Оазис Гелен был небольшим местечком с родником на пути караванов. Он не мог обеспечить водой сезонный лагерь, но сейчас оазис был столь же приятен Торину, как и бурная река. Воин натолкнулся о каменный край, устало упал на колени и остался в этом положении из чистого удовольствия почувствовать под ладонями траву. Запах жизни после воспоминаний о выжженной земле лился на него как бальзам. В шаге от Торина бил ключ, и воин наклонился, чтобы напиться и подождать Бьяра с женщиной.
Они, спотыкаясь, вошли в Гелен, когда Лунитари осветила горизонт. С радостным возгласом Бьяр кинулся вперед и рухнул на землю около прозрачного водоема. Не пытаясь снять джелайю, он сунул в воду всю голову целиком.
Мали двигалась медленнее, замерев перед тем, как изящно окунуть пальцы в пруд.
— Я боялась, что ты не станешь ждать, — сказала она Торину. — И подумала, что ты оставишь нас здесь.
Разозлившись, он сделал вид, что не слышит, поймал Бьяра сзади за одежду и резко вытащил его из воды:
— Не пей слишком много. Тебе станет плохо.
— Я это знаю.
Мальчик вырвался, вновь окунул лицо в воду и стал обливать голову и плечи, забрызгав Торина.
Мали развернула джелайю, освободив копну запылившихся волос и заостренные кончики ушей, окунула край ткани в воду, обтерла лицо и шею, затем смочила влагой губы.
Торин не переставал удивляться этому необычному существу, тронутому красками ночи, столь не похожему на женщин равнин. Красота Мали была такой чуждой, что было понятно, почему Герик отказался от шелков ради права прикасаться к ее бледной коже и перебирать пальцами темные волосы. Глядя на эту женщину, воин чувствовал себя живым.
Он опять оттащил Бьяра от пруда и послал его наполнять мехи с другой стороны, подальше от воды, взбаламученной его плесканием. Бьяр с недовольным ворчанием подчинился, но, обходя мелкий пруд, принципиально волочил мехи по песку.
Когда мальчик удалился на значительное расстояние и не мог его услышать, Торин спросил:
— Как ты здесь очутилась?
Интонация в его голосе заставила женщину посмотреть на него, а что-то в его взгляде — еще быстрее отвернуться.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
— Почему сильванестийка жила среди Кедаса как рабыня? — Мали не ответила, и Торин продолжал: — Я всегда слышал о гордости сильванестийцев, об их вере в собственное превосходство. Как ты могла жить среди нас как… как наложница? — поспешил он закончить, пока эльфийка не поняла, что он хотел сказать более жесткое слово.
Но Мали все равно поняла.
— Я никогда не была харлн, — не покраснев, употребила она слово, куда грубее того, которое чуть не обронил Торин, означавшее «еще меньше, чем рабыня», или «распутница», или все вместе — в зависимости от обстоятельств и того, кто их употреблял. — Герик был добр ко мне. Он дал мне дом, когда у меня его не было. Он защитил меня в Тарсисе, когда… — Мали внезапно умолкла.
— Защитил тебя от чего? — поторопил Торин.
Эльфийка покачала головой, сжав губы:
— Меня… изгнали.
Последнее слово она произнесла так тихо, что Торин почти не расслышал, и опустила голову, ожидая его реакции.
— Не понимаю.
Мали сжалась и вздрогнула, на безупречной коже в уголках глаз внезапно обозначились тонкие, почти незаметные морщинки. Она не завернулась обратно в джелайю, а Торин ничего об этом не сказал.
— Я в изгнании! — На этот раз в голосе женщины прозвучала такая мольба, будто Мали до смерти боялась воина.
— Ты так и сказала, — подтвердил Торин, все еще не понимая.
Мали склонила голову еще ниже, опустив плечи. Она теребила край своей джелайи, стараясь ее завязать, но пальцы так сильно дрожали, что женщина не могла справиться с тканью.
— В это тяжело поверить… Я думала, что ты отшатнешься от меня в ужасе. Мой народ бы так и сделал, — Она выпустила запылившуюся ткань из рук. — Дело в том… Я… Для моего народа я поруганное существо. Я то, что они называют темными эльфами. Если я вернусь на родину, люди моего племени убьют меня. Вот почему, когда Герик захотел меня, я пошла с ним. Я была… — Мали замолчала и опять опустила голову. — Я была одна в стране, которую не понимаю, без надежды. — Она опять подняла голову, и ее глаза засияли в свете Солинари, как водоемы с прозрачной водой. — Я боялась.
В этот момент вернулся Бьяр с полными мехами, избавив Торина от необходимости отвечать.
Воин взял хлеба и сыра, отошел к краю оазиса и удобно устроился на песке, прислонившись спиной к скале, все еще теплой от солнца. Чем больше он узнавал о женщине, тем меньше понимал: «Когда ей задают самые назойливые вопросы, она обнажает свою душу, а ее честность порождает еще больше вопросов. Охраняемая и оберегаемая Гериком, она была загадкой для Кедаса, ею и осталась. Что ж, пусть так и будет. С первыми лучами солнца я покину ее и мальчишку, и дальше они пойдут одни».
Торин оставил свои раздумья, чтобы прикинуть, как ему лучше идти через пустыню, и решил, что не пойдет назад к пепелищу лагеря, а вместо этого срежет западнее. Возможно, так удастся пересечь путь врага. Поднялась Солинари, чистый серебряный лик, слегка подсвеченный красной Лунитари, и обе луны озарили пустыню, сотворив произведение искусства из куч песка — скульптуру в черно-белых и темно-красных тонах. Какая-то птица отважилась выглянуть из потайного убежища среди скал и позвала самца нежным и мелодичным, как сама ночь, голоском. Затем все смолкло.
«Земля заслуживает спокойствия».
Это была старая пословица Кедаса, и Тории вспомнил ее, когда увидел краем глаза, как что-то зашевелилось за ближайшей дюной, где ничто не должно было двигаться. Он присел, плавно вытаскивая меч из ножен.
Тихий-тихий звук раздался в тишине — журчание ручья, бегущего по уэду, плеск воды там, где ее не могло быть.
Скрытая склоном тень поднялась в холодных отблесках лунного света. Он разглядел твердую, искрящуюся чешую, сложенные крылья и блестящие когти.
Тень зашевелилась, зашуршала крыльями, повернула голову. В середине темного пятна, которое было ее головой, сверкнули красно-черные, как угли почти потухшего костра, глаза.
Дыхание сперло у Торина в груди; от прилившей крови забарабанило в ушах. Внезапно он ощутил то, чего не чувствовал даже в бою, — близость смерти. Существо так же источало зло, как Мали излучала спокойствие.
Мали! Она и мальчик находились около водоема и ничего не знали о чудовище. Торин должен был предупредить их, спрятать. Как-нибудь уберечь!
Он сделал шаг назад, чтобы оказаться между дюной и тварью, ожидая, что в любой момент его обнаружат, ударят темнотой и страхом, испепелят на месте.
