Уника сидела, подогнув ноги, и старательно била в маленький бубен, что отыскался в котомке Ромара. Пьяный запах тлеющих трав дурманил голову, путал мысли, заставлял вспоминать небывшее и показывал небывалое.
Увешанный амулетами Ромар приплясывал и кружил над костром, тряс брекотушками, выкрикивал что-то на тайном мужском языке.
«Пусть ему удастся, – думала Уника. – Пусть получится его колдовство, чтобы все было как надо.»
А как надо? Чего желать теперь, когда Таши нет? Этого Уника сказать не могла и просто била и трясла, трясла и била маленький звонкий круг.
Медленно, очень медленно сгущался округ Ромара серый безвидный мир, утекал в никуда вечер и дымный костерок, перелески с безвременно опавшей листвой, иссохшие ручьи, выгоревшие травы, ветер, несущий пыль и чад.
Пропала Уника, исчез он сам, покалеченный и слабый. Оставалось лишь слитное гудение бубна, скрип ногтя по упругой высохшей коже и дружное взбрякивание костяных амулетов. И седая, паутинная, слепая мгла, в которой не различить ничего даже на полшага.
Ощупывая босой ногой зыбкий путь, Ромар осторожно шагнул вперед. Мгла оседала на лице, слепя и без того отказавшие глаза. Это было особо мучительно, Ромар привык видеть то, что скрыто для всякого глаза. Он различал деревья там, где остроглазые охотники видели лишь синюю полосу леса под горизонтом. Среди дня он умел видеть звезды, а в ночи различал катящийся среди трав теплый шарик полевки. Тем мучительней чувствовал себя Ромар в те редкие минуты, когда попадал в смутный край магических сил.
Тяжко было двигаться на ощупь. Потому, должно быть, и не стал он некогда шаманом, оставшись простым колдуном, что черпает силу у предков и тайных существ, но оставляет в покое глубинный мир, говорящий на своем языке, и подчиненный иным силам. Ведь и прежде можно было найти верного помощника, способного удержать бубен. И раз не пришло такое в голову, значит, была для того веская причина.
И все же, свои достоинства имелись и у этого мира. Здесь у Ромара были руки. Рузарх не знает дороги в этот край, в смутном мире его зубы ничего не значат и никого не могут покалечить. Две сильных и ловких руки было у Ромара. А возможно, и не две, а больше. Ромар не мог сказать точно.
Он просто протягивал руки, ощупывая перед собой путь и не зная, куда приведут его чуткие пальцы.
Неладно было вокруг. Прежде тени гладили его, нашептывали в ухо многозначительные речи, смущали, но не угрожали. И лишь взбесившийся Кюлькас грохотал горным обвалом. Сегодня весь глубинный мир стал хрупким и угловатым. Всюду пальцы натыкались на иглы, рассыпавшиеся от прикосновения, но успевавшие причинить мгновенную острую боль. Метались тени и слышался отчетливый зловещий треск. Так хрустит под ногой ненадежная трухлявая лесина, брошенная через бездонную моховую нишу.
Тогда Ромар начал наощупь срывать колючие ветви и, не обращая внимания на боль, бросать их под ноги. Кто хочет получить ответ – должен идти, даже если он не видит цели.
В далеком «нигде» гудел и звал бубен.
«Лишь бы она не остановилась, – подумал Ромар, – ведь тогда я не смогу найти обратной дороги.»
И наконец, среди пустоты и ломкой боли пальцы нашарили что-то знакомое. Ромар остановился, долго стоял, ощупывая преграду, пока не понял, что перед ним стоит человек. И сразу словно просветлело вокруг, Ромар начал различать на фоне колышущихся серых нитей темный контур человеческой фигуры.
– Здравствуй, – сказал Ромар, глядя в непросветную темень встречного.
– Здравствуй и ты.
– Я случайный гость здесь, – сказал Ромар, – я не вошел бы в этот край, но мои пути во внешнем мире закрыты и потому я здесь.
– Я знаю.
– Я пришел спросить, почему меня не пропускают, и если преграда на пути поставлена разумом, то кто это сделал?
Встречный долго молчал, потом донеслись слова:
– Здесь следует отвечать, поэтому я скажу: На твоем пути стою я. Мне больно говорить это, волшебник Ромар, но мы с тобой впервые не идем вместе. Я хочу, чтобы ты остановился, и тогда рано или поздно уснет и Кюлькас.
– Он уснет слишком поздно, – возразил Ромар, – на это уйдут годы, а род не может ждать так долго.
– Ты волшебник, Ромар, ты знаешь, что на свете есть многое иное, кроме рода.
– Но род важнее всего.
– Прежде я тоже так считал. Так было давно, в прежней жизни. Но теперь я научился слышать и понимать другую правду. Я смотрел твоими глазами и слушал твоими ушами, когда ты стоял в пещере северного мага. Ты был там, так неужели ты по-прежнему считаешь, что род важнее всего остального мира?
– Не важно, что я думаю, важно, что я стану делать, – непреклонно ответил Ромар безликой фигуре. – Если не будет рода, то для меня не станет и вселенной. Значит, я жил зря.
– Северный колдун живет и делает великие дела.
– Это не жизнь. Древние колдуны в его пещере, тоже не умерли, но кто назовет их живыми?
– Это оттого, что они все отдали своим родичам, ничего не оставив себе.
– И потому их потомки живы. А где род отшельника?
– Мы говорим не о том, – напомнил стоящий поперек пути. – Я вышел к тебе, чтобы сказать: ты сделал все, что был должен. Кюлькас уснет, и жизнь наладится, даже если род зубра исчезнет с лица земли. Но ты решил уничтожить Кюлькаса. Разве ты не знаешь, что предвечного не убить? Можно лишь разрушить его косную магию, как то было с Дзаром и Хаддом. Но зачем это тебе? Скорее всего, ты погибнешь, ничего не добившись и, значит, смерть твоя будет напрасна. А если вдруг ты добьешься своего, тогда переменится весь мир. Могучие силы, которые скоро уснут, вырвутся на свободу и могут уничтожить куда больше людей, чем погибнет за то время, пока властелин будет засыпать. Переломится ход жизни, и, кто знает, возможно усилия твои ни к чему не приведут, просто потому, что в новом мире не будет места для людей. А так – хоть кто-то, но останется. Пусть не род зубра, пусть ловцы лосося, все-таки это люди. Пусть степи достанутся диатритам, а в заледеневших горах обоснуются горные великаны, но все-таки, где-то найдется место и для людей.
– Великолепную судьбу предсказываешь ты людям. А ведь ты сам родился человеком, и прежде не забывал правила и был строг.
– С тех пор изменилось многое. Старый мир не вернется, а в новом нет места ни для меня, ни для тебя, Ромар.
– Я остался прежним и пойду вперед.
– Я тебя не пущу, и ты ничего не сможешь сделать со мной, потому что здесь мы больше не встретимся, а в нижнем мире ты не сможешь узнать, кто я такой.
– Я знаю, кто ты, – сказал Ромар. – Не так много людей настолько сильны, чтобы повторить все то, что делаешь ты. И я знаю теперь, почему род не просто разбит в бою, но и прежде несокрушимый нефрит раскололся на части. Скажи мне одно – это тяжело: смотреть в глаза родичам, ждущим твоей помощи, и знать, что их надежды напрасны, что ты уже принес их в жертву чему-то высшему, что сумел углядеть своими слепыми глазами в сплетении магических сил?
