— Здесь слишком открытое место. Если на том берегу найдутся люди с достаточно хорошими глазами, враги запросто разберутся, что мы тут делаем.
— Ты совершенно прав, — ответил Маниакис. — Но вряд ли это их очень удивит. Они ведь понимают, что мы обязаны усиленно готовиться, дабы показать в грядущих схватках лучшее, на что способны. Вот окажется ли это лучшее достаточно хорошим, чтобы побеждать, — другой вопрос. За последние семь лет такого не случалось ни разу, — процедил он сквозь стиснутые зубы.
— Слава Господу нашему, благому и премудрому, что у нас сильный флот, — заметил Регорий. — Правда, он не может выигрывать за нас сухопутные сражения, зато не позволит макуранцам одержать окончательную победу.
— Когда собираешься вступить в бой, щит — очень полезная вещь, — ответил Маниакис. — Он помогает защищаться от ударов врага. Но с одним щитом войну не выиграешь. Нужен еще и меч, чтобы самому наносить удары.
— Флот может подняться довольно высоко вверх по течению очень многих рек в западных провинциях, — как бы размышляя вслух, проговорил Регорий.
— Это не принесет особой пользы, — ответил Маниакис. — Дромоны не смогут контролировать реки так, как они контролируют Бычий Брод. Во-первых, у нас не хватит боевых кораблей для таких действий, а во-вторых, реки в западных провинциях узкие, что позволит макуранцам использовать против флота установленные на берегу катапульты.
Услышав быстро приближавшийся стук копыт, он оглянулся. Вестник.
— Новости с севера, величайший, — сообщил всадник, подавая Автократору кожаный футляр с посланием.
Маниакис с Регорием обменялись встревоженными взглядами. Срочные новости с севера могли быть только плохими. Этзилий нарушил соглашение, сразу же подумал Маниакис.
Он испытал мрачное удовлетворение при мысли, что голова Маундиоха наконец будет отделена от плеч, но это безусловно никак не могло компенсировать тот огромный урон, какой нанесет Видессии очередной набег кубратов. Зажатая между степными номадами и макуранцами, империя ныне реально могла контролировать лишь небольшой клочок собственных территорий.
Внутренне содрогнувшись, Маниакис сорвал с футляра печати.
Тарасий, эпаптэс Варны, —
Маниакису Автократору.
Приветствую.
Маниакис на мгновение перестал читать, припоминая. Варна была одним из прибрежных городов к северо-западу от Имброса. Кивнув сам себе, он снова опустил глаза на строки послания.
Сожалею, но вынужден сообщить величайшему, — продолжал Тарасий, — что за два дня до того, как я направил cue послание, порт нашего города атаковали кубраты. Они прибыли на множестве моноксил, какие обычно используют для подобных набегов, — это легкие весельные лодки из стволов деревьев, сердцевина которых выжжена, с кожаными парусами на низких мачтах. Конечно, такие суденышки не могут всерьез противостоять дромонам, но представляют собой куда большую опасность, чем можно предположить по их описанию, ибо они в состоянии перевозить множество вооруженных воинов.
К несчастью, именно в тот момент, когда кубраты предприняли свой набег, в порту Варны не оказалось ни одного дромона. Разграбив несколько торговых судов, стоявших у пристани, варвары подожгли их, а также множество рыболовных судов и саму пристань. Однако огонь не перекинулся из порта в город, поэтому гарнизону удалось отбить все попытки номадов взять приступом крепостные стены. Поняв, что подобные попытки бесплодны, варвары вновь погрузились в свои моноксилы и отплыли на север.
Эпаптес заканчивал свое послание просьбой, чтобы казна оказала помощь его несчастному, понесшему страшный урон, городу. Возможно, Тарасий не знал, что казна сама понесла не меньший урон, чем Варна. Все же Маниакис решил сделать для эпаптэса хоть что-нибудь, прекрасно понимая, что существенной помощи Варне он сейчас оказать не в силах.
— Ну, величайший, двоюродный брат мой, так кто же на сей раз нагадил нам в карман? — поинтересовался Регорий, увидев, что Маниакис дочитал послание.
— Как ты думаешь, хорошо ли будет смотреться на Столпе голова Маундиоха? — вопросом на вопрос ответил Автократор. — Раз кубраты нарушили купленное мною перемирие, я имею право выставить эту голову на всеобщее обозрение, — мечтательно добавил он, протягивая кузену послание.
Регорий, шевеля губами, внимательно прочел документ.
— А тебе не кажется все это немного странным? — спросил он. — Непохожим на серьезный, большой набег? Не мог ли кто-то из мелких вождей кубратов предпринять атаку на свой страх и риск, просто в надежде чем-нибудь поживиться. Возможно, даже без ведома Этзилия.
— Может, и так, — согласился Маниакис. — Во всяком случае, Этзилий наверняка будет утверждать, что именно так оно и есть, независимо от того, как было на самом деле. Нет, я не стану рубить голову Маундиоху прямо сейчас, как бы ни было велико мое убеждение в том, что без нее он будет выглядеть гораздо лучше. Но я немедленно отправлю послание Этзилию; пусть каган объяснит мне происходящее. Если его ответ меня не удовлетворит, наступит самое время заняться головой Маундиоха.
Посланник Маниакиса отбыл из Видесса на следующий же день. Спустя две недели он вернулся в сопровождении небольшой группы воинов-кубратов, несших щит перемирия. Автократор принял в Высшей Судебной палате главу посольства номадов, бородатого варвара по имени Шизат.
Сжимая в руках большой кожаный мешок, Шизат приблизился к трону. Поставив свою ношу на пол, он исполнил полный проскинезис.
— Поднимись, — приказал Маниакис ледяным тоном. — Говори: неужели твой каган вновь забыл о заключенном между нами перемирии?
— Нет, он помнит, величайший, — ответил Шизат на таком ломаном видессийском, словно его выучил этому языку Маундиох. — Он послал меня в твою столицу, дабы я смог передать тебе его дары.
— Какие еще дары? — без всякого любопытства поинтересовался Маниакис. Размер и форма мешка позволяли предполагать, что он знает ответ, но Этзилий уже приучил его никогда не опираться на догадки.
Шизат закончил возиться с сыромятным ремешком, стягивавшим горловину мешка, перевернул его… На полированный мраморный пол Судебной палаты со стуком выпала отрубленная голова. В нарушение всех правил этикета, чиновники и придворные, собравшиеся в Судебной палате, не сдержали возгласов ужаса и отвращения.
— Эта штука, — сказал Шизат, презрительно пнув голову ногой, — некогда принадлежала Пахану. Тому самому Пахану, который привел свои моноксилы в Варну. Грандиознейший Этзилий, наш каган, ничего не знал о нападении до самого последнего времени.
