Он с облегчением перевёл взгляд на Мону, любуясь её огнём, ярким и жгущим, но после учителя — почти домашним, спокойным и безопасным.
И всё-таки понял, что не так. Подскочил в замешательстве, отдёрнул руки — словно действительно в костёр сунул. Мона тоже отпрянула, но убегать погодила. Оглянулась на дверь и уселась рядом.
— Извини, — торопливо сказал Гарий. — Я ещё не совсем очнулся… и спросонья… твой огонь такой красивый, понимаешь, я шёл на него, и ты как будто…
Он запутался и умолк.
— Ничего страшного, — Огнёвка дёрнула плечами, гадая, какой такой огонь он увидел. — Если тебе надо было… Я не сержусь…
Он больше поверил её беспечной речи, если бы она не покраснела так — и в полутьме фургона можно было заметить.
Повисло неловкое молчание. Мона кашлянула.
— …Но непременно рассержусь, если ты сейчас же не расскажешь мне, где-ты-был?!.
Гарий засмеялся, с удовольствием её разглядывая.
— Ещё кулаки в бока упри — и будет как раз жена, которая дождалась мужа с гулянки.
— Так? — Мона упёрла.
— В самый раз, — одобрил Гарий. — Значит, где я был… сложно сказать… Везде. Или нигде. То ли в глубине самого себя, то ли бродил по миру…
Он разводил руками, изображая что-то этакое, то сжимая кулаки, то делая плавные движения раскрытыми ладонями. Сделав ещё несколько попыток объяснить, и в конце концов беспомощно замолк.
— Да не знаю я!.. Нет таких слов!..
— Понятно, — задумчиво протянула девочка, наблюдая за его жестами. — То есть, конечно, ничего не понятно.
Гарий попытался встать.
— Пойду… Верно, надо сказать всем.
— Не надо, — Мона уложила его. — Учитель сам всё расскажет, и получше тебя. Ты только будешь опять маячить, — она поводила руками, передразнивая.
Гарий невольно улыбнулся.
— Ты ещё не совсем ты.
— Ну да, — признался Гарий. — И завтра я был бы уже совсем я, который я другой.
— Спи давай, — помолчав, велела Мона. — Завтра, чую, будет тот ещё денёк.
Она помогла ему перебраться на кровать, пожелала спокойной ночи и вышла. Гарий закрыл глаза, воскрешая в памяти ощущение, когда жёсткие рыжие волосы скользили через его пальцы.
Это казалось ему самым важным итогом его запредельного путешествия.
Мона проснулась как раз вовремя, чтобы увидеть отбытие войев.
Полночи она проворочалась с боку на бок. Одолевали беспокойные мысли, то и дело тянулась вниз, поглаживая рукояти лежащих на полу у койки громобоев. Приняв наконец решение, она чуть было не отправилась будить Гария прямо сейчас, но вместо этого провалилась в поток сумбурных сновидений. Хаос яростного боя, сталь блестит, отражает пламя, кавалькада всадников, скачущих на гротескных тварях, по виду вовсе не предназначенных для верховой езды, и она сама среди них. Потом — она и Гарий, в странной, стыдной, невозможной ситуации…
Мона проснулась, вскочила, едва не скатившись с кровати. На окно была накинута кисея предрассветного тумана. Родителей не было, — а ведь просила разбудить!.. кажется… Девочка ужаснулась — проспала!.. Подхватилась с места, накинула рубаху, подхватила перевязь с громобоями и, босая и простоволосая, сиганула из фургона.
Оказывается, команда только выходила из ворот только что отстроенной крепости. Алек мыслью удерживал противовес, заполненную камнями сетку, и при этом непринуждённо беседовал с Джураем и Нориком. Линда стояла в сторонке.
Мона запрыгала на одной ноге — какая-то щепка неудачно подвернулась. Не обращая внимания на боль, вертела головой, силясь углядеть среди высоких широкоплечих войев небольшую фигурку.
— Гарий!
Мальчишка обернулся. Судя по физиономии, ему было здорово не по себе. Впрочем, он тут же напустил на себя суровый вид, какой, по его мнению, приличествовал мужчине, который отправляется на Опасное Дело.
Мона, задыхаясь, остановилась перед ним.
— Куда спешишь ты, страх ночной? Решил удрать, не попрощавшись?
— Нет… я… в общем… — Гарий разводил руками, заикался и мычал. Вся его "бывалость" куда-то делась.
— Вот, держи, — переведя дух, она вынула громобой, протянула рукоятью вперёд. — Заряженный. Да бери, не беспокойся, у меня ещё один есть. Кнопка подарила, спасибо ей.
— И тебе спасибо, — Гарий оглядел себя, прикидывая, куда бы пристроить стальную трубку. Мона помянула тварей Проводника и принялась разбирать перевязь, распутывала ремни и чуть ли не зубами грызла узлы. Команда топталась у ворот, девочка заранее морщилась, ожидая, что Гария нетерпеливо окликнут, но все ждали молча.
Наконец управилась.
— Вот так, — помогла Гарию затянуть все ремни и приладить пороховницу. — Учти, я рассчитываю, что ты вернёшь мне его. Побыстрее.
— Как получится, — мальчишка глуповато улыбнулся. Мона неловко подёргала его за ремни, сделала ручкой и отошла к матери.
— Поцеловать, — сказала та.
— Что? — переспросила Мона, решив, что ослышалась.
— Поцеловать. Парня. На удачу.
Мона открыла рот, но не издала не звука.
— Слабо? — осведомилась Линда.
— Ма! — девочка почувствовала, что сейчас вспыхнет и сгорит дотла. — Ты на что меня толкаешь?
— Я? — очень правдоподобно удивилась Линда. — Это очень старый обычай.
И отвернулась, показывая, что ей вообще-то всё равно.
Мона поглядела на неё, на парня. Шевельнула губами, мысленно окликая. Парень оглянулся. Нётвердо ступая, Мона подошла, спрятала руки за спину, привстала на цыпочки и чмокнула в щёку.
— На удачу, — объяснила.
— А. Спасибо, — Гарий кивнул, ошалело моргая. Мона неловко похлопала его по плечу, развернулась и дала дёру. Даже не посмотрела, как команда покинула крепость.
В поход отправились две дюжины человек. Двадцать пять, если считать и маловозрастного проводника.
Алек шагал размеренно и неторопливо, время от времени косился на него — правильно ли идём? Братец всякий раз кивал, но вид при этом у него был такой рассеянный и обалделый, что молодой вой не удивился бы, заведи он их куда-нибудь к нордам или темнокожим. Хорошо хоть оглядываться и спотыкаться перестал.
Надо сложить сталат, подумал Александр. Или даже химн. Если ты прошёл все испытания, получил серьги и татуировки — погоди считать себя войем. Если ты убил врага — всё равно ты ещё не вой. А вот если девушка перед боем целует тебя на удачу — вот тогда ты вой. Подсказать идею Джонатаму, пусть сочиняет. Самому Алеку Бог не дал таланта к обращению со словами.
— Долго идти придётся? — негромко спросил он брата. Тот опустил веки, представив тёмную реку, вслушался в шёпот её волн:
