Бэф и принялся вновь развязывать путы. Лесс хмыкнула — и кто бы говорил про
упрямство. Да, пусть его. Все равно нужно снять повязку, посмотреть раны,
растереть графа спиртом. Иначе к утру опять напугает ее окостеневшей конечностью.
Девушка встала и пошла к Бэфросиасту, помогать. Сняв все тряпье, Лиса
внимательно оглядела повреждения и удовлетворенно улыбнулась. Отек спал, и
покореженная грудь не устрашала. Деформация стала не так заметна, как на руке. И
мышцы, вернувшиеся в нормальное состояние, привлекали взгляд.
— У вас явно сломана ключица, предплечье и запястье. Про ребра молчу, —
качнула головой, стряхивая наваждение. Достала фляжку со спиртом и, открутив
крышку, налила немного на грудь. Принялась растирать, очень ласково, осторожно,
любуясь красивым телом, нежной кожей. — А вы в прекрасной форме, граф.
Тренажерные залы, класс фехтования?
— А вы дрожите.
— Что? — очнулась девушка, уставилась на мужчину. Зрачки Бэфросиаста
завораживали. В груди Лесс дрогнуло: почему она собственно должна мерзнуть,
когда рядом такой мужчина? Дрожать от холода, а не от страсти? Ну, уж увольте.
Хватит минуэтов, пора, наконец, согреться и нормально поспать.
Лиса принялась раздеваться, мысленно умоляя графа молчать.
Тот действительно не произнес и слова. Молча следил за ней взглядом и спросил
лишь, когда Лесс легла рядом и принялась ласково освобождать его тело от одежды:
— Ты действительно этого хочешь?
Алиса закатила глаза к навесу над головой: и он еще спрашивает!
— Да, очень. Можно без поцелуев. И, пожалуйста, не задавайте больше вопросов.
— Хорошо, если ты ответишь на последний, главный: ты знаешь, кто я?
Лесс вздохнула и посмотрела ему в глаза:
— Какая разница кто ты, кто я? Здесь. Сейчас, — прошептала тихо. — Сколько
людей, столько версий. Каждый думает о другом то, что ему хочется, нравится. Но
разве от этого страдает истина? Кем бы ты ни был там, за гранью снегов и горных
кряжей, здесь ты мой любимый. Я хочу тебя.
Алиса и сама не знала, сказала ли она правду или солгала. Но граф поверил и
больше не задавал вопросов.
Лесс спала на его груди, утомленная ласками, согревшаяся жаром страсти. А Бэф не
спал. Слушал ее дыхание, сливающееся с воем ветра и буйством пурги за стенами их
пристанища, и пытался понять, что с ним происходит.
Почему он не бросает девушку и не уходит в сторону от человеческой тропы, что
ведет его в ненужном направлении. Конечно, он еще недостаточно окреп, но вполне
в состоянии справиться с перелетом до пещер Варн, святилища, убежища для
нуждающихся в отдыхе. Проспал бы там пару суток и восстановился. Девушка в
одиночку пошла бы быстрей, не терпела столько неудобств. Оптимально верное
решение для обеих сторон. Возможно, он бы так и сделал, если б не масса опасений
не за себя, а за Лесс. Непонятных, непривычных. Какое ему дело, дойдет ли она до
своих? Какая ему разница, умрет в пути или выживет? Холодно ей или тепло, удобно
или нет?
Граф вздохнул: увы, разница есть и потому оптимальный выход неприемлем для него.
Нет, дело не в том, что в ответ на поступок девушки, не бросившей его, он должен
ответить тем же. Никому он ничего не должен, тем более человеку. Он не гнал Лесс
в горы, не просил устраивать ученья в ущелье, не просил спасать и тащить по
снегу, кормить, поить, ухаживать. Любить. Но в том-то и дело, что она не
спрашивала разрешения, не просила помощи или утешения, не думала о благодарности.
Она вообще ничего не просила, она лишь давала. И не было фальши в ее словах,
взглядах, поступках, и ее любовь, что разбудила его сердце, была, возможно, еще
не осознана Лесс, но уже имела место быть и связывала ответным чувством. Таким
же робким и пугливым, как первые рассветные лучи, но уже четким и ясным —
рассвету быть.
Когда это случилось, как? В ту первую встречу? Сейчас ли? Что растревожило его
сердце, привлекло, околдовало настолько, что он готов следовать за человеческой
женщиной вопреки логике и рассудку. Его враг стал ближе, чем друг.
Бэф покосился на девушку — нет, она никогда не была его врагом, хотя наверняка
знает, кто он. И уверен, послана убить его, и тем не менее — спасла. Конечно, он
бы справился без нее, но она-то этого не знала, судя по тому, как вела себя.
Бэф вздохнул: головоломка. А ведь логика человеческих поступков всегда была ясна
и понятна ему, примитивна до смешного. Что же случилось теперь? Любовь туманит
разум, запирает рассудок на ключ эмоций? В чем же механизм любви? Впрочем,
любовь ли? Возможно, привязанность, благодарность, чувство родства, возникшее
абсолютно естественным образом — одиночеством, трудностями пути. Никого вокруг,
ничего, только он и она.
В этом ответ?
Тогда как, чем объяснить его нежелание расстаться с ней? Идти дальше делить все
тяготы перехода, понимая, что легко может обойтись без экстрима? Что данное
поведение абсурдно по сути своей. Ведь впереди девушку, возможно, ждут, а его,
точно нет, более того, если увидят, попытаются захватить, будут неприятности,
стычка…
А неприятности у Лесс крупные. Она солдат, проигнорировавший приказ.
Почему она не выполнила предписание? Ведь это было так просто: подойти и пустить
пулю в лоб Бэфросиаста, пока тот не мог защититься. Он четко видел, что именно
это она и хочет сделать.
Нет, она начала разгребать завал, освобождать раненного, перевязывать, ставить
обезболивающее. Спасать, рискуя собой, поставив на карту свою короткую жизнь,
карьеру ради иного существа.
Глупость или благородство двигало этой женщиной?
А что двигает им, заставляет греть ее бренное тело, оставаться рядом и
наслаждаться запахом ее волос, сонным дыханием, тихим биением сердца, близостью?
Стоит ли вообще во всем этом разбираться? Может быть, завтра наваждение пройдет.
Он забудет Лесс, как она забудет его. В памяти останется лишь легкая досада на
мимолетность чувств, картинки унылого пейзажа, разбавленные ее лицом, фигурой,
взглядами, ароматом искренней доброты мыслей.
Ноздри Бэф дрогнули, почувствовав знакомый запах родича, губы недовольно
