— Умный больно. Не к месту умный.
Заявление её встретили недоверчивым хмыканьем, что в исполнении травницы было ярче всяких слов. Обычно на этом беседа и затухала, поскольку аргументов у обеих сторон на такой пассаж просто не находилось.
— Как-то не слишком заметно, — решила-таки сжалиться над подругой Валент и милостиво пояснить свою позицию. — Не понимаю твоей реакции. Ты же радоваться должна, что не дибил в компании. Да и другом лучше умного иметь, чем врагом. Или тебя просто ревность распирает, что не ты теперь самая умная? Привыкла уже себя светочем считать, а тут кто-то не признаёт твой удивительный интеллект…
— И да, и нет, — поспешила прервать нарождающийся монолог духовник, поскольку ей совсем не понравилось его намечающееся русло и уж тем более не нравились возможные выводы. — Умный человек опасен, что врагом, что другом. Умные люди живут по собственным принципам, их не демонстрируя. И, попробуй, узнай, как ты в эти принципы вписываешься и зачем.
— Это ты про хитрых говоришь, — примирительным тоном заметила Эл, беря утомлённую поисками подругу под локоток и почти ненавязчиво оттягивая от облюбованных кустов. — Хитрые умеют из всего выгоду выжать и в свою сторону обернуть. С такими, конечно, сложно общаться.
— С умными сложнее. Хитрые-то только о своей выгоде пекутся, а умные и за идею радеть могут, — задумчиво проговорила блондинка, глядя в глубину ночного леса, но быстро сбросила с себя туман приближающейся апатии и тряхнула растрёпанной головой: — Ладно, пошли отсюда.
— Давно бы так! — широко улыбнулась Эл и с энтузиазмом направилась к манящему теплу человеческого жилища или хотя бы спокойствию обещанного сеновала.
Погружающийся в ночь лес был тих. Тих настолько, насколько ему позволяли неугомонные жители, не желавшие внемлить его сонным чарам. Глухо, с какой-то неуловимой мелодичностью ухали ночные птицы, скользя меж ветвей так неслышно и мягко, что только колебания воздуха и испуганные шорохи застигнутых врасплох грызунов, выдавали их полёт. Изредка слабые нити света выхватывали из темноты скупые блики хищных глаз. Казалось, в затянутой древесной кроной небесной тьме притаился мортис и кровожадно точит зубки или хоботок (кто ж этих насекомых разберёт), осматривая ничего не подозревающую добычу. Но тут же где-нибудь слева пробегал перепуганный зверёк, забывший в желании спасти жизнь о необходимости сохранять тишину, и человек-мотылёк сменялся оборотнем или вампиром, перетекая по стволу с темноты веток к укромному мраку корней.
Отсутствие удушающей жары, что кипятила кровь и путала разум, с лихвой возмещалось повышенной влажностью, заставлявшей воздух едва ли не хлюпать в лёгких. Пропитанный влагой мох благодатно расплывался под ногами и, возомнив себя болотом, спешил засасывать в свои тугие недра стопы случайных путников. Бесконечный строй безликих стволов немым войском окружал добычу леса, усугубляя духоту и неизвестно откуда взявшуюся клаустрофобию. Блёклый огонёк светляка, меланхолично выписывая широкие круги над головой хозяйки, радости в открывающуюся картину не добавлял. Идти с каждым шагом становилось всё тяжелее, а коварный сон, уже давно долбившийся в черепную коробку, не выдержав непомерной работы, сполз на плечи, норовя просто пихнуть лицом в землю при первом удобном случае. Едва не совершив подобный кульбит, Алеандр резко остановилась, отчётливо осознав, что эйфория по поводу окончания поисков слегка притупила чувство самосохранения, не позволив сразу определить маршрут. Травница смерила неприязненным взглядом затылок подружки, словно выискивая на нём следы злого умысла. Шедшая чуть впереди Чаронит, что с потерей нескольких килограмм драгметаллов до конца смириться так и не могла, абсурдность шествия поняла почти сразу, решительно не узнав ни одного дерева на своём пути, но предусмотрительно молчала.
— Давай, скажи это! — в лесной глуши голос Валент показался просто непростительно громким, практически гласом Триликого с небес; плечи духовника невольно дрогнули, лишь подтверждая худшие догадки. — Скажи, я опять заблудилась и завела свою дорогую подругу к долбанным упырям в жрыховы задницы!!! Чего стесняешься?
Духовник гордое шествие сквозь дебри родного княжества прекратила, настороженно замерев, и даже вздохнуть лишний раз боялась. В бледном свете её напряжённая фигура выглядела зловеще. Так в страшных историях выглядели маньяки и чернокнижники, заманивавшие своих жертв в чащу, а потом резко выхватывающие из неоткуда топор или ржавый тесак. Впрочем, знающий человек не стал бы подозревать Чаронит в таких кровожадных планах: при всех своих способностях создавать пространственные карманы она просто не умела. Зато непременно бы обратил внимание на травницу, которая агрессивно сжимала и разжимала кулачки, словно пыталась тот самый тесак слевитировать.
— Может, у тебя есть какая-нибудь гениальная идея? — язвительно поинтересовалась Эл, во всех красках представляя, как будет пинать подругу, если за ближайшим кустом не окажется злополучного сарая. — Вызовешь тут духа и попросишь до сарая проводить?
— Скорее, демона — тебя уволочь, — глухо проворчали в ответ и даже слегка сжали плечи, ожидая почти заслуженную оплеуху, как за спиной раздался треск.
Редкий для леса сквозняк принёс холод и странный сладковатый запах тины и жухлой травы, вызывавший в памяти неприятные ассоциации чего-то знакомого, но совершенно неуловимого. Танка ещё попыталась что-то определить поточнее через парочку базовых заклятий, но это оказалось не так-то просто провернуть, когда тебя буквально за шкирку волокут в кусты, шипя ругательства и от души пиная локтями. Шустрая Валент, к прочему, успела прикрыть слегка притормаживающую в реакции духовника какой-то гниловатой веткой и ловко откатилась блондинке под бок, прикрываясь от возможной опасности.
— Ха-ха, — прокомментировала она, когда вместо ожидаемого демона из лесу вышел здоровущий мужик и, пошатываясь как после пол-литра медовухи, пошёл дальше.
Выглядел он, конечно неважно, насколько позволяло рассмотреть скудное освещение, и пах ещё менее привлекательно. Однако печальный опыт общения с народом подсказывал, что требовать от работяг, обделённых тяжёлой женской рукой в виде жены или тираничной маменьки, более менее удобоваримый аромат — занятие бессмысленное и неблагодарное. В лучшем случае, от подобного типа не будет попахивать мочой и трёхнедельным перегаром, успевшим пропитать одежду и волосы. Этот был ещё относительно неплох для любителя-выпивохи: песни не гарланил, за деревья не цеплялся и матом не поносил князя, министров, столградцев и соседку, отказавшуюся задрать юбку. Просто оглобистый, сутулый и вялый мужик, имеющий процентов семьдесят на то, чтоб оказаться местами адекватным.
