Бланайд провела Зорко туда, где на траве разостлано было красное полотно, а на нем стояли две резные скамьи, такие, чтобы возможно было сесть только одному.
— Здесь, во главе пира, место твое, ибо такова воля королевы, — рекла хозяйка праздника, подводя Зорко к одной из скамей.
В то же время, не успел еще Зорко поблагодарить деву, пропел в лесу рог и конский топот и ржание донеслись издалека.
— Вот возвращается с охоты королева, — громко объявил Финтан, и музыка смолкла.
Рог пропел еще раз, уже ближе, и топот конский нарастал, будто сюда мчалась целая сотня. Но когда рог в третий раз протрубил, из леса показалась лишь одна всадница в белом платье и черном плаще, сидящая на рыжем скакуне. Это была королева Фиал.
Топот копыт сразу стих. Конь ее бежал словно бы не по лугу, а по толстым перинам, потому что копыта его опускались совершенно без шума. Приглядевшись, Зорко понял, что копыта и вовсе не касаются травы и конь летит над ней и несет королеву плавно и бережно.
Когда до собравшихся осталось саженей двадцать, конь опустился на землю и пошел рысью, слегка играя. Перед Зорко королева остановилась, и Финтан помог ей сойти с седла.
— Рада и счастлива я увидеть тебя здесь, Хозяин черного пса, — обратилась к нему Фиал. — Многое прошло с той поры, когда встретились наши пути, и ныне настал черед новой встрече. Долго я искала тебя, но колдовство Брессаха Ог Ферта развеялось не сразу. Теперь пришло время вознаградить тебя.
— Постой, владычица Фиал. — Зорко поклонился королеве. — Брессах Ог Ферт жив, и тот Черный Бродяга, что грозился испортить осенний напиток твоим пивоварам-брауни, и есть этот великий чародей.
— И ты прав, ибо Брессаха Ог Ферта нельзя убить, как нельзя убить меня. Он стал иным, и ты должен был увидеть это, потому что осколок острия его меча остался в твоем сердце, и я вижу это ясно, как и то, что осколок этот не переменил тебя и лишь дал тебе острое зрение оком, разумом и сердцем. Так ли это?
— Это так, королева Фиал. Скажи мне, что сталось после того боя с Феана На Фаин и где те колдуны, половина тел коих невидима?
— Феана На Фаин теперь мои подданные, и ты сможешь увидеть их, если пожелаешь. Колдуны, призванные Брессахом Ог Фертом, скрылись до времени за морем. Они придут опять, но сегодня нам не следует говорить о грусти. Готов ли осенний напиток, господин Жесткая Шерсть?
— Готов! Конечно, готов, великая королева! — громко сообщил мигом подлетевший брауни. — Как не быть готовому! Скажу вам без хвастовства, что такого напитка не знала еще ни одна осень! Кабы не господин Зорко, коего вы изволите называть Хозяином черного пса, Черный Бродяга испортил бы нам весь праздник. Так что вы уж отблагодарите его как положено.
Бланайд поднесла королеве и Зорко прозрачные чаши из какого-то неведомого стекла, игравшие яхонтом при каждом солнечном блике, и главный пивовар наполнил их, но теперь уже не из бочонка, а из голубоватого глиняного кубка.
Фиал, прежде чем передать чашу Зорко и выпить свою, коснулась своим серебряным перстнем с зеленым камнем-смарагдом напитка в обеих чашах.
— Теперь прошу тебя разделить со мной этот кубок, Зорко, — сказала королева. — Наступление луны Охотника требует того, чтобы самый удачливый воин и лучший мудрец народа Туаттах в этот год первым пил осенний напиток с королевой.
— Охотно разделю с тобой этот кубок, — отвечал Зорко. — Не говори лишь, что я принадлежу народу Туаттах, ибо род мой живет в совсем иных местах.
— Мой народ принял тебя, и никто не смеет упрекнуть тебя в том, что ныне ты — один из Туаттах. И никто в народе Туаттах и любом ином подвластном мне народе не скажет, что Зорко, сын Зори, больше не венн из рода Серых Псов. Так ли?
— Воистину так, — отвечал Зорко и вместе с королевой пригубил напиток из своей чаши.
Немедленно желтые блики закружили у него перед глазами, а горло обожгло незнаемой доселе легкостью и свежестью, такими, будто он сделал глоток безудержной небесной радости и глубокой листопадной грусти разом, и дыхание перехватило от осознания ясности и чистоты, вдруг снизошедших на него.
Когда кружение и мерцание прекратилось, он увидел, что вместе с королевой Фиал находится на том же месте, только вокруг них больше никого нет. Нет и каменного моста, и русло ручья глубже врезается в долину, и лес тянется на многие версты, и нет ему конца, и деревья в нем не только обычные, но и такие, каких Зорко никогда не видел.
— Мы на том месте, где и были, только давным-давно, — сказала Фиал, подойдя к нему и коснувшись белыми и горячими своими пальцами руки Зорко. — Многое из того, чего нет в мире теперь, есть здесь, где мы сейчас оказались. Я хочу наградить тебя и знаю, что сокровища, сила и слава не будут тебе достойной наградой. Выбери из того, что я могу дать тебе здесь, и ты не будешь разочарован.
— Я не был бы в обиде, если бы ушел без всякой награды и остался бы счастлив тем, что был на празднике Осенней луны, — ответствовал Зорко. — Но из твоих даров приму любой. Что дашь ты мне на выбор?
— Три достойные тебя вещи есть у меня, — сказала Фиал. — Путь в страну вечного света и покоя дано мне открыть для тебя. Мудрость без пределов и прозорливость без препятствий, в сравнении с коей мудрость Брессаха Ог Ферта — капля в сравнении с морем, — такова вторая вещь, доступная тебе, если пожелаешь.
— Какова же третья вещь? — спросил Зорко, зане королева вдруг прервала речи свои.
— Третья вещь — любовь. Но ей не будет суждено длиться вечно.
Зорко посмотрел на Фиал, синие как лед ее глаза и огненно-золотые волосы, в которых был свет солнца и осенней листвы, это солнце вобравшей, на белое ее платье, которое было белей любого полотна, таким белым, каким может быть только честь.
— Я выбираю любовь, — ответил он.
И поступил верно, потому что любовь, даже если не дано ей длиться вечно, несет в себе и путь к вечному свету и вечному покою, и мудрость, глубокую и бескрайнюю, как море, и горе и счастье, острые, как клинки.
Глава 1
Алые маки Вечной степи
Весть о войне принеслась к Нок-Брану вместе с черной сегванской ладьей, неведомо как черным тюленем прокравшейся вдоль окровавленных побережий без захода в пылающие порты и города. Двадцать пять обросших бородами, иссохших от долгого отсутствия пищи и больных от тухлой несвежей воды воинов тридцать дней шли, опасаясь приблизиться к берегу, и гребли изо всех сил, не полагаясь на слабый и неблагоприятный ветер. Только увидев издали бурую главу Нок-Брана, они решились повернуть ладью в сторону заката.
