— Значит… ты больше не принцесса?
— Ну отчего же… Меня по-прежнему будут звать «таргано». Но никогда — воином. Теперь для нашего народа я — лишь девица на выданье. Да с такой дрянной репутацией, что едва ли кто позарится.
— Нар… — Шут наконец решился задать вопрос, который давно не давал ему покоя, — скажи, почему ты дала пленить себя? Если тебе подвластны силы, подобные тем, что накликал я на башне…
— Посмотрела бы я на тебя, любимчик, как бы ты колдовал, вломись в твою спальню десяток крепких парней в доспехе и с мечами наголо. Среди ночи… — она бросила на Шута полный невыплеснутой горечи взгляд. — Я спала. Представь себе. Они связали меня и засунули в этот каменный мешок… А я хоть и владею Силой, но вовсе не так, как ты. Мне не дано купаться в Потоке, как тебе… Я иначе творю свою магию. Долго объяснять… Но поверь, темница не лучшее место, где это может хорошо получаться…
Темница!
Будто нарочно, чтобы лучше напомнить Шуту об этом ужасном месте, боги подослали ему навстречу министра безопасности…
Шелестя плащом, Торья стремительно поднимался по лестнице. Лицо господина Маарги было искажено гримасой гнева. Увидев Шута, он лишь яростно сверкнул глазами и ни на миг не замедлил шага. Зато Шут поспешил убраться подальше.
Он хорошо помнил их первую встречу.
Минуло уже почти с полгода, как во дворце появился юный господин Патрик…
Шут мылся в купальне. Сидел на теплой мраморной лавке, отдыхал после жаркой парной комнаты. А потом вдруг увидел прямо перед собой одетого человека. Министр безопасности смотрел на Шута своими хищными глазами и лениво покручивал на пальце крупный перстень с черным тусклым камнем. Шут сразу понял, кто почтил его своим вниманием, потому что Руальд неоднократно рассказывал и про этот перстень, якобы скрывающий в себе яд, и про его обладателя, человека опасного и очень непростого.
Сухощавый, но крепкий, по словам короля, он был родом из Герны. Торья имел темные волосы до плеч, длинный горбатый нос, вытянутое лицо и добрых шесть локтей росту. Даже стой перед ним Шут навытяжку, пришлось бы смотреть министру в подбородок, а уж сидя на лавке, он и подавно ощутил себя маленьким и жалким рядом с этим человеком. Наверное, в ту пору Шуту уже сравнялось пятнадцать, но он по-прежнему был слишком тонок и невысок для своих лет.
И все же расслабленный жаром, любимчик короля встретил министра ясным бесстрашным взглядом. Грехов он за собой не помнил, опасаться было нечего. Да только первые же слова Торьи показали Шуту всю глубину заблуждения относительно своей безопасности и невинности.
— Ах-ха… — усмехнулся министр, ставя ногу в тяжелом кованом сапоге на лавку рядом с пальцами Шута, — так вот это значит и есть наш скандально знаменитый дурачок Патрик… — Торья склонил голову на бок, отчего сразу стал похож на птицу. — Подумать только, такой милый мальчик, а пытается всех обмануть своей маской идиотика… А глазки-то вон как блестят. Умные глазки.
«Милый мальчик», будь его воля, уже давно сбежал бы, но Торья нависал прямо над ним, и Шуту оставалось только сильней вжиматься в мраморную колонну.
— Боишься меня? — ласково спросил министр. — Правильно. Бойся. Это полезно. Очень полезно. Это отобьет у тебя желание паясничать передо мной, — Шут сглотнул, чувствуя, себя так, точно его поймали в ловушку. Он и впрямь понимал, что перед Торьей нет смысла кривляться и изображать идиота. Министр видел его насквозь, и от взгляда этого у Шута кишки завязывались узлом.
Он так ничего и не сказал, только смотрел на Торью испуганным мышом. А министр, будто наслаждаясь этим страхом, нежно взял его за подбородок и все с той же змеиной улыбкой проговорил:
— Запомни, малыш, я тебя вижу. Я всегда тебя вижу, даже когда ты тихо сидишь в своей норке и занимаешься своими глупыми детскими делами, — с этими словами министр похлопал его по щеке, точно перед ним и впрямь был инфант, а потом плавно развернулся и вышел.
Несколько минут Шут пытался прийти в себя. Ему резко расхотелось париться дальше. Он недоумевал, зачем этому жутковатому человеку понадобилось приходить в купальню. Только для того, чтобы напугать любимчика нового короля? Если так, то ему это удалось…
Про министра безопасности ходили разные толки. Шут понимал, что половина — просто выдумка, но в каждой байке обычно есть зерно истины… Поговаривали, Торья не терпит оскорблений и насмешек, жестоко наказывая обидчиков. По слухам, министр был на короткой ноге с тайными убийцами, отравителями и другими людьми подобного рода. Иные считали, что он и сам — тот еще знаток ядов. Зато фактом достоверным был его знаменитый «черновик» — пухлый журнал в переплете из бычьей кожи, куда министр делал записи о тех, кто чем-либо его «заинтересовал».
На первый взгляд это бы очень неприметный человек. Он носил скучные однообразные костюмы, редко появлялся на застольях, никогда не посещал балов, не ездил на охоту. Зато частенько наведывался в подземелья Чертога, где имел обыкновение лично беседовать с особо выдающимися на его взгляд преступниками. Шут слышал, что иногда, выказывая особое «уважение» к заключенным, Торья сам брался за пыточные орудия и добывал необходимую правду у тех несчастных, которым довелось попасть в застенки.
После той встречи Торья никогда и ничем больше не выделял Шута из всех приближенных к Руальду людей. Будто раз и навсегда определил его роль как домашнего животного, которому самое большое можно кинуть объедков под стол или дать пинка. Шут этим был вполне удовлетворен. Потому что привлечь внимание министра — означало попасть в его «черновик»… Лучше уж в глазах такого человека быть собачкой или даже ручным тараканом… Лишь бы не раздавил.
Вот и теперь, едва свернув с лестницы, Шут нервно вздохнул и поспешил в свои покои, желая оказаться как можно дальше от господина Торьи.
В комнате было сумеречно. Замерзшее окно плохо пропускало тусклый свет, тем более, что все небо давно затянула сизая пелена ватных зимних туч. Шут знал — там, снаружи, опять сыплет мелкий колючий снег. Падает на землю и почти тут же тает, превращается в грязь на мостовых, в слякоть и наледи. После встречи с Нар настроение у него было под стать погоде. Он заперся и пытался вернуть себе самообладание самым простым и действенным способом — жонглируя.
«Отчего? — думал Шут. — Отчего Ваэлья не сказала Элее? Ведь она-то наверняка знает, что королева может иметь детей… — этот вопрос стал для него болезненной занозой, которую никак не удавалось выдернуть. Шут не понимал, как мудрая ведунья могла скрывать такое от своей воспитанницы. Ведь даже слепой заметил бы, сколь сильно мучилась королева от осознания собственной неполноценности, неспособности осчастливить Руальда наследником. Да даже просто от того, что некому подарить ту бесконечную материнскую нежность, которая переполняла ее сердце… — Это глупо, — думал Шут, бесконечным каскадом запуская в воздух свои мячи. Руки жили отдельно от ума, тренированные годами, они ловили и бросали независимо от того, чем были заняты мысли Шута. — Это глупо и жестоко — лишать Элею такого знания. Она заслужила быть счастливой…»
