— Скромность значит многое, — то, что это сказала жена Визиря, несколько поразило меня. Я думал, что здесь царит какой-нибудь суровый патриархат, где говорить могут только мужчины. Видимо ошибался. — Но сейчас оставим её. Чего ты хочешь Тим Ройс из Империи?
— Ничего, кроме того что мне положено по контракту.
— Сладкие речи изрекают уста твои, воин, — Визирь взмахом отправил в сторону рабыню и отпил вина. Никто за столом не притрагивался к горячему, не смел и я. — Но подвиг столь славный, достоин награды большей, нежели жалкая сотня золотых монет.
Вы не подумайте что я презренный альтруист, но бесплатный сыр только в мышеловках. У меня на руках есть контракт, и все что мне причитается, записано в этом договоре. Все что кроме — приносит лишь проблемы. Да и сотня золотых, вовсе не «жалкая» кучка металла, а сумма, на которую можно достойно жить на окраине тех же Баронств. И я, возможно, сказал бы эти слова Визирю, будь я бессмертным богом, но смертным, порой, приходиться заботиться о собственной шее.
— Подвиги совершают герои из баллад, наемники выполняют работу. Я возьму сотню золотых монет, а все что кроме — вы можете принести в жертву Харте. Я ей уже многовато задолжал.
Моя речь пришлась по душе Визирю и его жене, но остальные посмотрели на меня с явным неодобрением. Тот воинственный с виду мужчина, видимо старший сын, и вовсе скривился, сверкая хищным оскалом. Но говорить пока не смел.
— Я слышал кое-что о наемниках с Запада, — покачивая бокал с вином в руке, произнес Визирь. — Слышал о том, что они как грязные шакалы — грызутся за кость, брошенную в центр их своры. Слышал, что их используют как мясо, отправляя в самое пекло, где отродья Фукхата медленно их пожирают. Слышал, что наемники хуже последнего разбойника, готового отобрать худое зерно в засушливый год. И ты с такой честью величаешь себя таким словом?
— Вы достаточно слышали о нас, — разговор мне не нравился, не нравились рабы, не нравился дворец, не нравился Визирь, но уж больно хорошее было вино. А Светлейший забыл упомянуть, что наемник жизни без браги и вина себе не представляет… — И многое сущее правда, и все же — сотня золотых монет, такова цена договора, такова и сумма, которую я возьму.
— Не многие позволяют себе отказывать Визирю, названному брату Великого Султана, — с легкой, насмешливой угрозой в голосе, произнес хозяин дворца.
— Не многие приводят домой дочь Визиря, названного брата Великого Султана, — с почтением, но не опуская глаз, кивнул я.
И вновь тишина, а потом взрыв громогласного хохота. Второй после правителя смеялся в голос, стуча рукой по столу, от чего подпрыгивала посуда и кувшины. Рабы замерли в страхе, а самые смелые ринулись вытирать пятна пролившегося вина.
— Теперь я вижу, — утирая слезы, сквозь смех, произнес Визирь. — Как ты одолел Повелителя Небес. Вероятно дракон задохнулся в праведном возмущении твоей наглостью.
— С ним я разговаривал менее почтительно, — я позволил себя ухмыльнуться.
— Позволь же мне узнать — почему? Разве не страшнее дракон Визиря? Разве не остры его когти, не жарко дыхание и не сравнима пасть с долиной тьмы Фукхата?
— Все истинно так, светлейший. И все же — дракон не умеет пытать и не знает что такое рабство.
Во время нашего разговора, отпрыски семьи уже начали есть, но сейчас все, как один, поперхнулись и посмотрели на меня как на самоубийцу, даже Мия.
— Теперь я вижу, что у тебя не только острые сабли и язык, но и ум, — вздохнул хозяин. И очередным взмахом успокоил подобравшуюся было стражу. — Я уже слышал от дочери о том, как тебе сложно находится среди невольников. Моим наставником в детстве был посол из Нимии, и он придерживался той же точки зрения. Но все же скажи мне, отважный шархан, имя которого уже воспевают тенесы, называя Безумным Серебрянным Ветром, от чего же тебе так противит рабство?
— Каждый человек рождается свободным, живет свободным и умирает свободным. Никто не вправе лишать этого качества.
— Но разве люди не отбирают у друг друга еду, золото, земли, да и все прочее, что существует под небесами? Разве люди не сражаются мечом и огнем, за то, что считают своим? Так почему же один не может отнять свободу другого?
— Пожалуй, — чуть грустно вздохнул я, на мгновение опустив глаза. — Если бы существовал ответ на этот вопрос, то никогда бы, ни в одной земле, ни один разумный, не носил бы железного ошейника. Но я лишь простой бродяга, мои имя и честь, выдуманы мною же. Все что у меня есть — добрые сабли, добытые в славном грабеже павшей крепости. Не мне судить, о том, что должен делать человек, и о том, что нет. Но я твердо уверен в одном — покуда мое сердце бьется, никто не станет решать за меня. Ни люди, ни боги.
— Громкое заявление, для, как ты сам выразился — простого наемника, — хмыкнула жена Визиря.
— Прекраснейшая тори, — склонил я голову. — От грома этих слов скончался дракон, а сам Гефен — бог молний, спрятался в своих чертогах как трусливый шакал.
— Пару минут назад, ты утверждал, что Повелитель неба пал от наглости.
— Смею заметить, это сказал ваш муж — Светлейший Визирь. Я лишь позволил себе не возражать.
И вновь взрыв хохота хозяина дворца, на мгновение заставил меня вздрогнуть, жена же все сверлила меня своими нестерпимо зелеными глазами.
— Если все наемники запада умеют так разговаривать, то впору звать их преподавать риторику, — высказался названный брат Султана.
На эту фразу не имело смысла отвечать, поэтому я молча потягивал вино. Слишком божественное вино, чтобы оставить его стоять на столе. Будь я безрассуден, то попросил бы упаковать с собой десяток кувшином этого напитка.
— Если же ты не хочешь ни злата, ни драгоценностей и драгоценных вещей, да и, как я понял, даже самая прекрасная из невольниц не соблазнит тебя, то чего же ты тогда хочешь? Скажи, я ни в чем не откажу.
В голове пронеслись сотни мыслей, одна безумней другой. Я мыслил о допуске в библиотеку Султана, прославившуюся своими древнейшими свитками, которых порой не сыщешь и в Академии. Я грезил об аудиенции с советниками правителя, и величайшими восточными мудрецами. Мечтал о разрешении посетить первобытные подземные храмы, охраняемые строже сокровищницы. Думал я и экскурсии в саму сокровищницу, но в какой-том момент я наткнулся на прекрасные глаза моей, теперь уже бывшей, спутницы. Наткнулся и спокойно сказал:
— Сто золотых монет и печать на контракте.
— Верен себе до самого конца? — хмыкнул Визирь.
— Демон кроется в мелочах, — впервые я позволил себе пожать плечами. — Предав себя в малом, предашь и в большем, а там и бездна совсем близко, поджидая тебя с гогочущими тварями.
