Редкий случай, когда внешность не соответствует внутреннему содержанию. Самантий имел острый ум, не терпел рабства и, хотя был по жизни плутом, придерживался своего, выстраданного им кодекса чести.
Трактирщики грузнеют от сытой жизни. Самантий не был исключением. Когда я видел его восемь лет назад, он весил пудов сто. С тех пор он немного прибавил.
Он близоруко сощурился. Узнав, одарил широкой улыбкой, возвышаясь за стойкой, точно огромная сахарная голова, на которую по недоразумению напялили черный фартук. Я прошел мимо столов, впитывая густые запахи харчевни.
— Приветствую, Самантий!
Он копнул из бочки за стойкой квашеной капусты, кинул в рот, растеряв половину, прожевал и начал вставать, чтобы заключить меня в дружеские объятия, но на середине пути понял, что это будет слишком большое усилие. Потому он плюхнулся обратно в кресло из красной кожи, сделанное по особому заказу, и осклабился, подав заляпанную капустой руку:
— Мой дорогой и любезный друг Фатик! Да-а-а, восемь лет как один миг! Капустки?
А привычки у него все те же. Я пожал ему запястье и оперся на стойку, обитую полированной багряной медью.
— Я, знаешь, воздержусь.
Он хмыкнул, подтянул нарукавник и обрушил на присыпанный опилками пол глиняную кружку.
Блямс!
— Какой же я неловкий… Ма-а-ар!.. Чего тебе налить?
— Воды, будь добр. Только воды.
— Екр!
Я покосился на шеренги бутылок за его плечами. «Лучшие вина и крепкие настойки! Бери да пей!» — гласила надпись над винным шкафом.
Бери да пей? Охо-хо…
— Я… гм, связал себя клятвой на время похода.
— Екр же ты это сделал? Как жить-то теперь, скажи, а?
— Не будем об этом. Вот что, Самантий, мне нужны четыре комнаты.
Он присвистнул:
— До екра…
— На сутки. Завтра мы уедем. Со мной много народу.
— Ага…
— Шесть свежих лошадей для фургонных упряжек…
— Сейчас это нелегко устроить, но я сделаю. Э-эй, Ма-а-ар!
— Нужен лекарь. Один из моих подопечных поскользнулся и упал… на лицо… два раза. Кроме того, всему отряду потребны свежая одежда и исподнее, баня, мыло, полотенца, бритвы. Комната для меня и моей женщины. Чистые простыни…
— Ага… Хрум-хрум! Капустки не?
— Капустки не. Далее. Хороший ужин. Отдельный кабинет для меня…
— И твоей, хрум, женщины…
— Да. И свечи… те, красные, с ароматами пряных трав…
— Как насчет гномьей халвы из ослиного гороха? Накидывает бодрости при известном деле! Ставит и укрепляет только так!
— Спасибо, с известным делом у меня все в порядке.
Он кивнул, задумчиво и несколько обескураженно теребя гладко выбритый подбородок-булочку измаранной в рассоле пятерней.
— Еще со мной шесть рабынь — куплены они здесь, в Семеринде, от трех до пяти лет назад, я оставлю их на тебя, дам золота сколько потребуется — ты сделаешь им вольные и отпустишь по домам.
— Сколько же на тебе забот, мой дорогой Фатик… Сделаю, коли ты заплатишь.
— Фатик нынче действительно дорог, Самантий. Он, я бы сказал, золотой.
— Золотой, да? Ну, быть посему… Эй, Ма-а-ар! — Он посмотрел на меня, прищурив левый глаз. — А ведь жесткие складки у тебя на лице… Не замечал их раньше.
— Просто стал взрослым.
— Ну-ну… Хрум-хрум!.. А где же твой знаменитый топор?
Уголок моего рта дернулся помимо воли.
— Я его пропил.
— Екр же на!
— О топоре больше ни слова!
— Я понимаю, да… — Его физиономия внезапно расцвела: — Ах, какая очаровательная у тебя спутница!
В обеденный зал широким солдатским шагом ступила Крессинда. Олник семенил за ней, согнувшись под грузом вещей.
— Это боевая невеста во-о-он того гнома. Да, тот, мелкий, у нее под мышкой.
— А я думал, это ее сын…
Взгляд трактирщика стал соловым. Этот толстяк любил женщин своих габаритов, пускай даже это были гномши. Жениться он не планировал, ибо не хотел лишать еще не познанных им женщин радостей возможного познания. Я тактично не стал спрашивать, кого именно из горожанок он познает сейчас.
Явился Мар — помощник из расы коротышек, левая и правая рука Самантия, отчасти голова и немного — шея, весь иссушенный от забот и круговорота дел. Трактирщик дал ему наставления («Хрум-хрум! Хрум… Капустки?»), затем отдулся и взглянул на меня:
— Я все устрою, Фатик, придется турнуть кое-кого, но это как обычно… Капустки не?
— Не, Самантий.
В трактир — плечо к плечу — вошли эльфы.
Я показал глазами:
— Моя очаровательная — вон та девушка с носиком. Она моя жена, говоря точнее.
Я не стал прибавлять, что жена она мне только на четверть.
Трактирщик издал звук, похожий на фырканье большого мокрого пса.
«Не пьет, женился, пропал человек!» — вот что сказал мне взгляд Самантия.
— Напротив, я, похоже, только начал жить, — промолвил я вслух.
А Самантий уже смотрел вслед Крессинде.
— Я, пожалуй, предложу ей капустки.
Капустки… Ну что ты с ним будешь делать!
Постояльцы при выселении подняли бучу, но деньги (я сменял у Самантия золото Фаерано на дольмирские короны) в очередной раз подействовали магическим образом. Как говорил мой приятель вор Джабар — деньги творят чудеса, а большие деньги творят чудеса еще большие. Вот он, материал для истинных чудес — добрых и злых, благородных и подлых. И никакое религиозное диво не сравнится по силе воздействия с тем волшебством, которое творят кружочки презренного металла.
Виджи не понравилось то, что я сделал, но она не сказала ни слова. Я обнаружил, что запросто могу улавливать колебания ее настроения, так вот, сейчас вспышка ее гнева по поводу выселения людей улеглась быстро. Она действительно училась жить рядом с человеком. И я очень надеялся, что не научу ее плохому, вернее сказать: научу только тому, что помогает нормальным людям выживать в мире победившего зла и оставаться при этом людьми, человеками.
Бизнес есть бизнес, и даже в глухой полночный час при наличии денег ты можешь разжиться свежим бельем и рубашками. Особенно если в твоем распоряжении оборотистый, хотя и не шибко подвижный трактирщик, знающий в городе всех и вся. Вскоре нам доставили свежую одежду. Наконец-то можно было почувствовать себя не бродягой, а человеком (про гномов и эльфов, я думаю, уточнять не стоит).
Чуть позже нашли сменных коней.
Монго пришел в себя после тряской дороги, и даже попытался говорить. Первым делом почему-то он потребовал от меня название постоялого двора.
