широким плечам.
Он насилу ее успокоил. Обтер лицо снегом и привел икающую, с опухшими глазами и носом, в избу. Орд и Гвор дружно сделали вид, будто увлечены беседой и не видят этих двоих, из которых у одного щека горела от удара, а у другой на ресницах дрожали слезы. Клёне стало еще тошнее, потому что она почувствовала себя вовсе жалкой и глупой.
Скорее бы уехать! Обоз из Старграда отправлялся через день. И все это время девушка сидела тише воды, без особой нужды стараясь никому не показываться на глаза.
И вот она уезжает. И невыносимо, просто невозможно посмотреть в глаза спасителю. Она надеялась, что он поговорит с Гвором и уйдет, но он вдруг повернулся, приблизился и сказал:
— Если все же тебя не примут в Цитадели, обещай, что вернешься. Мира в пути, птичка.
Она кивнула, не поднимая головы:
— Мира в дому.
Он вздохнул едва слышно и отошел.
— Не горюй, — раздался откуда-то сверху веселый голос Гвора, — через седмицу будем в Цитадели. К тому времени уж и думать о плохом забудешь.
Смешной. Разве о таком можно забыть?
* * *
Клесх подъехал к Цитадели, когда прозрачные сиреневые сумерки окрасили мягкие сугробы в фиолетово-розовые цвета. Вытянулись на снегу длинные тени могучих сосен. Было холодно. Дыхание вырывалось изо рта сизым паром, а волчий воротник короткого полушубка мерцал от инея.
Каменная громада высилась впереди, заслоняя клонящееся к закату солнце.
Заскрипели и распахнулись старые ворота.
Древняя крепость поглотила вершника, принимая под защиту стен.
— Мира в пути, Глава, — поприветствовал ратоборца выученик, тянувший тяжелую створку.
— Мира в дому, Ильгар, — ответил приезжий. — Как тут у вас?
Юноша почему-то отвел взгляд и глухо сказал:
— Хвала Хранителям…
Клесх спешился, отдал поводья подоспевшему служке и удивился тому, сколь торопливо тот перехватил коня и потянул его прочь.
— Чего у вас рожи такие? — удивился крефф. — Как у девок сосватанных.
Но служка, имени которого он не вспомнил, лишь поклонился и направился к конюшням.
— Мира в пути. — На пороге Башни целителей стоял Ихтор в наброшенном на плечи тулупе.
— Мира, — нахмурился Клесх. — Чего стряслось-то?
Он уже понял, что его ждут какие-то неприятные известия, и оттого разозлился.
— Клесх, — целитель спустился по всходу, придерживая одной рукой отворот тулупа, чтобы тот не сползал с плеч, — Лесана привезла кровососа. Живого и в ясном разуме. Осененного. Сидит в каземате. А уж сколько интересного поведал…
— Ого! — Ратоборец забросил на плечо переметные сумы.
— И… поговорить надо с тобой, — заметно было, как тяжело дались креффу эти слова.
Клесх помолчал, пристально глядя на собеседника.
— Ну пойдем, поговорим, — Он положил сумы на снег и поднялся по всходу следом за Ихтором.
В башне сладко пахло медом, сеном и воском.
Обережник опустился на лавку, стоящую у двери.
— Говори.
Крефф целителей вздохнул и, глядя Главе Цитадели в глаза, раздельно произнес:
— Дарина умерла.
Обережник безмолвствовал. Только взгляд потяжелел.
— Мы с Рустой и Койрой сделали все, что могли. Но не спасли ни ее, ни девочку.
— Почему? — потемневшие глаза сверлили Ихтора. — Ей не по сроку было. Почему?
Лекарь вздохнул и ответил:
— Прибыл Хвалеб. Он через Ближние Вр
а
ги ехал. Ну откуда ему знать было, что у нее дети рядом, в Вестимцах? Она спросила, он ответил…
— А с Вестимцами чего? — Клесху показалось, будто лекарская и сама Цитадель закружились вокруг него и принялись раскачиваться в разные стороны.
Целитель вздрогнул:
— Я думал, ты знаешь… ты ведь должен был там ехать.
— Что знаю? — голос ратоборца звучал глухо. — Распутица началась, не попал я в ту сторону. В Старграде не был. Сороку только Фебру отправил, да грамоту с оказией.
Ихтор тяжело опустился на лавку рядом и проговорил, глядя перед собой:
— Сгибли Вестимцы. Хвалеб мимо ехал, а там резы упреждающие на деревьях. Весь разорена, ворота на одной петле болтаются. В ближней к ним деревне сказали — волки напали. Всех в
ы
резали. Потом еще хороводом кружили по окрестностям, от крови спьянев. Он-то Дарине того не рассказывал, но, сам понимаешь…
— Понимаю… — тихо ответил мужчина. — И что?
Иней на воротнике его полушубка растаял, и ость теперь торчала иглами.
— Она будто мертвая ходила. Мы утешали, как умели, Руста отваров сделал… Думали, выдюжит. Девку за ней приставили глядеть. Но не помогло. Она едва ноги волочила, а тут снег еще, потом оттепель, скользко… Оступилась. Да и не сильно упала — Веська подхватить успела, так и сели обе с размаху. Девка ногу вывернула, а Дарина лишь ушиблась слегка. Однако я глядеть стал — а дите мертво… Дали трав ей выпить, чтобы роды вызвать. Но она кровью изошла. Клесх, мы втроем ничего сделать не смогли…
