— Командор?… Я закончила дело. Я знаю, кто стоит за заговорщиками в Совете.
* * *
— Как ты?
— Все хорошо.
— Ты уверена?
— Все хорошо! — нажим в моем голосе, кажется, способен продавить стальную стену.
— Ты молодец, — Алан обнимает меня и целует в макушку. — Такое расследование провести в одиночку!
— Не говори ерунды. Мне просто повезло, — отворачиваюсь, чтобы не видеть устремленных ко мне лиц. — Мне. Повезло…
— И все равно, почему вы не хотите отметить? — задорный голос Оско звучит странным диссонансом. Он чувствует это и начинает тревожно стричь ушами. — Вас же назначают координатором отдела…
— Северной ветви, — ровно заканчивает Чезе.
— Ну и что? Не такая уж и провинция. Филиалы первого порядка — вполне приличное место, — не сдается Оско. — К тому же нас отправляют с вами.
— Да уж, потрясающая перспектива, — скучным тоном замечает Пешш, глядя в пространство.
Резные браслеты, искусная имитация настоящих, тускло блестят в отраженном искусственном свете. В виски тонкой иглой стучится боль.
Пусть. Пусть для вас единственной причиной моей боли станет перевод на край галактики. Тем лучше. Легче. Для всех.
Мои ребята. Мой блок. Моя Сеть. То, что роднит сильнее крови… В первый раз за два сезона мы снова вместе. Все. Двенадцать узлов моей сети, равно любимые сыновья и дочери моего разума.
— Ты хочешь остаться?… — усталый вопрос пробивается сквозь головную боль.
— Я?… — Пешш на секунду теряется и смотрит на меня широко открытыми растерянными глазами.
— Я никого не держу насильно.
Я хочу раздать все долги. Даже если это пробьет в Сети невосполнимую брешь. Мой путь лежит далеко. Значительно дальше северных границ…
— Вы и правда больны, — фыркает он наконец и опускает глаза.
— Больна? Вы что, уже и это успели обсудить?!
Глаза, глаза, глаза… Двенадцать пар глаз виновато опускаются под моим взглядом.
— Вам нужно отдохнуть, — Чезе смотрит мне в глаза с плохо скрытым сочувствием.
— Я не устала, — резкий взмах головой. И от чего кажется, что Ройн имел в виду вовсе не это?…
— Как скажете, леди… — он покорно пожимает плечами, не отводя испытующего взгляда.
— Ким, мне кажется, тебе все же стоит отдохнуть. Ты… — Алан на секунду замолк и мягко закончил: — Неважно выглядишь.
Я невидящими глазами смотрела в пространство. Неважно? Пусть так.
Больно-то как… Не голове. Сердцу.
Я уже научилась радоваться этому. Боли вместо пустоты. Сколько времени прошло?… Не знаю. Не помню. Почему не ушла? Не видела смысла.
— Командор уже проставил дату? — тихо спрашивает Селен, сидящий рядом прямо на ковре.
— Да, — так же тихо отвечаю я.
— И?…
— Нам дано четыре дня.
— Чем вы провинились, командир? — печальный взгляд и усталое, который день носимое удивление. — Вы заслужили представления к ордену, а ваша награда походит на ссылку.
— Это и есть ссылка.
Все тот же взгляд в пространство. Награда, о которой я не просила. Командор не верил в призраков, слишком был молод. И узнал ли того, кто сейчас наверняка стоит перед ним… Не знаю. Не помню. Может быть. Но не от меня. Нет. Я промолчала о том главном, что знала о нем. А он… Молчал ли он обо мне? Может быть. Но его застали врасплох, теперь я знаю.
Это было не сложно, даже без меня. Ведь что может один слабый смертный человек…
А я так и не увидела его. И в шепоте теней до сих пор чудятся шаги. Его шаги. Проигравшего…
Меня ссылают, и я лишь согласно киваю головой. Лишь бы не рядом. Лишь бы далеко.
Вот только… Больно-то как. Я оставляла самое дорогое, что оставалось у меня… Алан. И каков бы ни был итог, я все равно проиграла. А игра вышла жестокой — никого, кроме проигравших.
— Ну, мы, пожалуй, пойдем, — выражает наконец Чезе общее настроение. Праздновать действительно нечего. Это работа, это жизнь, что еще сказать. И даже за миллионы световых лет отсюда она останется все той же.
Агенты тихо выскальзывают за дверь, опасаясь громко говорить, будто в комнате лежит покойник. Через несколько минут в комнате остаемся только я и Алан. Все эти дни мы молчали о том главном, что только и имело значение. Имели значение только мы.
— Алан…
Кажется, молчать дольше уже нельзя. Время утекает сквозь пальцы, и мы почему-то не делаем попыток его остановить.
— Я буду ходатайствовать о переводе.
— Твоя карьера…
— Пусть летит к чертям. Я тебя не оставлю.
— А Айко? Он отпустит тебя?
— Айко… Что Айко?
— Ты его правая рука. В конце концов, мы солдаты.
— Это не повод, чтобы во всем подчиняться приказам, — он отворачивается, сам, видимо, не до конца веря в то, что говорит. — Я поговорю с ним. Он поймет. Только… это может занять время. Ты дождешься?
Время… Оно имеет значение? Знать количество отмеренных часов и дней, чувствовать, как струятся мимо тебя драгоценные секунды, и не иметь возможности удержать хотя бы одну… Нет, оно ничего не изменит.
— Да, конечно. Как ты мог подумать иначе?
— Прости. Ты перестала улыбаться. Ты жалеешь?
— О чем?…
— Ты права, я несу чушь, — руки Алана заскользили по моей талии, щека коснулась моей щеки. — Я слишком за тебя волнуюсь. Что произошло тогда у Командора? Твой перевод… Это же нелепо.
— Это правильно, Алан. Ты же видел мое досье — я никогда не служила в Центре.
— Эрро нужно убрать свидетеля, который знает слишком много об очередном деле государственной важности, а ты и не против… — он раздраженно мотнул головой. Светлая прядь скользнула по моей шее. — Тогда почему ты так изменилась? Может, это все те медальоны, которые ты так и не сняла?
— Нет, Алан, — мой голос невыразительно ровен и тих. — Я выбросила их.
— Правда? — радость в его голосе едва заметна, но она есть. — Тогда все наладится. Обязательно наладится. Обещаю.
Если бы жизнь действительно могла налаживаться от одного отсутствия призрачной лжи, заключенной в горстку металлических слитков. Я молчу. Глаза устало закрываются. Я знаю, отчего тело на мгновение может налиться свинцовой тяжестью, а сознание — заволочь липким густым туманом. Сердце Рух слишком долго дарило телу свободу, и, лишившись ее, оно протестует. На свой, неразумный лад.
Все пройдет. И тяжесть, и боль. Я стану сильнее, только и всего.
— Ты действительно устала, — Алан подхватывает меня на руки и относит в спальню. — Поспи. Я зайду утром.
Он целует меня и тихо уходит, прежде, чем я успеваю открыть глаза и попросить остаться.
Сон не идет. Пожалуй, я даже рада этому. В мои сны снова вошли кошмары прошлого. И это… Тоже больно.
