— Ну, такова уж женская доля! — глубокомысленно изрекла травница, пожимая плечами.
— Я предпочту, чтобы моя женская доля в золоте выражалась, — неприязненно проворчала в ответ блондинка, возвращаясь к прерванному занятию.
— Ты безнадёжна, — тихо вздохнула Эл.
Умудрённая жизнью в крепкой, большой, а, главное, дружной, по официальной версии, семье Алеандр знала все тяжести супружества не понаслышке. Это, может, Танкиной матери и было просто: муж заезжает на недельку, деньги оставляет и снова на месяц по делам государственным, а ты распоряжайся хозяйством, как заблагорассудится, дом обустраивай, порядки наводи, сплетни налаживай. Не жизнь — благодать. Плохих сторон такого существования девушка решительно не видела, во многом по тому, что Вестлана Чаронит не желала их открывать посторонним и дочери настоятельно не советовала. Жизнь же в полной семье накладывала свои ограничения, порой совершенно абсурдные и неподъёмные. К примеру, удаётся тебе узнать о какой-то очень пользительной настойке, что и лишний жир сгоняет, и здоровье укрепляет, и для семейного счастья у-у-х! Вот только пить её надо строго за час до еды и при этом полностью исключить из рациона, скажем, картошку. И всё бы хорошо, и всё бы замечательно, но муж… Поди докажи ему, что ради какой-то абстрактной пользы нужно отказаться от любимой закуски, начать садиться за стол строго по часам или, не приведи Триликий, ограничивать собственный рацион. А поди объясни ему, как чистоту в доме поддерживать, если слуг нет, куда книги складывать, как гостей встречать. Это же женщины готовы над собой измываться ради уз брачных, мужской широкой натуре легче эти самые узы порвать, чем при всех пятки не чесать или любой проходящей девице на грудь не засматриваться. Мужчины — народ тонкий и слабый. Женщине сделай замечание — она подумает, да применит совет так или эдак. А мужчине? Хоть слово скажи — ты враг и узурпатор, что его светлую охотничью натуру склоняет к подкоблучиванию и мягкотелости. А деньги? Вот копишь ты, копишь, отказываешь себе в мелких женских радостях, откладываешь по копеечке на ремонт хороший, мебель или поездку на отдых. И тут появляется Он и от всех щедрот своей мужской натуры, покупает новый чародейский шар в пол комнаты, что ни в интерьер не вписывается, ни на одну подставку не помещается, или закатывает праздник для друзей из пансионата, что десять лет не видел и столько же знать не желал, или делает подарок кому-нибудь из своих родственников (мужик он или не мужик?). И его совершенно не волнует, что ты копила. Ведь в семье как? Копишь своё ты, а тратит он то, чем вы распоряжаетесь. Тут либо у собственного мужа воруй, чтобы совсем о семье не забыл ненароком в своих мужских делах, либо тяни из него по нещадному жилы: авось, к старости хоть украшения останутся, чтоб в ломбард заложить.
Алеандр Валент тяжело вздохнула и постаралась отстраниться от неприятных мыслей, свято веруя в то, что ей-то удастся нормально мужчину в хозяйстве пристроить или хотя бы вовремя отравить. Девушка перевела взгляд на подругу, но толком ничего не смогла рассмотреть. Скупая до собственной энергии, да и не особенно ею наделённая, Яританна и светляк сделала до смехотворного маленький, и шнырялась с ним по кустам, как с цепной собачонкой, почти не нарушая тяжёлых теней сумеречного леса. То тут то там в бледном пятне показывалась духовницкая оттопыренная пятая точка, слышалось шебаршение травы, глухие ругательства. Холодало, и вездесущая мошкара всё радостнее начинала распевать свои писклявые трели. Юная травница, любившая и ночные прогулки, и матушку природу, несмотря на покой и тишину начинала медленно приходить в то состояние, в котором её мать принималась гонять слуг и хлестать отца передником.
— Тан, Та-а-а-н, — протянула Эл в своей любимой манере, словно смакуя звучание имени и нервы слушателей. — Ну, признай же, наконец, что не можешь найти этот свёрток, и обратно пойдём. Я спать хочу.
— Не ной! — огрызнулась в ответ непрошибаемая духовник и бодро нырнула в какой-то овражек, утягивая за собой блёклый светляк. — Он должен быть где-то здесь!
— Поднапряги свой дар оракула! — хохотнула травница, не скрывая своего далеко не лучшего мнения о разнообразных «талантах» подруги, вытянула вперёд исцарапанные ручки, заставив кончики пальцев заискрить от силы, и загробным голосом провещала: — О да, о да, я вижу… три шага вправо два подскока и овраг…
— Не смешно, — обиженно буркнули из того же оврага, когда вторая попытка из него выбраться сорвалась от таких предсказаний.
— По-моему, очень, — широко улыбнулась Эл, убирая спецэффекты и подходя к барахтающейся в неожиданно глубокой яме подруге. — Тебя не волнует, что возле сумки должен быть во-о-оттакенный кратер от шибанувшегося костра?
Травница даже попыталась показать размеры кратера руками, но в темноте было не так заметно, и пришлось вытаскивать несчастную без дополнительных ужимок.
— Да? — с трудом выдохнула Танка, когда барьер худо-бедно был взят. — А мы разве его не у той сосны потеряли?
— О! — не смогла сдержать ехидства травница. — Так ты все сосны, в которые врезаешься, помнишь или теперь заново лбом меряешь?
Яританна в ответ попыталась пульнуть в обидчицу собственным светляком, но коварная субстанция лишь отлетела на полметра и вернулась в прежнее положение, заставив девушку недовольно поморщиться:
— Тебя Виль случайно покусать не успел? С чего это ты вдруг такой язвой сделалась?
— А ты чего на парня взъелась? — искренне удивилась Алеандр. — Понимаю ещё я. Меня-то хоть по деревне гоняли. Ты-то что? Вроде особо и не получила, хотя чугунок-то твоих ног дело.
— Не нравится он мне, — проворчала духовник, поднимаясь с земли и нервно отряхивая коленки.
— Я будто в восторге. Страшный, как Марионский взрыв, нервный весь, дёрганный, шуток не понимает и взгляд у него какой-то сальный. Мерзость невоспитанная, но, в целом-то, парень как парень. У нас в Сосновке такой каждый третий, кто не второй. Что тут необычного? Быдло и быдло, — немного заносчиво, на манер всех замковых чародеев фыркнула Эл: ей вор в компании тоже не нравился, но и отказываться от перспективного пациента не хотелось.
Яританне же до целительской практики компаньонки дела не было. Девушку тревожила совершенно распоясавшаяся на фоне некромантского дара паранойя в купе с привычной подозрительностью к незнакомцам. В фигуре долговязого сына кузнеца её упорно что-то настораживало, но притупившийся от слишком нервной обстановки разум упрямо не хотел открывать что именно. Ощущение было настолько неуловимым, что озвучивать его раньше времени не следовало, поэтому Танка лишь вздохнула:
