Пудреница поймала щеки сорокалетней матроны с увесистой брошью под подбородком. Губы матроны шевелились, она что-то активно вещала своему собеседнику.
«На меня гонит! На меня и сейчас все гонят…» — Даша переместила зеркало вправо.
И увидала Его!
Образ губастенького Мити завис в верхней части пудреницы. Чуб дернулась от неожиданности. Потеряла объект, снова навела изображенье, всмотрелась, плюнула и начала тупо вертеть головой.
В конце концов, если она дама, проповедующая свободу, равенство и братство… (нет, это лозунг французской революции).
ОК!
…дама, проповедующая свободу и равенство между мужчиной и женщиной, то имеет полное право неприкрыто провожать взглядом понравившегося ей кавалера!
Правда, в данный момент кавалер ей не нравился — он даже не был губастеньким. Пухлые губы слились в одну линию. Митя выглядел так, словно проглотил уксус. Хуже — словно не проглотил, а все еще держит его во рту, готовясь к этой болезненной процедуре.
Рядом с уксусным Митей сидела та самая щекастая сорокалетняя, в лиловом шелковом платье.
«Мать его, что ли? Не. Какой идиот пойдет с мамой в ночной клуб?»
Даша поморщилась.
Кто-то ударил по клавишам расстроенного фортепьяно, выбивая развеселый мотивчик.
Занавес разъехался, на подмостки выпорхнули жирные девахи.
«У них же целлюлит!
И это красотки кабаре?
Коровы!»
Целлюлит просматривался только на обнаженных руках, остальное было целомудренно прикрыто. Хотя, может, юбки по щиколотку были в 11-м году верхом распущенности?
Даша вновь подняла свою пудреницу. Закрыла подглядывающее устройство и стала пудрить нос — это заменяло чесание.
Думать следовало быстро.
«Уксус» Митя уже «проглотил». И интуитивная пятая точка бывшего арт-директора ночного клуба «О-е-ей!» (знакомого с подобными раскладами и подобными выражениями на мордах клиентов) подсказывала хозяйке: Богров только что заказал одну из целлюлитных красоток и теперь ждет, когда закончится танец. И дело это для него не новое, но паскудное. Неважно, как он это паскудство называет — небось, величает себя буржуазным выродком, пользующимся сексуальным трудом угнетаемого женского пролетариата…
А трахаться-то хочется!
Может, самое время подвалить к нему со своей независимостью?
«Цель — познакомиться и войти в доверие».
«Легенда: я свободная женщина, не признающая их ханжескую мораль. Тем более, что так оно и есть».
Мораль Даша не только не признавала, но и не знавала (еще не хватало походить на свою мать-маяковку!). Но главное, ей вдруг отчаянно захотелось секса, так жутко, что тело заныло, а все остальное скакнуло на задний план.
«Три недели ни с кем не спала! Пойду с ним прямо сейчас. Секс — лучший способ войти в доверие. Я — Мата Хари! Только без шаровар…
Куда?
К нам нельзя. Машка заняла кровать».
Землепотрясная развернулась всем торсом и в упор взглянула на Митю.
Губастенький сощурился, неуверенно поднес к носу пенсне в черепаховой оправе.
«Нет, он хорошенький. Обожаю таких. Все, встаю и иду!»
Митя встал.
— Что, милая, кавалер приглянулся? — послышался понимающий голос.
Над Дашиным столиком нависла матрона с брошью-булыжником.
— Вижу, ты себе его приглядела? Но припозднилась маленько. Он уж и деньги мне отсчитал — обратно их не воротишь.
Матрона говорила развязно и сахарно, и наверняка была местной Мадам.
А кроме того, была совершенно права — замешкавшись на пару секунд, Мата Хари таки опоздала.
Митя шел через зал, и бежать за ним вслед, хватать за локоть и кричать: «Я свободная женщина и хочу бесплатного секса!» — было делом гнилым. Тем паче, секс платный был им оплачен, и оплата не подлежала возврату.
«Блядь!!!!!!!!!!!!!!!!!»
— Не понимаю, в чем дело?! Я свободная женщина! — пуганула Даша мадаму, мечтая надавать той по толстым щекам.
«Если бы не ты, я б…»
— Да ладно тебе. — Подобрав шуршащий подол, матрона подсела к девице. — Я — мадам Шленская, всем тут заправляю. Знаешь, сколько я таких, как ты, повидала? Хочешь, сладкая, я тебе всю твою жизнь как есть расскажу?
— Ну-ну.
Возмущение: «Если б не ты!» — отступило.
Даша не умела долго переживать поражение, хотя бы потому, что в принципе не умела его признавать.
Богров скрылся за бархатной занавесью, прикрывавшей неприметную дверь. Кабаре «Лиловая мышь» подрабатывало борделем, как и многие клубы в Дашином времени. Митя посещал их, как многие.
«А вдруг у него во-още сифилис, а у меня презервативов с собой нет!» — утешила себя Даша Чуб.
И взглянула на даму — вдруг та скажет что-то прикольное типа: «Я сразу увидала в тебе звезду кабаре!» Все равно нужно как-то скоротать полчаса, пока ее губастенький, уже не сексуальный, а шпионский объект появится из-за занавески.
— Был у тебя любовник, — завела Мадам с брошкой.
— Был, — удостоверила Чуб.
«И не один. Сколько, кстати? Раз, два, три…»
— При деньгах, — ласково пропела лиловая, — и собой хорош.
«Пять — Витя, шесть — рыжий Костик…»
— Ты ж не ради денег в невенчанные жены пошла, а по любви. Он тебе про свободную любовь уши все прожужжал, ты и поверила. Верно говорю?
— Угу, — промычала Чуб.
«Восемь — Олег… Может, еще вырулит на звезду?»
— Жили вы с ним примерно… — Приподняв посаженную на цепочку лорнетку, мадам Шленская пристально осмотрела Дашин наряд, — года два. Как муж и жена. Он тебя баловал, все тебе покупал, ни в чем ты нужды не знала, а после… То ли другую себе нашел, не такую свободную. То ли вверх пошел, поумнел да понял: подобные вольности токмо по молодости хороши. Да и надоела ты ему! Он тебя по-благородному бросил, — сказала хозяйка с привычным презрением. — Квартиру наперед оплатил. Платья, безделушки, денег на первое время оставил. Только время-то первое вышло, денежки на исходе, а назад возврата нет. Вот ты и решилась. От отчаяния. Думала под порядочную… Хотела другого найти. Только сюда, милая, порядочные не ходят.
— А он?
Тема со «звездой» не срослась. На двадцати девяти Даша сбилась со счета любовников. Но Мадам могла нашептать чего-то про Митю, загодя внесенного в Дашин любовный список под неизвестным порядковым номером.
— Он часто тут бывает? У него сифилиса нет?
— Что, и впрямь так понравился? — улыбнулась хозяйка. — И чем только взял? — покачала она головой. — На любовь твою, что ли, похож?
Даша закивала. Выявившаяся бездарной вещуньей, здесь Мадам попала в десятку.
— Очень. Одно лицо. А губы…
(Сугубо между нами, читатель, Митя Богров был не похож на Яна ничем.
